Что произошло в среду

Все прежде описанные события произошли во вторник. Утром в среду, очень рано, между 5-тью и 6-тью часами фрау Розенталь в сопровождении Трудель покинула квартиру Квангеля. Трудель довела вконец запуганную, беспомощную фрау почти до самой двери квартиры Фромма. Сама же поднялась немного наверх, полная решимости защищать несчастную женщину от бесстыжих Персикэ, если это понадобится. Но, к счастью, не понадобилось.
Трудель видела, как фрау Розенталь нажала кнопку звонка, почти сразу же дверь открыли, как-будто её там ждали. После тихой обмены парой фраз, фрау Розенталь вошла в квартиру.
Отрывал дверь сам старый советник судебной палаты. Он провёл женщину в свой кабинет и усадил там в кресло. На столе горела настольная лампа и лежала открытая книга. Старый господин собственноручно принёс поднос с чайником и чашкой, с сахарницей и двумя тонко нарезанными кусочками хлеба. Он  предложил  запуганной женщине позавтракать, прежде чем они приступят к разговору. Фрау Розенталь попыталась его поблагодарить,  но он посчитал это излишним :»Будьте как дома.»
Сам он в это время опять углубился в книгу, поглаживая при этом левой рукой свою бородку. Казалось, господин совершенно забыл о присутствии гостьи.
Постепенно к запуганной женщине стала возвращаться уверенность. Этому способствовала и обстановка комнаты: по стенам расположились многочисленные книги в светлых и тёмных кожанных переплётах, у окна стоял большой письменный стол из махагони, на полу немножко потёртый ковёр из Цвикау, всё как было у них в первые годы после женитьбы. И ко всему этому в добавок старый господин, которого она раньше почти не встречала на лестнице, сидит в длинном халате, напоминающем кафтан её отца, и поглаживает свою ослиную бородку.
Казалось, как по мановению волшебной палочки, куда-то исчезли грязь, кровь и слёзы, и она опять живёт во времени, когда они были знатными и уважаемыми людьми, а не вредными паразитами, которых нужно уничтожать.
Непроизвольно она провела рукой по волосам, и её лицо само собой приняло другое выражение. Оказывается, ещё был мир на земле, даже здесь в Берлине.
«Я вам очень благодарна, господин советник судебной палаты»,- сказала она. Даже её голос стал звучать по-другому.
Он быстро поднял голову от книги. «Пейте, пожалуйста, чай, пока он не остыл, и не забывайте хлеб. У нас много времени впереди, мы ничего не пропустим.»
И он продолжил чтение. Послушно пила фрау Розенталь чай и ела хлеб, хотя с большим удовольствием она бы поговорила с этим старым господином. Но она хотела быть ему во всём послушной, она не хотела нарушать мирной атмосферы его квартиры...
Ставя пустую чашку на поднос, фрау Розенталь заговорила:» Вы ко мне очень добры, господин советник судебной палаты, и очень мужественны. Но я не хочу вас и ваш дом напрасно подвергать опасности. Ведь нельзя ничего изменить. Я, пожалуй,  вернусь в свою квартиру. Она поднялась уходить, но старый господин опять усадил её в кресло. «Пожалуйста, оставайтесь сидеть, госпожа Розенталь!
Сначала выслушайте меня, пожалуйста. Во-первых, что касается опасности, которой вы меня подвергаете, то я по своей профессии всю жизнь так прожил. У меня есть госпожа, которой я подчиняюсь, она мной управляет, она — мой мир, она, эта госпожа — справедливость.   Я в неё всегда верил и сегодня верю. Её я сделал ведущей нитью моей деятельности...»
В то время, как он говорил, он тихо ходил по комнате, руки за спину, взгляд обращён к Розенталь. Слова спокойно слетали с его губ, он говорил о себе,  как о человеке из прошлого, которого уже нет.
«Ах, вместо того, чтобы говорить о вас, я опять говорю о себе, по плохой привычке очень одиноких людей. Извините, поговорим ещё немного об опасности. Я получал письма с угрозой 10 лет, 20 лет, 30 лет... Вот, фрау Розенталь, теперь я сижу здесь и читаю Плутарха. Опасность для меня ничего не значит, она меня не пугает, она не занимает мой мозг или сердце. Не говорите об опасности, фрау Розенталь...»
«Но сегодня это другие люди» - возразила фрау Розенталь.
«А если я вам скажу, что эти угрозы были от преступников и их сообщников? Так как?» Он слегка усмехнулся. «Это не другие люди. Их стало немного больше, а другие стали трусливее, но справедливость осталась прежней, и я надеюсь, что мы оба доживём до её победы.» На один момент он остановился. Потом продолжил свою ходьбу. И тихо сказал:» И победа справедливости будет не победой немецкого народа!»
Опять он помолчал и продолжил:» Нет, вы не можите вернуться в свою квартиру.  Сегодня ночью там были Персикэ. У них ключ от квартиры, они будут теперь постоянно за ней наблюдать. Там, действительно, вы бы оказались в никому не нужной опасности.»
«Но мне нужно там находиться, если мой муж вернётся!»
«Ваш муж» - сказал советник доброжелательно и успокаивающе, »ваш муж в настоящее время не может к вам прийти. Он находится в тюрьме Моабит и обвиняется  в утаивании многих иностранных богатств. Он в безопасности до тех пор, пока государство и налоговый отдел в них заинтересованы.»
Старый советник мудро усмехнулся, посмотрел ободряюще на фрау Розенталь и опять принялся ходить по кабинету.
«Но откуда вы можите это знать?» - удивилась фрау Розенталь.
«Старый судья слышит то и это, и когда он больше не служит. У вашего мужа хороший адвокат и его относительно хорошо снабжают. Фамилию и адрес адвоката я вам не скажу, он не хочет, чтобы его в этом деле посещали...»
«Но м.б. я могу посетить мужа в Моабите?
Я могла бы ему принести свежее бельё. Кто  там заботится о его белье? И туалетные принадлежности и м.б. немного еды...»
«Дорогая фрау Розенталь» - сказал советник на пенсии и положил ей свою руку на плечо. «Вы не можите посетить вашего мужа так же, как он вас. Вас до него не допустят, а он от этого только расстроится.»
Вдруг его глаза перестали улыбаться и голос зазвучал строго. «Фрау Розенталь» - сказал он тихо, «Вы — моя гостья до тех пор, пока вы будите соблюдать законы гостеприимства, о которых я хочу сказать вам пару слов. Первое условие: как только вы, по собственному желанию, покинете эту квартиру и дверь за вами захлопнется, она больше никогда для вас не откроется, и ваше имя, как и имя вашего мужа навсегда погаснут в этом мозгу.Вы меня поняли?»
Она прошептала:» Да».
Только теперь он снял свою руку с её плеча. Его потемневшие от ответственности момента глаза вновь посветлели. «Я вас прошу» - продолжал он, « комнату, которую я вам сейчас покажу, днём не покидать и не показываться у окна. Моя служанка хотя и надёжная, но...» Он остановился, посмотрел в сторону книги под  настольной лампой и продолжил:»Попытайтесь, как я, превратить ночь в день. Я обеспечу вас снотворным. Ночью буду приносить еду. Пройдите, пожалуйста, за мной.»
Она последовала за ним в коридор. Опять она почувствовала себя неуверенно, стах вернулся. Но она попыталась себя успокоить, напомнив себе, что этот господин любит свой покой и разучился контакту с людьми. Он от неё устал, хочет вернуться к своему Плутарху, всё равно, кто это был.
Советник открыл дверь в комнату и включил свет. «Жалюзи опущены» - пояснил он.» Пожалуйста, оставьте всё так, чтобы вас не увидели со двора. Я думаю, вы здесь найдёте всё, что вам нужно.»
Он предоставил ей время осмотреться. Это была светлая комната  с мебелью из берёзы, полностью заставленным туалетным столиком и, кроватью.
Потом он серьёзно сказал:»Это комната моей дочери. Она умерла в 1933 году — не здесь, нет, не здесь. Не бойтесь!»
Он быстро протянул ей руку. «Я вас не запираю, фрау Розенталь, но прошу, закройте сразу же дверь га задвижку. У вас есть часы? Хорошо! В 10 часов вечера я к вам постучу. Всего хорошего!»
Перед уходом он остановился в дверях и сказал:» В последующие дни вы будите себя чувствовать очень одиноко, фрау Розенталь. Попробуйте к этому привыкнуть. Одиночество м.б. чем-то очень хорошим. И не забывайте: каждый выживший важен, и Вы, как раз Вы! Думайте о задвижке!»
Он так тихо прикрыл дверь, так тихо ушёл, что она слишком поздно заметила, что его не поблагодарила.
Она поспешила повернуть задвижку и опустилась на ближайший стул. Её ноги дрожали. Из зеркала смотрело на неё бледное, опухшее от слёз и бессонницы лицо. Она ему кивнула.
Это ты — Сара. Лора, которую теперь называют Сарой. Ты была трудолюбивой     деловой женщиной. У тебя было 5 детей, один живёт в Дании, другой в Англии, двое в США и один лежит здесь на еврейском кладбище. Я не обижаюсь, когда меня называют Сарой. Из Лоры всё в большей степени стала Сара, не подозревая, они сделали меня дочерью моего народа, только его.
Он хороший старый господин, но такой чужой, такой чужой...Я не смогу с ним по-настоящему говорить, как говорила с Зигфридом. Я думаю, он холодный. Хотя добрый, но холодный. Даже его доброта холодная. Это делает закон, которому он подчиняется, эта справедливость. У меня всегда был один закон: любить детей и мужа, и им помогать продвинуться в жизни. И вот я сижу здесь у этого старого человека, и всё, чем я была, от меня отпало. Это одиночество, о котором он говорил. Ещё нет и пол-седьмого утра и до 10 часов вечера я его не увижу. 15 с половиной часов одной с самой  собой — что я о себе узнаю, что мне ещё не известно? Мне страшно, мне так страшно! Я думаю, что и во сне буду кричать от страха! 15 с половиной часов. Пол-часа он мог ещё побыть  со мной. Но он хотел читать свою старую книгу. Люди, хотя он и добр, ничего для него не значат, только справедливость имеет для него значение. Он это делает, потому что она от него это требует, не ради меня. Это было бы для меня ценно, если бы он для меня это делал!
Он сказал, что дочь умерла не здесь. Но как он это сказал! Конечно, он никогда не расскажет, как всё случилось. Нет, я не смогу уснуть в этой постели. Лучше бы он мне предложил коморку прислуги, с постелью ещё тёплой от человеческого тела.  Спать здесь я не смогу. Я могу здесь только  кричать...
Она касается кробочек на туалетном столике. Засохший крем, прокисшая помада. Мёртвая дочь с 1933 года. Семь лет. Мне нужно что-то делать Это внутреннее беспокойство от страха. Теперь на этом  мирном островке страх встал во весь свой рост. Мне нужно что-то делать.
Она роется в своей сумочке, находит бумагу и карандаш. Я напишу детям, Герде в Копенгаген, Еве в Ильфорд, Бернарду и Штефану в Броклин. Хотя это не имеет смысла, почта же не работает, война. Лучше я напишу Зигфриду, как-нибудь передам в Моабит. Если эта старая служанка, действительно, надёжная. Советнику незачем об этом знать, я могу дать ей денег или украшения. У меня их ещё достаточно...
Она достаёт из сумки и кладёт перед собой пакеты с деньгами и драгоценности. Берёт в руки браслет. Его мне подарил Зигфрид, когда я родила Еву. Это были мои первые роды, пришлось помучиться. Как он смеялся, когда увидел дочку! Все смеялись, когда её видели, с чёрными локонами и толстыми губками. Белый негритёнок, говорили они. Да, Ева была хорошенькой. Тогда он подарил мне этот браслет. Он был дорогим, весь доход за неделю пришлось ему за него отдать. Я очень гордилась ролью матери. Браслет для меня ничего не значил. Теперь у Евы уже три девочки, её Хариет уже 9 лет. Как часто она обо мне думает, там в Илфорде? Но чтобы она не думала, ей не представить, что я сижу здесь в туалетной комнате у судьи Фромма, который подчиняется только справедливости. Совсем одна, сама с собой...
Она убрала браслет, достала кольцо. Весь день сидела она перед этими украшениями, бормотала про себя, хваталась за воспоминания из прошлого, не хотела думать, кем она была сегодня.
В промежутках её охватывал дикий страх. Один раз она уже решила уйти, она сказала себе: если бы я знала, что они недолго мучают, всё проходит быстро и небольно, я бы к ним сама пошла. Мне больше не вынести этот ожидание, вероятно,  всё совершенно бессмысленно. Однажды они меня всё- равно поймают. Почему  каждый выживший имеет значение, почему именно я? Дети будут реже о  мне вспоминать, внуки вообще нет. Зигфрид в Моабите  тоже скоро умрёт. Я не понимаю, что имел в виду советник , нужно будет вечером у него спросить. Но всего скорей он будет посмеиваться и что-то говорить, что я опять не пойму, потому что я живой человек, и сегодня, я - постаревшая Сара.
Она рассматривала своё лицо в зеркале, лицо, полное морщинок заботы, страха,  ненависти и любви. Потом вернулась к столу с украшениями. Она пересчитывала, просто чтобы убить время, купюры; позже попробовала рассортировать их по сериям и номерам. Временами пыталась писать мужу, но письма не получилось, только пара вопросов: как его устроили, чем кормят, не могла ли бы она позаботиться о его одежде?  Маленькие никчёмные вопросы. И что у неё всё хорошо, что она в надёжном месте.
Нет, это не письмо, бессмысленная болтовня, к тому же неправда. Она не была в безопасном месте. Ещё никогда за последние ужасные месяцы она не чувствовала себя так в опасности, как в этой тихой комнате. Она знала, что здесь .д.б. измениться  и она боялась того, что из этого получится...
Позже она всё же прилегла на кровать, и когда хозяин постучал в 10 часов  в дверь, она спала так глубоко, что не услышала. Он осторожно открыл дверь ключом, и увидев спящую, улыбнулся. Он прнёс поднос с едой, поставил его на стол и тихо вышел из комнаты.
Так получилось, что фрау Розенталь первые три дня в её «защитном заточении» не видела ни одного человека. Она постоянно спала по-ночам, чтобы просыпаться ужасным, нагоняющим страх днём.
 На четвёртый день, в полусознательном состоянии она не выдержала...