Михаил Каченовский - постылое дитя русской истории

Вот никогда не предполагал, что когда-нибудь буду оппонентом великого поэта. Я, случалось, не соглашался с ним в каких-то мелочах. Например, мне резало ухо неуклюжая фраза «Шалун уж обморозил пальчик». Обморозить можно все пальцы, руку. А у него просто руки замерзли, но не один пальчик.

А когда узнал побольше о Каченовском, о гонениях против него, и мне стало обидно за поэта, который принял участие в травле этого историка. Нет никого, кому бы Пушкин посвятил столько эпиграмм, причем, достаточно злых.

Первая эпиграмма «На Каченовского» получилась у Пушкина продолжением чужого мнения, она не была самостоятельной. В конце 1818 года вышли первые тома «Истории государства Российского». Этой истории ждали долго, о ней говорили до публикации много лет, а когда она начала выходить, то мнения о ней были самые разные. Пушкин в это время активно выступал против самодержавного строя, а Карамзин упорно доказывал, особенно в предисловии, спасительность для России самодержавного строя. И Пушкин ответил на это эпиграммой, которую и сегодня часто цитируют:

В его «Истории» изящность, простота
Доказывают нам, без всякого пристрастья,
Необходимость самовластья
И прелести кнута.

После смерти Карамзина в 1826 году всплывут многие эпиграммы на Карамзина, некоторые из них появятся за подписью Пушкина. В связи с этим прозвучит упрек от Петра Вяземского, но Пушкин в ответном письме будет отрицать свою причастность к созданию эпиграмм на Карамзина: « Все возмутительные рукописи ходили под моим именем, как все похабные ходят под именем Баркова». Пушкин признался в написании только одной эпиграммы: «Моя эпиграмма остра и ничуть не обидна, а другие, сколько знаю, глупы и бешены».

Против Карамзина писали не только эпиграммы, но и критические статьи, одна такая статья вышла за подписью Каченовского "От Киевского жителя к его другу". Изложение взглядов Каченовского даю по статье  М.В.Зеленова: «Во-первых, он выступил против формы Карамзинской истории, против его манеры живописно рисовать характеры героев и исторические картины, используя весь талант литератора. Историк должен не вымышлять речи действующих лиц, а давать беспристрастный рассказ, точное (и сухое) изложение событий, всех достоверных фактов, сгруппированных в определенном порядке. Во-вторых, достоверные факты можно добыть, опираясь только на строгий источниковедческий анализ исторических текстов. В-третьих, для установления достоверности событий, нужно использовать сравнительно- исторический метод, исходя из того, что развитие народа России и стран Европы шло одинаково».

 Друг Карамзина, собрат по перу Иван Иванович Дмитриев (1760-1837) написал на Каченовского острую эпиграмму «Ответ», где называет историка «плюгавым выползком из гузна Дефонтена». Пушкин использует эту строчку в своей эпиграмме на того же Каченовского:

«Бессмертною рукой раздавленный зоил,
Позорного клейма ты вновь не заслужил!
Бесчестью твоему нужна ли перемена?
Наш Тацит на тебя захочет ли взглянуть?
Уймись – и прежним ты стихом доволен будь,
Плюгавый выползок из гузна Дефонтена! (1818).

При жизни Пушкина не печаталась.

Зоил – современник Гомера, осуждающий его труды, имя стало нарицательным для обозначения злого, желчного, завистливого критика. Если хоть немножко знаешь характер Каченовского, то это определение к нему не относится. У него не была зависти к модным авторам, у него были совершенно другие взгляды на историю и на ее природу, но он оказался непонятым.

Вторая эпиграмма на Каченовского появилась в связи с резкой критикой поэмы «Руслан и Людмила» в «Вестнике Европы». Когда-то этот журнал выпускался Карамзиным, ему активно помогал Дмитриев, но после 1803 года Карамзину стало некогда заниматься литературой, он переключился на историю, стал по сути придворным историком-летописцем, а журнал перешел в руки Каченовского. Рецензию на поэму написал А.Г. Глаголев, а Пушкин посчитал, что это дело рук самого редактора.

Хаврониос! ругатель закоснелый,
Во тьме, в пыли, в презренье поседелый,
Уймись, дружок! К чему журнальный шум
И пасквилей томительная тупость?
Затейник зол, с улыбкой скажет Глупость,
Невежда глуп, зевая скажет Ум.  (1820)
При жизни Пушкина не печаталась.


Как брань тебе не надоела?
Расчет короток мой с тобой:
Ну, так, я празден, я без дела,
А ты бездельник деловой.  (1820)
При жизни Пушкина не печаталась.


Литературное известие

В Элизии Василий Третьяковский
(преострый муж, достойный многих хвал)
С усердием принялся за журнал.
В сотрудники сам вызвался Поповский,
Свои статьи Елагин обещал;
Курганов сам над критикой хлопочет,
Блеснуть умом Письмовник снова хочет;
И, говорят, на днях они начнут,
Благословясь, сей преполезный труд, -
И только ждет Василий Тредьяковский,
Чтоб подоспел ***  ***.

Под звездочками читается: Михайло Каченовский

Элизий, Элисий, Элизиум, Елисейские поля – в греческой мифологии поля блаженных, загробный мир, царство мертвых. То есть действие происходит в загробном мире, где все готово к приему еще одного литератора и журналиста. Довольно злая эпиграмма. В ней высмеивается «Вестник Европы», журнал Каченовского за его отсталые мнения и отсталый тон.
Тредиаковский В.К. (1703-1769) – поэт, переводчик, оставшийся всю жизнь верный традиции.
Поповский Н.Н. (1730-1760) – ученик Ломоносова, первый редактор  «Московских ведомостей».
Елагин Е.П. (1725-1794) – переводчик, отличающийся архаическим слогом.
Курганов Н.Г. (1725 -1794) – профессор математики и навигации, его назвали «Письмовником», как и самое известное его произведение, представляющее хрестоматию разнообразного содержания. Немало строк «Письмовнику» Пушкин отвел в «Истории села Горюхина».

Эпиграмма

Журналами обиженный жестоко,
Зоил Пахом печалился глубоко;
На цензора вот подал он донос;
Но цензор прав, нам смех, зоилу нос.
Иная брань, конечно, неприличность,
Нельзя писать: Такой-то де старик,
Козел в очках, плюгавый клеветник,
И зол, и подл: всё это будет личность.
Но можете печатать, например,
Что господин парнасский старовер
(В своих статьях) бессмыслицы оратор,
Отменно вял, отменно скучноват,
Тяжеловат и даже глуповат;
Тут не лицо, а только литератор.

Ситуацию о литературных спорах журналов Каченовского «Вестник Европы» и Полевого «Московский телеграф» Пушкин изложил в статье «Отрывок из литературных летописей», где однозначно принял сторону Полевого и осуждает Каченовского, который «решился требовать защиты законов» и 18 декабря 1828 г. подал жалобу на цензора С.Н. Глинку, разрешившего выпуск «Московского телеграфа» с выпадами в адрес его, Каченовского. Эти выпады Каченовский посчитал оскорблением и клеветой. Московский цензурный комитет поддержал Каченовского и передал его жалобу на рассмотрение в Управление цензуры, однако там было отказало Каченовскому в его  жалобе.

Эпиграмма

Там, где древний Кочерговский
Над Ролленем опочил,
Дней новейших Тредьяковский
Колдовал и ворожил:
Дурень, к солнцу став спиною,
Под холодный вестник свой
Прыскал мертвою водою,
Прыскал ижицу живой.

Напечатано в «Московском телеграфе» за 1829 г. № 8. В том же номере указана опечатка: в третьей строке снизу надо читать вместо «Вестник» - «Веник». Это указание должно было усилить сатирическое восприятие эпиграммы.
Древний Кочерговский – Тредиаковский как переводчик «Истории « Роллена.
«Вестник» - «Вестник Европы», журнал Каченовского.
Прыскал ижицу – в «Вестнике Европы» по замыслу редактора слова греческого происхождения печатались с использованием устаревших букв, в том числе ижицы, чье написание напоминает хомут.

Как сатирой безымянной
Лик зоила я пятнал,
Признаюсь: на вызов бранный
Возражений я не ждал.
Справедливы ль эти слухи?
Отвечал он? Точно ль так?
В полученьи оплеухи
Расписался мой дурак?

В «Вестнике Европы» за 1829 год №8 появилась статья на поэму «Полтава» за подписью «С Патриарших прудов». Статью написал Н.Надеждин и говорил о Пушкине, что «он ударился в язвительные стишонки и ругательства». Имелись ввиду эпиграммы на Каченовского «Журналами обиженный жестоко» и «Там, где древний Кочерговский». На эту статью Пушкин ответил еще одной эпиграммой. В 1832 году, готовя свои стихотворения к изданию, Пушкин хотел усилить эту эпиграмму, заменив первое четверостишие.

Как печатью безымянной
Лоб мерзавца я клеймил,
Я ответ на вызов бранный
Получить никак не мнил.

Однако в этом сборнике эпиграмма вышла в прежнем виде.
Во многих публикациях против Каченовского Пушкин называет его по имени-отчеству, но при этом использует i вместо и: М iхаил Т iмофеевич.

Кстати, в том году произошла личная встреча Пушкина и Каченовского. В сентябре 1832 года Пушкин на короткое время приехал в Москву, чтобы решить вопрос об издании собственной газеты, политической и литературной. Выпуском такой газеты он надеялся покончить с монополией на политическую истину, какая установилась к тому времени в России: только два человека – Греч и Булгарин - имели право издавать политическую газету, следовательно формировать общественное мнение. Вот во время этого короткого визита в Москву и состоялось посещение  Московского университета. Туда он прибыл вместе с министром народного просвещения, президентом Академии наук Сергеем Семеновичем Уваровым. Свидетелем этой встречи был студент, в будущем очень яркий и самобытный русский писатель Иван Александрович Гончаров, автор «Обрыва», «Обломова», «Необыкновенной истории» и «Фрегата «Паллады».

Гончаров в своих университетских воспоминаниях записал:
«Когда Пушкин вошел вместе с министром, для меня точно солнце озарило всю аудиторию; я в то время был в чаду от обаяния его поэзии… И вдруг этот гений, эта слава и гордость России – передо мной в пяти шагах! Читал лекцию Давыдов, профессор истории русской литературы. «Вот вам теория искусства, - сказал Уваров, обращаясь к нам, студентам, и указывая на Давыдова, - а вот и само искусство», - прибавил он, указывая на Пушкина. Он эффектно отчеканил эту фразу, очевидно заранее приготовленную. Мы все жадно впились глазами в Пушкина. Давыдов оканчивал лекцию. Речь шла о «Слове о полку Игореве». Тут же ожидал свою очередь читать лекцию после Давыдова и Каченовский. Нечаянно между ними завязался, по поводу «Слова о полку Игореве», разговор, который мало-помалу перешел в горячий спор. – «Подойдите ближе, господа, - это для вас интересно», - пригласил нас Уваров, и мы тесной толпой, как стеной, окружили Пушкина, Уварова и обоих профессоров. Не умею выразить, как велико было  наше наслаждение видеть и слышать нашего кумира.
Я не припомню подробностей их состязания, - помню только, что Пушкин отстаивал подлинность древнерусского эпоса, а Каченовский вонзал в него свой беспощадный аналитический нож… Пушкин говорил с увлечением, но, к сожалению, тихо, сдержанным тоном, так что за толпою трудно было расслышать. Впрочем, меня занимал не Игорь, а сам Пушкин».

Через три дня после этой встречи Пушкин сам рассказал о своих впечатлениях от личного общения с Каченовским в письме своей жене. В письме от 30 сентября в Петербург он пишет:

«На днях был я приглашен Уваровым в университет. Там встретился с Каченовским (с которым, надобно тебе сказать, бранились мы, как торговки на вшивом рынке). А тут разговорились с ним так дружески, так сладко, что у всех предстоящих потекли слезы умиления. Передай это Вяземскому».

К этому времени у Пушкина с Каченовским не было оснований для споров, разве что о подлинности «Слова о полку Игореве». «Вестник Европы» у Каченовского отобрали в 1830 году, а потому историк не мог публиковать своих откликов на работы русских литераторов. Само наличие различных подходов к освещению того или иного явления свидетельствовало о напряженной интеллектуальной жизни, к моменту их встречи в университете таких споров уже не стало. Не потому ли сегодня в России пытаются реабилитировать Николая Первого, убедить нашего современника в том, как много он сделал для развития России? Пустое. В конце его царствования началась Крымская война, к которой Россия оказалась совершенно не готовой, несмотря на десятилетия, которые ушли на создание военных поселений, на массовое применение наказания шпицрутенами (Николай Палкин), несмотря на «отеческую» заботу об армии со стороны императора Николая. Палки были введены еще Петром Первым (не потому ли Великим?) и отменены через два года после отмены крепостного права Александром Вторым.