Возвращение. День седьмой. ч. 2 Ваксберг

ВАКСБЕРГ АРКАДИЙ ИОСИФОВИЧ
(1927 — 2011) — советский, российский адвокат, писатель, прозаик, драматург, публицист, киносценарист.

В отличие от Р.Герра, которому нет необходимости объяснять, как он познакомился с русскими эмигрантами, Аркадий  Ваксберг подробно  рассказывает, каким образом московский журналист, печатающий свои очерки на «моральные» темы, к тому времени  автор нескольких книг, оказался в Париже и встречался там с некоторыми русскими парижанами.

Его первая, покойная ныне жена, Капка Пеева, завершив аспирантуру в МГИМО и защитив диссертацию  о правовых проблемах культурного сотрудничества, получила назначение в болгарское  представительство в ЮНЕСКО. Вначале она работала стажёром, а потом атташе. После нудной бюрократической переписки между двумя МИДами  Ваксберг получил  разрешение отправиться на время её командировок в Париж. Полностью этой возможностью он не воспользовался, но время от времени ездил к жене  «в гости».

Времени было мало, но  немногие встречи всё же состоялись. Об этих встречах он вспоминает на последних страницах книги. Ради связности изложения, рассказывает  о встречах в порядке их хронологии, а не по значимости их героев в истории русской культуры. В конце   воспоминаний Аркадия Ваксберга  расположены дополнительные тексты  Рено Герра. Всего пять имён.
 
Софья Прегель, Георгий Адамович, Борис Зайцев, Юрий Анненков, Вера Лурье.


Уезжая на три месяца, Ваксберг получил отпуск в коллегии адвокатов, где всё ещё состоял. Председатель коллегии просил  его не терять в Париже времени даром, а собрать материал о знаменитых русских адвокатах - эмигрантах, чтоб по возвращению сделать в коллегии «аккуратный» доклад. В доме, в котором Ваксберг и Капка  жили, жил также русскоязычный  адвокат, который, узнав  о желании гостя из Москвы, немедленно помог собрату.
 
СОФЬЯ ЮЛЬЕВНА ПРЕГЕЛЬ.

На следующий день после разговора с этим адвокатом  Ваксберга разыскала по телефону женщина и  мягким  южнороссийским говором, пригласила  пообедать в «столовку» Русской консерватории имени Рахманинова.

Грузная, с одышкой, которая мучила её на протяжении всей беседы, она сразу же расположила к себе собеседника  естественностью поведения и речи, которую невозможно подделать. Она сообщила, что она поэт и издатель. Никакой зловредной «провокации», которой пугали сограждан советская пресса и  Лубянка, Ваксберг не почувствовал.

 За столом, покрытым видавшей виды потертой  и облезлой клеёнкой, возникла атмосфера непринуждённости. Меню - «битки»  с гречкой и кисель возвращало  в Москву 20-х годов. Софья Юльевна спросила, каких адвокатов хочет встретить собеседник.

 И тем же вечером заехала за Ваксбергом и  Капкой на шикарной машине. За рулём сидел шофёр в ливрее.
 «Он вышел, чтоб открыть нам  дверцу и заботливо закрыть её, когда мы уселись на заднее сиденье. Это было так странно: эмигрантский литератор первой волны, обреченный, казалось, на гордую нищету, - и огромная представительская машина, шофёр в ливрее, и всё это в бунтующем Париже, вопящем про проклятых буржуев. Как раз был  разгар знаменитого парижского мая 68-го года. Откуда мне было знать тогда, что брат Софьи Юльевны - Борис Юльевич Прегель - бизнесмен и в то же время крупный учёный – атомщик, президент нью- йоркской Академии наук и ректор французского университета в том же Нью – Йорке? Его-то машина и везла нас к племяннице Софьи Юльевне, дочери её брата, который первым браком был женат на дочери выдающегося дореволюционного адвоката Оскара Осиповича  Грузенберга  - защитника  на процессе Бейлиса, юриста, чьей помощью пользовались Чехов, Горький, Чуковский.
 
По какому-то случаю перед отъездом из  Москвы Ваксберг, рассматривая альбом с репродукциями Валентина Серова,  наткнулся на двойной портрет Грузенберга с женой Розой Гавриловной, заказанный самим адвокатом. В примечаниях было сказано: «Местонахождение портрета неизвестно». Что должен был он ощутить, когда поднявшись на второй этаж богатого особняка, столкнулся лицом к лицу не с портретом, а с пропавшим  оригиналом.

Удивление Ваксберга позабавило  Софью Юльевну. Она отреагировала на его удивление замечанием, что эмиграция располагает огромными  художественными и духовными богатствами, которые со временем  превратятся и в финансовые. Рассказывала о приезде И.С. Зильберштейна, о чём я подробно поделилась с читателями в предыдущих главах.
Она подарила на память два своих последних сборника «Весна в Париже» и «Встреча».

 Вручая их, сказала: «Даже если Вы их не прочтёте, я всё равно буду знать, что эти книжечки есть в России. И что они в хороших руках».

«Время от времени я достаю  их с полки и читаю совершенно неведомые нашему читателю пронзительные строки, с которыми у меня и сопрягается в  памяти облик Софьи Юльевны Прегель, хотя она тщательно скрывала свою тоску и никакой обречённости при мне не высказывала ни раз

Как в романсе: разбито, распито
Никому не нужны, никому…
Мы давно кандидаты в госпиталь,
Сумасшедший дом и тюрьму.
 
О Софье Прегель вспоминает и Рене Герра, познакомившийся с ней  по рекомендации Екатерины Леонидовны Таубер.  Встречались они много раз. Она подарила несколько своих сборников стихов. В своё время Софья Прегель была настроена просоветски.

 С 1942 года она издавала в  Нью – Йорке журнал «Новоселье». Тем не менее, страницы журнала украшали имена  Бунина, Тэффи, Алданова, Мандельштама…

Благодаря своим человеческим качествам - доброте, отзывчивости и энергии, Софья Прегель была яркой фигурой русского литературного Парижа.

В своих воспоминаниях «Отражения» Зинаида Шаховская целую главу посвящает ей. «Когда тяжко заболел, а потом умер один парижский поэт, ненавидимый Софьей Прегель за его очень отвлечённые симпатии к гитлеровской Германии, Софья Прегель, которая и во время болезни денежно помогала ему, собрала на похороны, присутствовала на его отпевании…»

  Адамович её дружески  называл в шутку «директрисой литературы эмигрантской». Её имя часто упоминается в разных воспоминаниях.

ГЕОРГИЙ АДАМОВИЧ.

Софье Юльевне я обязан ещё одним знакомством. Автором книги об одном из корифеев русской адвокатуры - Маклакове  был Георгий Адамович. Какие-то отзвуки славы  «первого критика» эмиграции до Москвы доходили. Его статьи и устные высказывания  нередко служили приговором писателю – восторженным, благожелательным, холодным, уничижительным. Имя его помогало людям  с одинаковым настроем души и таким же отношением к эстетическим ценностям найти друг друга.
 
Жил он в небольших двух комнатках на  шестом этаже, лифт доходил только до пятого. Выглядел он моложе своих 76 лет, обладал поразительной манерой не смотреть собеседнику в глаза, а смотреть в неведомую точку, что не мешало ощущать полный контакт с ним.

 Встречались Ваксберг и Адамович несколько раз. В ресторане Адамович  не заказывал себе ничего,  кроме минеральной воды. Ваксберга почти принудил взять пирожное, их развозили на тележках. «Расплачиваясь, пододвигал монетки официанту  длинным, отполированным мизинцем на правой руке, как игрок двигает фишку в казино. То, что он отчаянный игрок, знали все. Руки у него были характерные - типичные руки  рулеточника, чуть дрожащие при  спокойно – невозмутимом выражении лица». Он легко грассировал, говорил с французским прононсом.
 
«Где Вы в Москве найдёте такие гато ( пирожные). Вот приеду в Москву, Вы угостите меня икрой, и я не откажусь, обещаю Вам. Буду есть её ложками». Шутка была грустной.

Говорили о Цветаевой ( В предыдущих главах я останавливалась подробно на этом).


«Очень большое значение имеет трагическая судьба. Она неизбежно оказывает влияние и на восприятие самих стихов. Тот, кто искренне полагает, будто оценивает стихи Цветаевой сами по себе, в отрыве от её судьбы, заблуждается. Он держит эту судьбу в подсознании. Ужасная судьба. Одна из самых горьких  в истории русской литературы. Возможно, не только русской…» Адамович.

О том, что  Адамовича просили написать воспоминания о Бунине для «Литнаследства», которые он, преодолевая психологический барьер, и  написал и отправил, но  его материал не только не поместили, даже не ответили ни словом, я уже говорила.

 Умер Георгий Адамович  в Ницце в феврале 1972 года.

Рене Герра впервые встретил Адамовича в 1968 году. Адамович, держал  под руку Ирину Одоевцеву. Направлялись они к дому Зайцева. Шли поздравить с Пасхой.

Потом последовали другие встречи, в доме Адамовича, на литературных вечерах, чаще всего в русской консерватории имени Рахманинова в Париже,  в Ницце. «Для меня Адамович останется олицетворением петербуржца, таким же,  как Одоевцева, Анненков, Вейдле, Эрнст, Бушен. Все они были последними представителями Серебряного века, отблеск которого, по злой иронии судьбы, угас в Париже».  В конце воспоминаний  Герра приводит любимое стихотворение Адамовича.

За всё, за всё спасибо. За войну,
За революцию и за изгнанье.
За равнодушно – светлую страну,
Где мы теперь «влачим существованье».
Нет доли радостней - всё потерять,
Нет радостней судьбы – скитальцем стать,
И никогда ты к небу не был ближе, Чем здесь, устав скучать,
Устав дышать, без сил, без денег,
Без любви,
В Париже…


БОРИС ЗАЙЦЕВ .

«Надо бы Вам повидаться с Зайцевым»- заметил Адамович во время встречи  со мной
И уже через день сказал о том, что Зайцев ждёт меня".

 Встреча состоялась в  служебном доме, предоставленным его зятю  А.В. Соллогубу. Дом этот казался перенесённым из давней России. За хлебосольным столом, где стоял медный самовар,  чайник, накрытый ватной матрёшкой, а к чаю подавали сушки, баранки, пряники и сухарики. Собралась многочисленная семья - дочь, внуки, невеста одного из них, студентка из Чехословакии и ещё незнакомые люди. Во главе стола был Борис Константинович, моложавый и бодрый для своих 80-ти лет.


« Маленького роста, сухонький со впалыми щеками и острым орлиным носом, Зайцев сначала поразил меня бодрой походкой, крепким рукопожатием, а потом отнюдь не старческой словоохотливостью. Очень скоро это стало казаться естественным: русский писатель должен жить долго и отличаться завидным здоровьем. Сказал с гордостью: «Видите, мы не офранцузились.  Ни в сердце, ни в душе, ни на столе. Разве круасаны заменят русскому писателю баранки да сушки? А тем более бублики…Он лихо разламывал баранки сухой ладошкой, макал разломки в чай и – размякшие – жевал. Долго со вкусом. – Ну, что – круасаны, - посмеивался Зайцев - обмакнёшь – останется каша. Нет, если уж уносить от советов ноги, то вместе с пекарней. Нашей, московской…И потянулся за новой баранкой».
 
Рассказал о том, что ему помогает в работе молодой француз  Рене. Спросил, не хочу ли я познакомиться. Но я  отказался. Реальная встреча состоялась через 30 лет. В разговоре Ваксберг  обронил фразу, что  Николай Дмитриевич Телешев, ныне почти забытый, тепло писал о Зайцеве. Тут же Зайцев стал рассказывать о телешовских «средах» на Покровском бульваре.

«Митрич…Хлебосол. Мягкий человек. Деликатный. Всем хотел добра…Ну зачем он Бунина завлекал? Не надо бы Митричу плясать под их дудку. Читали Катаева? «Бунин решил возвращаться, но его окрутили, не дали. ..» Врать –то зачем? Или у вас иначе не могут? Катаев -  ладно.  Что с него взять? Совсем изолгался, а Митрич – старик ведь, послал бы их к чёрту! А он!  Что ему повелели, то и писал. « Приезжай, тебя здесь встретят с почётом…» Может, и сам в это верил. Так ведь в это же время и почти тем же голосом пел свои арии…Этот ваш - как он там? Да, Симонов. Имел задание: привезти в Москву Бунина, Денег никаких не жалел. Слезу выжимали. Икоркой задабривали, балычком, осетринкой. Даже за здоровье Сталина выпил, раз тот немчуру отогнал. Из-за этого мы с Иваном поссорились. Большевики рады – радёхоньки близких друзей перессорить. Потом протрезвел. И быстро»

Зайцев хвалил  Юрия Казакова,  Юрия Трифонова. У него бывал Владимир Солоухин. Но вопросов о современной советской литературе не задавал.

ЮРИЙ АННЕНКОВ*.

Своих жилых помещений  крохотное болгарское представительство не имело. Жене Ваксберга выдали небольшую сумму на жильё. Им удалось снять  небольшое помещение - по сути ночлежку, при этом даже немного сэкономить. Однажды зычный голос  хозяина возвестил:  «Мсье Ваксберг, к телефону!»

Единственный телефон находился на первом этаже, в дежурке. Ваксберг – на пятом. По крутой деревянной лестнице помчался Ваксберг и не сразу сообразил, кто с ним говорит.
 
«Как Вы сказали? Анненков? Простите, вы кто? Трубка замолкла. Потом глухим голосом отозвалась: Говорит Анненков, Юрий Анненков, Юрий Павлович, если хотите. Художник. Слышали такого?» Тут только сообразил журналист, кто с ним говорит. Кто удостоил своим звонком.
 
«Когда я мог бы заглянуть к вам в гостиницу?» - этот вопрос поверг в смущение, Ваксберг ответил: «Увы, нас посетить невозможно». В ответ –насмешка, разочарование, раздражение. «Всё ясно. Запретили». И ничего объяснить по телефону не сумел Ваксберг. А желание навестить приехавшего из Москвы журналиста, было  деликатным предложением  о встрече, такой, чтоб гостю было удобнее, он ведь знал, что  «советские» если уж бывают за границей, то живут комфортабельно, блюдя престиж великой страны.

Встреча прошла в недалеко расположенном ресторане.

 «Анненков был низкоросл, лыс и помят… Поразительная бледность и дряблые щеки  делали его еще старее, чем на самом деле он был.  Но голос   был бодрым, движения быстрыми, а язвительная ирония, без которой  не обходилась почти не одна его реплика, свидетельствовали о том, что годы его не сломили: он остался бойцом.»

«Вас не страшит, что кто-то узнает о Ваших встречах с лютым антисоветчиком?...Если бы вы знали, как тянешься к каждому, кто приехал оттуда. Как хочется поговорить и как это боязно».-

 «Отчего же тогда  вам не было боязно так откровенно общаться с одним вашим другом? Раскрывать ему душу?- По выражению его лица было видно, что он сразу понял, о ком идёт речь,  как и  о том, что я уже прочёл недавно вышедший за границей двухтомник его воспоминаний «Дневник моих встреч» - Или вам в голову не приходило, кому подавал он отчёты о встречах с вами? Или вы не знаете эпиграмму на него, которая ходит по Москве:  «Каин, где Авель? Никулин, где Бабель?»?

На это  Анненков ответил: «Друг есть друг. Пусть отчитывается,;нам от этого ни жарко, ни холодно. А посидеть с Левушкой, старым другом и послушать его рассказы о том, что отсюда не видно, всегда интересно.»

Спросил Ваксберг Юрия Павловича, почему  он не захотел возвращаться домой из Венеции, куда его послали для устройства советского павильона на международной биеннале  искусств, ведь в советской России его никто не преследовал.

«Потому что лучше всего работать, не думая о том, что тебе сверху закажут, а главное, как отнесётся к твоей работе министр изящных искусств». Так прошла единственная встреча Аркадия Ваксберга с Анненковым.

Герра познакомился с художником, привезя из Москвы поэму Блока «Двенадцать», изданную на грузинском языке,  иллюстрированную Юрием Анненковым.

 «Мне …импонировал тот факт, что я запросто мог пожать руку мастера, написавшего портреты стольких современников: Ахматовой и Ремизова, Сологуба и Шкловского, Чуковского и Пильняка, а ешё  Ленина, Луначарского, Троцкого, Сталина…

Встречались Анненков и Герра часто, иногда у Зайцева, иногда на литературных вечерах в особнячке русской консерватории. Некоторое время спустя  после знакомства Юрий Павлович  написал и подарил Герра его портрет - царский подарок. Анненков посещал вечера в Медоне, когда у Герра появилась машина, они нередко совершали прогулки по Парижу и окрестностям. Анненков – бывший автомобилист- любил эти прогулки. Однажды после приобретения портрета маслом Никулина, написанного рукой Юрия Павловича, Герра спросил художника «как он мог встречаться с таким человеком?
 
( Никулин Лев, стукач – надомник
 Недавно выпустил двухтомник.),
 
На что он ответил: «Ещё в Петрограде, ещё в 1920-м мы вместе работали в  театре «Вольной комедии»…Позже Анненков он подарил Рене эскиз занавеса для этого театра.


ВЕРА ЛУРЬЕ.

От парижских встреч, о которых ранее рассказывал А. Ваксберг, эту встречу отделяют почти 30 лет. Не было Советского Союза и пребывание за границей  без разрешения властей стало обычным делом. Ваксберга пригласили на работу в  научное учебное заведение в Германию.

Здесь его посетила немецкая журналистка, которая, завершив интервью, спросила, не хочет ли он повидаться с «человеком - легендой» -  Верой Лурье? Через два дня с цветами мы были в престижном берлинском районе, где проживала свой долгий век последняя из гумилёвской  «Звучащей раковины», она же последняя любовь  основателя и руководителя этого поэтического цеха.

«Вера Иосифовна уже была на пороге своего столетия, но и сейчас,  прикованная к креслу, в сети морщин, чем-то всё равно напоминала ту юную красавицу, что запечатлена на широко известном групповом портрете молодых поэтов, окружавших своего наставника. В её низком голосе не было никаких признаков увядания, и живые глаза говорили о нерастраченном интересе к жизни».

Говорили  о русском Берлине, о Доме искусств - точную копию петроградского. Имена Андрея Белого, Ремизова, Вагинова, Гумилёва – людей близких по духу, звучали обыденно для неё.

«Белый очень мучился, получив разрешение вернуться,- рассказывала Вера Иосифовна.- Какая-то сила резала его по живому. Он говорил мне, что сердце его остаётся здесь, а душа рвётся туда. И душа победила. В последнюю минуту перед отходом поезда он вдруг выскочил на перрон, бормоча : «Не сейчас, не сейчас»,- кондуктор втянул его в вагон уже на ходу…

Одни так тосковали, что ходили на вокзал Цоо провожать поезда в Россию. Плакали вслед уходящему поезду. Другие благодарили Бога, что вырвались. Вот так и жили…»

Один вопрос не давал покоя журналисту. Он спросил, как ей удалось пережить нацизм и остаться живой и невредимой в числе тех полутора тысяч берлинских евреев, дождавшихся конца войны.

«Моя последняя и несчастная  любовь, адвокат  Алексей Позняков  изготовил подложные паспорта на фиктивные имена. Ирония судьбы: его, русского расстреляли, а меня, еврейку, не тронули». На прощанье  она прочла свои стихи.
Гумилеву-

Я вспоминаю Мойку всю в снегу,
Его в дохе и шапке меховой
И с папиросой дымною у губ,
И то, как он здоровался со мной.

Несколько раз Р.Герра встречался С Верой Лурье. Она делилась с ним воспоминаниями о своей жизни, о своих знакомствах. 

Ещё  в 1923 году она почти пророчески писала о Цветаевой:

 «Путь Цветаевой труден и страшен. Рядом с молитвенными  «Стихами к Блоку» о освещенной чистым огнём  «Разлукой» могла появиться резкая «Царь-девица». Но «Ремеслом» Цветаева показала, что нашла выход своему духовному взрыву. Она принадлежит к тем огромным поэтам, которым нет средних путей, или полное падение вниз головой или победа. Цветаева победила себя и других. Зрелое, подлинное ремесло Цветаевой ещё только началось. Она богата бесконечными возможностями. От всей души, с искренней любовью и нежностью хочется сказать вместе с ней про её музу:  «Храни её Господи!» ( Журнал «Новая русская книга»).
 
Поняв страсть Р.Герра к собирательству, Вера Лурье  предложила приобрести у нее архив и несколько книг с дарственными записями, что он с радостью сделал.

 Фрагменты её писем  с её согласия  он опубликовал в «Континенте» у В. Максимова. (№ 62,Париж,1990). Гонорар был переслан Вере Лурье.

Примечания:

ЮРИЙ АННЕНКОВ.

О том, что Ленин охотно допускал художников делать его портреты, находим в воспоминаниях Юрия Анненкова. Ленин дал ему несколько сеансов по два часа каждый, любезно беседовал с мастером.
В одной из бесед он откровенно высказал знаменательное суждение, которое теперь нередко цитируют.

Всё же не могу удержаться и привожу его.

«Я, знаете, в искусстве не силен... Искусство для меня, это... что-то вроде интеллектуальной слепой кишки и, когда его пропагандистская роль, необходимая нам, будет сыграна, мы его – дзык, дзык! – вырежем. За ненадобностью. Впрочем, вы уж об этом поговорите с Луначарским, большой специалист. У него там даже какие-то идейки».

«Вообще к интеллигенции, как вы, наверно, знаете, я большой симпатии не питаю, и наш лозунг ликвидировать безграмотность отнюдь не следует понимать, как стремление к нарождению новой интеллигенции, – объяснил он Анненкову. – Ликвидировать безграмотность следует лишь для того, чтобы каждый крестьянин, каждый рабочий мог самостоятельно, без чужой помощи, читать наши декреты, приказы, воззвания. Цель – вполне практическая. Только и всего...»



Анатолий Гладилин об Аркадии Ваксберге, которого хоронят в четверг в Москве:

- В нем органично сочетались два основных закона журналистики: поиски правды и ненависть к несправедливости. Именно эта неистовая верность главным законам журналистики сделала его первым пером "Литературной газеты". Той "Литературки", которая была окошком правды в условиях тотальной несвободы, агрессивного пропагандистского советского вранья. Поневоле вспоминаешь лермонтовское: "...Были люди в наше время".

Человек, про которого говорили, что он ногой открывает дверь кабинета министра внутренних дел, не имел высоких покровителей. Да и его фамилия для высоких партийных бонз звучала подозрительно. Тем не менее даже наверху его боялись, ибо знали его одержимость: если Ваксберг начал что-то копать, то раскопает до конца.

Недавно мне прислали документальный фильм "Реприза", созданный по сценарию
Аркадия Ваксберга_ http://www.worldjewishtv.com/content/detail/927/
Предлагаю посмотреть.



Библиография А. Ваксберга.

Сочинения:

Проза
Автор в кино. М., 1961
В новогоднюю ночь: Из записок адвоката. М., 1961. (Прочти товарищ!)
Суду все ясно. М., 1962. (Прочти товарищ!)
Разговор на острую тему. М., 1963 (Книги для родителей)
Преступник будет найден: Рассказы. М., 1963
Можно и нельзя. М., 1964
Наедине с собою. М., 1966
Подсудимого звали искусство: Очерки. М., 1967
Поединок столетия: Димитров: Докум. повесть. М., 1971 (Пионер — значит первый; Вып. 21)
Прокурор республики: Крыленко: Документальная повесть. М., 1974 (Пионер — значит первый; Вып. 39)
По закону и совести. М., 1975
У крутого обрыва: Очерки. М., 1978
Белые пятна, М., 1987
Ночь на ветру: Рассказы о деятелях современного зарубежного искусства. М., 1982
Царица доказательств. Вышинский и его жертвы. М., 1992 ISBN 5-212-00488-8
Сталин против евреев. NY, ed. Liberty, 1995
Гибель Буревестника. Горький: Последние двадцать лет. М., 1999[3]
Валькирия Революции. М., 2001 ISBN 5-7390-0153-6, ISBN 5-88590-664-5
Любовь и коварство. Театральный детектив. М., 2007 ISBN 978-5-17-045175-3, ISBN 978-5-9648-0154-2 ISBN 978-5-17-045516-4, ISBN 978-5-9648-0146-7
Из ада в рай и обратно. Еврейский вопрос по Ленину, Сталину и Солженицыну. М., 2003, ISBN 5-7390-1235-x[4][5]
Загадка и магия Лили Брик. М., 2004 ISBN 5-17-020743-3, ISBN 5-7390-1277-5, ISBN 5-271-07374-2
Le laboratoire des poisons (Лаборатория ядов.) 2007 г.
Плешь Ильича и другие рассказы адвоката. М.,2008.
«Советская мафия», «Гостиница Люкс» и пр.

Драматургия
Верховный суд: Хроника для театра. М., 1983
Фильмография

1976 — Всего одна ночь — сценарий
1981 — Штормовое предупреждение — сценарий по очерку «Смерч».
1981 — Провинциальный роман — сценарий.
1983 — Средь бела дня… — сценарий.
1985 — Новоселье (Специальный корреспондент. Командировка первая) — сценарий по одноименной пьесе.
1986 — Птичье молоко — сценарий
1989 Опасная зона — сценарий, исполнитель главной роли
2006 — Про это, про поэта и про Лилю Брик (документальный) — сценарий, ведущий
2006 — Большой театр военных действий (документальный) — сценарий и ведущий авторского цикла из 6 серий
2009 «Они унесли с собой Россию» сценарий, ведущий
Примечания
 Предварительные итоги Аркадия Ваксберга — Литературная газета — № 38 (5804) 20- 26 сентября 2000 г.
 Умер выдающийся публицист и писатель Аркадий Ваксберг. Эхо Москвы (8.05.2011). Проверено 8 мая 2011. Архивировано из первоисточника 1 марта 2012.
Рецензия на книгу, Русский журнал
Рецензия на книгу
Рецензия на книгу
Ссылки
Биография А. И. Ваксберга
А. И. Ваксберг
Интервью