О Прозе и жизни. Страницы из дневника. ч. 2

               
                ТОП - ПЕРВЫЕ ДВАДЦАТЬ

Не могу справиться со смутным ощущением досады и недоумения от прочитанного у местных прозо -поэтических звёзд, которые, как мне представляется, спускаются с  вершин Олимпа, чтобы перекусить и поспать немного, а потом назад - творить и блистать. Не о них ли написала филолог Невзглядова: «Утрачивается дисциплина ума, пишут все и всё свободнее, всё откровеннее и подробнее те, что без царя в голове».  Действительно утрачивается, вот и сталкиваешься с нелепыми  выплесками сиюминутного, которое спешат опубликовать, считая оскорбительной  саму  мысль о необходимости работать  над текстом.

 Мило прощают себе рыхлые и неряшливо оформленные зарисовки, бессмысленный набор рифмованных фраз, не задумываясь, что выдаёт это не только незрелость, неуважение к себе, но и пренебрежительное отношение к читателю. Он, несчастный, продирается  сквозь дебри витиеватых словес, бунтующих от неудобного соседства, мучительно стараясь понять, что же хотел сказать автор.

Если это выражение глубокой поэтичности натуры, то к его конечному продукту следует  давать  подстрочный перевод, что ли. Поражает при этом трудоспособность «творцов», почти каждый день выдающих  "на-гора" по «шедевру». И не по одному. Благо, бумаги не требуется. Забот –то, пиши да выкладывай, сеть бесконечна, как вселенная. Особое место занимают творения восторженно-романтических представительниц прекрасного пола.
                ><>< >
Было бы упрощением не замечать, что успех этой даже не женской, а подростковой пробы пера, украшавшей в прежние, доинтернетовские, времена девичьи альбомчики, это результат сплочённых действий групп поддержки. Хотя и это не безобидное занятие -плодить пошлость. Ведь поддерживая серость, привлекающую  внимание  доверчивых  читателей, они оставляют в тени действительно настоящие, талантливые и яркие произведения. С недоумением обнаруживаешь трогательное умиление романтическими описаниями неземной любви, восхищение «проскальзывающей эротичностью», как выразился один из восторженных поклонников. Да и как не обронить скупую мужскую слезу, встретив любовь, расцветающую  под  аккомпанемент  арфы (скрипки, виолончели, флейты – на выбор), непременно на берегу моря.

В чём  секрет популярности подобных творений, безвкусных и пустых,со вздохами, немыслимыми страстями, что в сущности лишь нелепое подражание сериалам "а-ля бразилиано». Возможно, не только проявление примитивных чувств сподобило на такие изыски, но и ответ на всё то негативное, что заполонило эфир  и реальную нашу жизнь: убийства, кровь, стихийные бедствия, от которых так и тянет спрятаться в уютный  эдем  по –нашенски.  Но  дурновкусие,  китч  никогда не утолят жажду подлинного. 
               
                ><>< > 
               
 Способность отличить подлинное от подделки связана с уровнем культуры, которая  воспитывается не сериально-примитивным гламуром. Пренебрежение гуманитарной культурой, духовной её составляющей - тоже своего рода примета времени Кто–то метко назвал нынешний период - временем лавочников. А зачем им настоящая литература, когда есть заманчиво-развлекательное чтиво, под которое легко и сладко засыпается. Наверное, поэтому в книжных магазинах на полках под табличкой «Топ» в основном  литература о продвинутых «распиловщиках» и их околорублёвской, отмечу, местоположение условное, обслуге.

На Прозе всё значительно проще: здесь фантазии вторичного толка, подпитанные  той самой топовой литературой, живописующей красивую  жизнь,о которой сладко грезится виртуальным творцам романтического склада юного и не слишком возраста. Что поделаешь, мечтать не запретишь. ПриТОПали, как говорится.
 
 Корни безвкусицы в отсутствии привитой с детства привычки к чтению настоящей литературы. Чаще это болезнь молодых, чьи детство и юность пришлись на 90- и нулевые, когда  большинству стало не до книг. Одни лихорадочно наживались, другие едва выживали. От смутных времён зрелых плодов не дождаться.

 Настоящая переместилась куда-то на задворки. Стало модным  гордиться презрительным  отношением  к  классике, выставляя столь убогие аргументы, что воспринимать их без чувства внутренней неловкости за очередного  «разрушителя»,  невозможно. Хотя именно  классическая  литература оттачивает вкус и прививает неприятие пошлости. 

Понимаю, что это возрастная  фронда, но она опасна  тем, что отравляет  слабые души горьковатой сладостью протеста. Всё равно против чего, лишь бы побузить. Мне видятся при этом красные бантики на роскошных шубах буржуа, восторженно  приветствовавших Февральскую революцию.Отмечала не раз в кадрах кинохроники это сытое ликование. Что пришло за ней, хорошо известно. Первые концентрационные лагеря и исправительно  -принудительные работы появились в 1918 году. А  в 1937 стали «разбираться» уже  с «буревестниками».  Впрочем, отвлеклась, «пепел Клааса» застучал в сердце и «Остапа понесло».  Вернёмся к нашим бара…, простите, бабочкам.

Современная литературная патока чем-то напоминает мне раскрашенные фотографии  немыслимых красавцев и их возлюбленных, которыми торговали  в поездах  инвалиды в послевоенные годы. Когда попадается что-то  невыносимо –сладкое, встаёт перед глазами  надпись, полукругом венчающая  влюблённую парочку с голубями над головой: «люби меня, как я тебя, и будем счастливы мы оба». Вот и мы дожили до возвращения  голубков  в подростково –женской  виртуальной прозе. Всё это лишь подтверждает  вывод об удручающем  снижении культурной планки. Впрочем, это тоже знамение времени. Жизнь вообще  чем –то напоминает их содержание:затяжным дурманом пивного похмелья, вторичностью мыслей, чувств, поступков.

Но есть и была на Прозе настоящая литература. Хотелось бы вспомнить безвременно ушедшую Елену Слаутину Сибирь.

                ><>< >
               
               
                ПАМЯТИ ЛЕНЫ

Познание  жёсткой реальности  окружающей тебя, чаще  приходит  через боль. Не сладенькое саможаление: «ах, как мне плохо, как несправедливо всё вокруг»,  сопровождаемое  подловатым стремлением отомстить  обидчику, нет, через грубую физическую боль, распинающую  на дыбе, вынуждающую к неподвижности, к молчанию  сквозь стиснутые, искусанные  губы,   а когда   она  отпустит на мгновение,  вослед ей  обречённо  вскрикнет сердце.

 От боли оно глохнет и останавливается. Вот что означает крест, но как вынести его  со смирением.  Потрясло откровение   недавно ушедшей от нас  Лены Слаутиной: « Душа застывает в странной обреченности, как перед решающим экзаменом, когда все выученное вылетает из головы и остается лишь пустота и томление. Где вы Надежда и Уверенность? Где ангел-хранитель? Исчезло все: накопленный жизненный опыт, память о прекрасных минутах, премудрая книжная теория. Остались только физиологические ощущения: ноющее нутро и дергающаяся жилка на предплечье.

Стараюсь не смотреть в глаза - не хочу чтобы видели мой страх. …
 Ночью, примерно так в часа три, приходит и не хочет уходить мысль: понять твою боль может только тот,  у кого тоже болит. Ну типа - сытый голодного не понимает. Эта мысль крючком тащит следующую: прости всех, кто похоронил тебя заживо, прости тех, у кого не болит и кто боится заразиться твоей не заразной болезнью. Все правильно: любите здоровых и богатых, а больных как прокаженных гоните от себя прочь, а вдруг " заразитесь".   И еще: "У вас все будет хорошо, я узнавала..."

Господи, как точно!  В приступах боли, от которых, казалось, останавливается  сердце,  силы уходят  на то, чтобы  не выдать себя, затихнуть, отвернувшись к стене, притвориться спящей. Инстинктивное  желание  укрыться от  участливых вопросов и сочувствующих взглядов. Но написать так, как написала она,  дано  только таланту от Бога, у Лены он был. 

Мы никогда не общались с ней, я  иногда  отсылала баллы в проект, который полюбила. Не знала, кто стоит за ним. Но однажды получила ссылку на музыкальное произведение.  Открыла и поняла, от кого.  Такое мог выбрать  человек, переживший трагедию, не совместимую с жизнью. С  ней случилось именно так.  Весной  она  неожиданно прислала приглашение в Фейсбук. Эта пронзительная миниатюра  датирована 21 марта 2013 года, 22 июля её не стало. Миниатюру  прочла  после её смерти.  Может быть,  Лена искала  чьей-то  поддержки,  ждала участливого слова, хотя, кажется, в горе  закрылась, ушла,  опасаясь  обжечь им.  Но потрясающая её работа, тайная для всех, говорит  о  необыкновенной  душевной щедрости,  любви  ко всем нам, ещё остающимся здесь. А ей виделся  уже невечерний свет.

 Если бы не было  написано  ни строчки, то  Елена Слаутина Сибирь  осталась бы в благодарной памяти своим бескорыстным служением настоящей  Литературе, осталась бы своим  АРХИВОМ ПРОЗЫ РУ. Но она была ещё и необыкновенно талантлива.
(http://www.proza.ru/avtor/sibir1)
               
                ><><
               
                ВОЙНА И ДЕТИ
Дневник, которым начинаю новый цикл, конечно же, название условное, не настолько я самонадеянна, чтобы выставлять в качестве содержания собственную, увы, далёкую от совершенства, жизнь. Эта форма показалась мне более свободной, позволяющей повести разговор не только о литературе. Поделиться сомнениями, услышать совет, да и критика очень полезна для более трезвого отношения к творчеству, и это вопрос, к творчеству ли или неумелому самовыражению.

Одна из предыдущих записей в дневнике заинтересовала мою собеседницу. Ей захотелось узнать подробней об одном эпизоде Великой Отечественной войны, которого  я коснулась мимоходом. Призналась, что впервые  прочла о том, как  дети подбирали и хоронили останки воинов. Не детское дело, понятно, хоть и война. Мне тоже не давал покоя тот  рассказ, я разыскала  немолодую женщину, от которой когда-то  услышала его и расспросила подробней.

Не могу не рассказать об услышанном. Жила 13-летняя Катя с родными  в землянке  в 4 километрах от места, где развернулось крупнейшее танковое сражение Второй мировой войны. Однажды  у  землянок появились два немца, которые, громко крича и размахивая автоматами,  выгнали  женщин и детей из укрытий, и неожиданно стали выхватывать 12 –13 летних девочек, грубо  отрывая их от  матерей, заголосивших от ужаса. Отобрали 6  девочек и погнали к тачке, на которой лежали  останки молодого  немецкого генерала. Жестами показали, куда нужно везти и пошли следом, грубо подталкивая детей автоматами и покрикивая: «шнель, шнель».

 Женщины притихли, а девочки облепив со всех сторон  тачку с погибшим  покатили её,  поглядывая на молодое, красивое лицо немца и  плача от жалости и страха.  Тащили по кочковатому полю, замирая от грубых окриков одного из немцев, старший  молча  помогал стронуть с места тяжелый груз, когда силёнок у девочек не хватало.  Тащили долго, забыв  об усталости, а над полем кружили наши самолёты. Одна из девочек вдруг сказала негромко: «Фрицы боятся наших лётчиков, вот и прикрываются нами».
И тут  83 –летняя женщина неожиданно засмеялась и сказала: «Знаешь, после этих её слов у нас будто сил прибавилось. Вояки прячутся за девчонок, вот смех-то». Мы переглянулись и рванули так, что чуть не опрокинули тачку и тут же схлопотали оплеухи.

Наконец  мучениям нашим  пришёл конец. Увидели впереди самолет, около него гроб и целую толпу офицеров. Собрались,  видать,  попрощаться. К нам навстречу выбежали солдаты, подхватили тачку. А мы остановились, не зная, что с нами будет дальше. Те два немца  тоже  остановились, тревожно поглядывая вверх. И вдруг тот самый, молодой и  злой,  вдруг громко что-то  закричал,  столкнул нас  в воронку и лёг сверху. Я, грешным делом, подумала, что он задавить нас решил. А через мгновение раздался такой взрыв, что я оглохла,  показалось, что  уже больше никогда ничего не услышу.  У  подруги текла кровь из уха, контузило нас, но не поранило. В  ястребке, что кружил над нами, пока  тащили тачку, настоящий ас  сидел, уж больно точно бомбу приложил.

А немец, что закрыл нас своим телом, погиб, второй выжил, раньше всех очухался, помог выбраться из воронки и автоматом показал, чтобы  бежали назад. Мы всё-таки успели осмотреться. На месте самолёта и группы офицеров была воронка, ещё больше той, в которой мы укрывались, а  что было вокруг, рассказывать  сил нет. Долго снился тот кошмар. И ещё понять не могу. Почему он нас спас, ведь всё время казалось, что готов всех перестрелять. Я потом только  жалеть его стала. Молоденький,  тоже, видать,  натерпелся ужаса, может, потому и кричал на всех. И ведь спас, не укрылся за нами.  Я когда своих поминаю, молюсь и за него. Имени вот только не знаю,  фриц да фриц.  И с девчонками  говорили о нём  не раз.  А солдатиков наших потом  собирали в том –то поле и хоронили. Пережили тогда  страх свой. Немцы своих не оставляли, а наши вперёд шли, не успевали хоронить».

Я давно знаю эту женщину, очень отзывчивую и добрую, откликающуюся на каждую просьбу.  Она  жила по соседству с семьей брата, трудную  жизнь вынесла, достойно и без жалоб. Рано похоронила мужа, ушли из жизни близкие люди. Тяготы той войны сказались на здоровье. Господь не дал детей, но  наделил щедрой душой и добрым сердцем. А я думаю о тех солдатах, что поначалу прятались за детей, не желая рисковать собой, а перед лицом смерти прикрыли их своими телами.

 Их не забыли, не забыли ни жестокости того поступка, ни великодушия и самоотверженности. Задумалась над словами Спасителя: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно пав в землю, не умрёт, то останется одно;, а если умрёт, то принесёт много плода» (Ин.12.24)  Благодарная память спасённых детей  не  есть ли тот редкий плод…

Это жизнь без прикрас. И отражение её в литературе. Почему это так часто не совпадает. Не хватает мужества или страшит правда. А, может быть, нечто другое?