Время вершить чудеса. 9. Откровение от Станислава

                ГЛАВА 9.
                ОТКРОВЕНИЕ ОТ СТАНИСЛАВА.

      Станислав старался не выпускать из зоны внимания миссис Вейсман, ту самую журналистку, часто обращаясь к ней с вопросами.

      В такие минуты в её сторону поворачивались все сорок пять человек, и женщине приходилось держать удар. Справлялась достойно, показывая начитанность и немалую эрудицию.

      Чем и воспользовался – рядом поставил, вынуждая стать оппонентом в спорах.

      В игру с азартом включились и его помощники…

      Три часа пробыли в соборе! Никто и не заметил времени – пролетело!


      – …Боже… только посмотрите на часы. Вы просто несносны, Стас! Я есть хочу! – возопила помощница, Елизавета Баринова, рассмешив всех до истерики. – Живот урчит так, что грозит перекрыть шумом Вашу незабываемую лекцию, господин Минаев!

      – Да, Стас, Вы не гид – сирена, – загадочно посмотрев на парня, проговорила миссис, – а я так хотела в одиночку походить по берегу – панорама захватывающая. Энергетика редкостная и особенная здесь. Хотелось проникнуться. Когда удастся?..

      Она ещё что-то говорила, когда Станислав заметил в дальнем проёме арки собора Зорина.

      Убедившись, что гид на него смотрит, он кивнул: «Выпускай “объект” на улицу – ждём».

      – Я вас понимаю и отпускаю, дорогая, – Стас поклонился, поцеловав руку пожилой женщине. – Подзарядитесь. Всех остальных прошу остаться для финальной части экскурсии – викторина!

      Люди зашумели, завздыхали с облегчением, стали оглядываться, куда бы «приземлиться».

      Сделав знак притихшим служителям, терпеливо ходящим вслед группе и не смеющим даже уйти пораньше по домам, попросил расстелить укрывной материал прямо на кучах мусора.

      Брезент был в рулоне, новый, сели с радостью – ноги отказывали уже!

      – Всем удобно? – дав время на возню, воркотню, сопения и смешки, продолжил: – Итак. Помните условие? Я – вопрос, вы – ответ. За мной приз.

      Как ни устали иностранцы, а детское любопытство, присущее всем старикам, взяло верх: сели, выпрямили спины, гордо вскинули головы, старались не переглядываться – приз ждёт! Дружба дружбой, а вознаграждение – это личная победа.

      – Готовы?

      Поднеся красивые руки к губам, замер на миг, стараясь собраться с мыслями и сформулировать вопрос предельно коротко и ясно.

      – Что встречает и провожает? Что тревожит и пробуждает? Что будит душу и раскаяние? Что призывает и заставляет встать на колени? Что олицетворяет истину? Что отзывается и поёт? Что склоняет головы и смиряет гордыню? Что слышим даже издалека? Что не можем забыть? Что вызывает особый трепет?

      Встав со скамьи, куда сел перед загадкой, выпрямился, став высоким, статным, приметным, гордым и… истинно русским: богатырём, воином, мужем.

      – Что пробуждает гордость и робость даже в непокорной душе бунтаря? – странно осмотрев всех, помолчал. – Ответ одним словом.

      Сел, быстро метнув взгляд в проём арки: на выходе из придела стоял Вадим. Один. «Бедная старушка», – вздохнул.

      Повисла такая оглушительная тишина, что было слышно, как по Волге, взламывая тонкий ледок первозимка, идёт гружённая лесом баржа, а механик кричит на кого-то, жутко матерясь и презрительно плюясь. Пока не затих этот мат, не утих гул натруженного и уставшего мотора, пока не перестала плескаться о берег потревоженная судном волна, шурша-звеня раскрошенным льдом о гальку, так и молчали поражённо люди, уставившись перед собой расширенными глазами, словно ища в мусоре под ногами единственный ответ на столько вопросов сразу.

      Лиз склонилась к скандинавам и ещё раз медленно и с расстановками перевела вопросы Стаса. То же самое проделал и Анатоль с франкоговорящими туристами.

      Только Станислав не повторил, то ли понадеявшись на поразительную память англоязычных путешественников, то ли был такого высокого мнения об их интеллекте и надеялся на скорый ответ, то ли отвлёкся на тяжёлые мысли, отчего красивое лицо заострилось, побледнело и стало ещё трагичнее в мрачности и неземной мужской красоте – Демон Врубеля.

      Время всё тикало, бежало, стучало, а ответа Стасик так и не услышал.

      Тяжело вздохнув, мягко и грустно улыбнулся и жестом поманил группу на выход – Вадим ждал их в автобусе. Так же грустно пожал руки всем реставраторам и служителям, глубоко и строго окунувшись в глаза каждому, шикнув весомо и жёстко:

      – Держите язык за зубами.

      Лишь согласно кивнули – ясно всё было и без слов: гостайна.


      Переправившись на пароме, не промолвив ни слова.

      Люди заняли места в салоне автобуса, как-то по-особенному, опасливо поглядывая на старшего гида.

      Он, неспешно обведя всех внимательными тёмно-серыми глазами, сел на своё место и откинулся на спинку сиденья, смотря в окно.

      «Не перегнул ли сегодня палку? Поняли ли меня? Что смогут вынести в душах, когда сядут в самолёты и разлетятся по странам и континентам? Континентам…»

      Скосив глаза, посмотрел на Светика.

      Она сидела с Джорджем, почти лежа на его груди, он обнял левой рукой за плечи, а правой прижимал склонённую рыжую головку к себе, к плечу, держа ладонь на её нежной щеке; голову опустил на макушку девочки. Оба задумчиво смотрели сквозь чистое стекло, явно не видя ничего, и были так тихи.

      «О чём задумались? О грехах наших вечных или о грядущей разлуке? Или о непонятной тоске, немилосердно гложущей души? Осень так действует? Хотя, уже почти зима – опять снег пошёл».


      Подъезжая к слободе, Гюнтер несколько раз посигналил клаксоном, сзывая хозяев домов на площадку, чтобы встретили вымотавшихся постояльцев.

      Стас опомнился и встал с места.

      – Ну, мои великомученики и великотерпицы, есть ответ на мой простой вопрос? Он был в воздухе буквально! – тепло улыбнувшись, посмотрел на Кэт. – Порадуйте меня, дорогая. Ваш ум ещё не спит – встряхните его хорошенько! Заставьте себя озвучить ответ вслух, в голос!

      – Колокол! Церковный колокол!

      Догадавшись, вскочила, заволновалась, вспыхнула лихорадочным румянцем на худых щеках, засияла синими глазами и девичьей душой.

      – Это церковный колокол, – прошептала и обессиленно рухнула обратно на сиденье.

      Обеспокоенный муж, Гийом, быстро сунул ей таблетку под язык, укоризненно покосившись на гида: «Баламут!»

      – Браво, Катрин! Катиш! Кэти! Кэтрин! Катарина! Катя! Катюша! Катенька! – перечисляя имена, Стас целовал сухонькие ручки слабо улыбающейся женщине, ввергнув всю женскую половину в стыдливую краску. – Я нисколько не сомневался в Вас и не разочаровался, клянусь! Оказался полностью прав! Если бы у меня была корона и лента, я бы водрузил первую на Вашу светлую голову, а на второй начертал «Мисс Вселенский Разум»!

      – Эк загнул, льстец! – прикусив губу, кокетливо краснела. – С меня достаточно и приза. Надеюсь, это будет не хрен с редькой? От них у меня несварение…

      Последние слова утонули в море хохота! Смеялись так, что недоуменные хозяева на улице робко топтались возле притормозившего автобуса, поражаясь и переглядываясь:

      – Почему привезли гостей, а двери не открыли и постояльцев не выпустили? А те, смотри-ка, не сетуют и не проявляют нетерпения, а ржут в полсотни глоток, да так, что стёкла дребезжат!

      Не решились тутаевцы побеспокоить иноземцев, пока сами не выйдут.

      – За призом дело не станет! И это будет не еда, – гид утирал смешливые слёзы, восхищаясь француженкой голубых кровей, но такой простой в общении. – Помните, что я Вам сказал перед самым паромом?

      – Он будет ждать меня везде, пока я в Тутаеве.

      – Верно! Память поразительная у Вас, Катрин! – поцеловал ей руки.

      Успокоившись, стал выводить людей на площадку, попросив задержаться на минуту.

      Как только вышли и сгрудились вокруг Стаса, посматривая на своих гидов-переводчиков, он и «раскололся»:

      – Вы сегодня награждаетесь самым незабываемым закатом: а-ля Тутаев! Поверьте, он будет особенным, я это точно знаю. А вот с кем Вы его проводите – решать Вам, – низко поклонился и отступил.

      Смущённо алея лицом, Кэт чувствовала, что ей только что назначили свидание, но французское трезвомыслие взяло верх.

      – Я приглашаю на последний закат в городе Тутаеве всю группу.

      Люди загалдели, кинулись целовать старушке руки, обнимать, и наговорили столько лестных слов, что выбили у женщины слёзы признательности и смущения.

      – Во сколько прибыть и куда?

      – В шесть вечера на набережную, – громко сказал на английском и русском, чтобы услышали хозяева и привели гостей, те кивнули, соглашаясь. – Сейчас обед и сиеста. Жду вас на набережной в шесть пополудни!

      Проводив туристов и коллег, обессилено рухнул на снег со стоном: «Как же я вымотался!»

      – Я не вмешиваюсь в твои дела, Станислав… – тихо говоря, Зорин покосился на водителей, смотрящих только вперёд.

      Подошёл к немцам, коротко что-то бросил.

      Они радостно кивнули и погнали машину в гараж, сияя от облегчения: «Наконец-то! Теперь можно и к хлебосольной старушке!».

      Вернулся к разговору.

      – Ты ходишь по краю. Сомневаюсь, что доведёшь группу до конца маршрута.

      – Это официальное предупреждение? – спросил равнодушно.

      «Всё к этому шло. Они не выпустят из своих лап – глупо было надеяться. Бедная Белка! Столько средств задействовала, столько спланировала и организовала – впустую, – сдержал озноб смертельного ужаса. – Вот и всё».

      – Мне писать завещание?

      Молчание в ответ.

      – Спасибо, Вадим, что предупредил. Надеялся, что с маршрута не «сорвут» и позволят перед… окончанием…

      Горло стиснул спазм, не давая дышать, почти помутив сознание. Едва справился.

      – …вашей операции пожить с неделю дома: хотел попрощаться с семьёй и успеть завершить… – голос совсем не хотел слушаться и «сел» до шёпота, – земные дела. Жаль. Завтра в Ярославле зайду к юристу и подготовлю бумаги. Благодарю от всего сердца, друг. Буду молиться… там… Тебе зачтётся, не сомневайся…

      Постояв, Зорин неслышно ушёл, не в силах что-то сказать то ли на прощание, то ли в прощение.

      Стас зажмурил глаза, сжал в руках ледяной снег. Замёрзли. Так же холодно было на душе.

      «Коротким всё у тебя, Стасик, получается: и счастье, и любовь, и жизнь. Ум тоже короток, иначе смог бы выкрутиться, подладиться к “этим”, начать сотрудничать ради выживания. Так нет, гордый. И почти мёртвый. Ничего-то ты не успел сделать в своей жизни, парень: ни жениться на любимой Светочке – смысле твоего существования, ни достигнуть высшей ступени мастерства в профессии, ни подготовить достойную смену, ни родить сына. Только и сумел построить дом да посадить несколько деревьев в саду и вокруг участка. Негусто. Жидковат багаж, с ним не сунешься в рай – не тот вес и значимость. Лишь успокаивает факт, что теперь Динка с детьми там будет жить, если захотят перебраться в Загорск, как зять обещал. Всё правильно решил Господь: она родит много детей, вот им и будет память о непутёвом дяде, раздолье на двух этажах и в двух рядом стоящих домах, что успел выкупить. Диночка, сестричка моя любимая, хоть ты поживи и за меня! Рожай деток побольше, радуйся и люби своего Женьку – славный парень и достойный муж тебе попался. Я так за вас рад, родные мои! Хоть у вас всё получилось надёжно и сразу, порадовали вы меня этим. Будьте счастливы…»

      Слёзы, давно кипевшие где-то рядом, полились на стылые щёки, оставляя светлые прозрачные дорожки. Сердце сжало ледяной рукой и не отпускало, сколько ни старался расслабиться. Перед глазами порхали белые мотыльки снега, похожие на те, что были на заиндевевшем стекле.

      «Как тогда был счастлив с Ромашкой!.. Никогда не повторится. Не дано. А вы порхайте, укрывайте грязь и серость этого мира, украшайте белизной и чистотой, утешайте сирых и убогих мыслью, что они уйдут туда, на небо, такими же чистыми и непорочными, как этот снег. Мечтайте, лелейте души надеждой. Исполнится ли? Будет ли дано?  Возможно. Но не мне точно. Для меня уже ничего и никогда не будет… Там только мрак и ночь…»


      Очнулся от того, что кто-то нежно вытер его лицо сухим тёплым платком и помог встать на ноги. Они едва слушались!

      «Сколько я тут просидел?» – едва соображая, поднял глаза: Ника.

      Странно посмотрев, подставила плечико и быстро повела его домой, не промолвив ни слова.

      Говорить не мог – сердце так и не отпустило, сведя судорогой и челюсти.

      Заводя в домик, быстро раздевала. Опомнился не сразу. Только когда ввела в ванную, тёплую, с центральным отоплением и горячей водой, стал что-то воспринимать. Ощутив холод кафеля под ногами, передёрнулся и понял, что… полностью обнажён!

      Действуя хладнокровно, как медсестра, помогла лечь в горячую, исходящую паром ванну, взбив в ней густую пену.

      Ещё слабо шевеля мозгами, подумал: «Трое младших братьев. Выросли на руках. Мать пропадала на работе. Четверо детей без отца. Утонул несколько лет назад по весне, провалился ночью под лёд, переходил Волгу, идя с вечерней смены из “литейки”, – дрожа всем телом, догадался. – Кажется, просидел на снегу долго, впав в психологический ступор. Не дождавшись меня, побежала искать. Нашла и заметила, что сижу с остановившимся взглядом. Не стала тормошить, а кинулась наливать ванну, потом вернулась и привела в дом. Где братья? Хотя, день: бегают, катаются на коньках и санках – снега достаточно…»
      Вздрогнул и очнулся от мыслей, когда в ванную вошла… обнажённая Ника, закрыла дверь на щеколду и легла в воду рядом! Молча прижалась, гулко стуча сердечком. Не смог придумать, что предпринять, чтобы не обидеть.

      «Сколько ей лет? Тринадцать? Тебе этого проступка не хватало? Совращения малолетки?! Тебе про Энни напомнить?..»

      Едва расцепил сведённые скулы:

      – Ника…

      – Мне восемнадцать завтра. Ты уедешь. Подари себя, – приникла к груди, ласкаясь под водой. – Я маленькая в маму. Ей до сорока лет говорили «девочка». Не переживай, мы одни в доме. Братья у тётки. Отослала помочь с дровами – привезли вчера машину. Не будет дома три дня, – стерев пену с его лица, неумело целовала, мягко и нежно, как тогда Лизавета, даже пахнуть так же стала, карамельно-сладко. – Не откажи мне, пожалуйста. Не ребёнок, понимаю, что такого, как ты, больше не встретить. Господь дважды чудес не являет и пустяковых подарков не дарит. Не обесцень, пожалуйста, его дар…

      Устоял бы, если б ни последние события: усталость, неприятное открытие с журналисткой, нервный долгий день в соборе, вымотавший нервы до предела, Вадим с «дружеским» предупреждением – «чёрная метка» в чистом виде! Это сорвало моральный стопор. Не устоял: то ли уговорила, то ли понял, что отказ окажется роковым. Что-то отчаянное было в её глазах: словно стояла на краю пропасти. Почему увидел? Склонна к суициду? Игра расстроенного воображения подкосила силу воли и трезвый разум парня? Кто его знает? Или картина обнявшихся Ланы и Джорджа глубоко и больно ранила измученное сердце, как ни старался казаться терпимым, современным? Сложно сказать. Возможно, просто захотелось обманчивого короткого счастья перед концом жизни. Последний реванш.


       …Ника не позволила вынести себя из ванной – так и стала его там, в тепле и аромате пены, вскружившей запахом мёда и липы головы.

      Стас старался быть острожным и деликатным, но быстро понял: девочка – вторая Светка! Уже через полчаса кричала и стенала на весь дом!

      Любя пылкую и дрожащую возлюбленную, осознал: «Созрела она и, может, всё правильно сделала, выбрав в первые мужчины взрослого и опытного партнёра? Хотя, не так и велика разница – пять лет. Самое удачное сочетание! Просто, я рано начал взрослую жизнь со Светиком, вот и ощущаю себя много старше паспортного возраста. Господи, да мои одноклассники только задумываются о женитьбе, а я седьмой год на Белке женат, пусть и неофициально. Не получилось у нас с официозом как-то. Наверное, потому мне и везёт на страстных подружек: чувствуют опытность и умение, не боятся первого контакта, понимая, что буду нежен и осторожен. Вот и Ника, едва узнав, решилась. Три дня знакомства всего, а для неё, очевидно, всё предрешено было с первого мгновения – женское чутьё. Надеюсь, справится с разлукой, когда завтра придётся уйти из её дома и постели навсегда».

      – …Никиша, ты же понимаешь?..

      – Да. И не надеюсь на чудо. Оно случилось. Второго ждать не стоит. Просто люблю и радуюсь…


      Через два часа вылезли из воды уставшие и счастливые.

      Уложив возлюбленного на кровать, кинулась разогревать обед.

      – Не усни, Стас! Ты голоден, – тормошила, не давая провалиться в сон.

      Накрыв стол, усадила силой.

      – Давай, ешь быстрее. Тогда и поспишь. Будильник поставила.

      – Зачем?

      – В шесть у тебя работа. Закат.

      – Откуда?..

      – Я была рядом. Везде. И в соборе тоже. Скрывалась.

      Неслышно присела рядом, пододвинув тарелку с пюре и котлетой, салат положила на край тарелки и, собираясь с мыслями, странно косилась серо-синими глазами.

      – И видела, как её забрали, – шёпотом. – Вышла, оглянулась как-то воровато, нехорошо так, и пошла к пролому собора, туда, в правый боковой придел.

      Встала, налила компот из кастрюльки, слизнув сладкую каплю с руки, поставила стакан перед парнем. Села.

      – Видимо, там прятала материал. Вышла не скоро. Тут к ней подошёл высокий мощный мужик, – глубоко заглянула в распахнутые настороженные серые глаза. – Резкое движение… – показала, только аккуратно, – и она медленно стала оседать. Даже не увидела – был сзади. Тут из-за стены вышел ещё один, такой же громила, и уже вдвоём понесли её за угол церкви.

      Быстро вымыв и убрав тарелки, постояла у раковины, вернулась.

      – Затем, минут через пять, увидела на мосту машину с тёмными окнами. Если б ни они – не обратила бы внимания. А так… Нет в Тутаеве таких машин, понимаешь? Обычные с прозрачными стёклами – пожалуйста, а эта с абсолютно чёрными, непроницаемыми. Вероятно, на ней вывезли. Меня никто не видел, не волнуйся! Тссс…

      Увидев, что встревоженно дёрнулся, кинулась, села, обняла, успокаивая глазами и губами.

      – Всё хорошо. «Пронесло лихо мимо меня тихо», как бабушка-соседка приговаривает. Не тревожься. Стояла за маленькой бытовкой. Она пустая сейчас. Там летом практиканты жили, реставраторы будущие.

      Поцеловав мягко, сладко, погладила бледное лицо, с любовью заглядывая в серьёзные глаза.

      – Вскоре ваш офицер появился и переговорил с кем-то третьим. Вот его не видела: откуда пришёл, как появился, как выглядел? Похвалила тогда себя, что хватило ума не высовываться и дождаться развязки в уголке, – нахмурилась, вспоминая. – Ваш наблюдатель о чём-то просил, уговаривал. Слышала твоё имя. Видно, заступался за тебя. Просил отсрочки, правда, не поняла чего. Гость был за косым выступом фундамента. Что отвечал, не слышала, жестов не видела. Прости. Но когда он ушёл, ваш радостно потёр руки. Значит, уговорил. Постоял немного, засунув руки в карманы, посвистел песенку. Фальшивил! – озорно рассмеялась. – Слуха нет музыкального!

      Подала салфетки, убрала всё со стола, приникла к груди Стасика, вновь сев рядом.

      – Потом грустно задумался о своём, повздыхал расстроенно и горько. Опомнился и пошёл вас звать. Всё.

      – Тебе надо «в органы» идти работать, – внимательно смотрел в лицо. – Ты наблюдательна и сообразительна, умеешь делать верные выводы, реагируешь спокойно и хладнокровно на серьёзные и опасные события. Не поддаёшься эмоциям и панике в критические моменты – все задатки для работы в Системе налицо. Понимаешь, о чём я?..

      – Так и поступлю. Только не «в органы» пойду, а в юстицию. Хочу стать адвокатом. Школу закончила на «отлично». Этот год не поступила только потому, что мама заболела – три месяца в реанимации была. Не до института было, сам понимаешь. Теперь она на инвалидности. Пошла работать в охрану – сутки через двое, но часто ещё и подмены берёт – всё копейка лишняя. Вот и не бывает дома почти – работа стала ей домом и семьёй. Забывает о детях часто.

      – Ника, а мы ведь… – похолодел: «Идиот, опомнился когда!» – Я не…

      – Забудь. Просто люби… – припала к губам, вспыхнув.

      Подхватив на руки, понёс в спальню, улыбнувшись: «Да, Стас, не поспать тебе днём».


       …Будильник заставил Стасика разорвать сладкие оковы любви, выдержать рычание и слёзы Вероники, и на всех парах броситься в душ.

      Через десять минут выскочил из дома, поцеловав обнажённую девочку в коридорчике домика.

      «Точно – Светик!» – расхохотался и побежал по улице к площади.


      Его ждали!

      Смеющийся и озорной гид рассмешил видом туристов. Покраснев лицами, поняли: «Только ответная любовь способна так украсить мужчину!» Дождавшись припозднившихся Лану и Джорджа, откровенно прыснули в кулаки: «И эта парочка едва вылезла из постели – светятся от счастья и не могут разорвать рук!»

      – Ну, молодёжь и влюблённые, мы уже можем идти и распаковывать мой подарок? – Кэт улыбалась и смущённо алела аристократическим лицом. – Время.

      Поглядывая на часы, скорым шагом двинулись к набережной с круглой ротондой – там лучше всего видна панорама реки и закатного солнца.

      Небо к вечеру прояснилось, и деревья из-за прошедшего пушистого, лёгкого и обильного снега превратились в сказку! Небосвод, стремительно темнея, всё ярче окрашивался в оранжевый цвет. Снег постепенно принимал оттенки то желтизны лимона, то оранжевость персика, то алость малины, то синевы сливы. Багровые полосы-перья постепенно таявших облаков создавали такую фантастическую картину волшебства, что даже самые скептически настроенные мужчины притихли и задрали головы, замерев в благоговении и волнении.

      – Сколько я закатов пережила – не сосчитать… – тихим глухим голосом проговорила Катиш, – но такого, клянусь честью, не видела ещё никогда! Словно по заказу! Стас, не пора ли признаться, что Вы имеете возможность напрямую связаться с Его канцелярией? И Вам, раз моргнуть, и сразу погода – картина, и настроение чудесное обеспечено надолго. Как Вы угадали, что нынешний закат будет так хорош?.. – поражённо посматривала на молчащего гида. – Что погода устоится? Приметы? Чутьё? Метеопрогноз?

      – Просто, я очень этого захотел: проводить с вами, мои дорогие, этот закат. Именно сегодня, когда все мы заново родились там, в соборе, осознав, что человечество – пыль на руках Бога. Лишь тлен. Потому возникла острая необходимость постоять здесь, в сердце России, и посмотреть закат а-ля Тутаев, прочувствоваться истинно русским самосознанием, что все мы родня: и славяне, и евреи, и арабы – мы Его дети. Как бы Его ни называли: Всевышний, Будда, Аллах, Иисус, Яхве, Иегова, Кришна – Он един. Нам нечего делить – вышли из одной колыбели. Потому и попытался подарить Вам, Катиш, кусочек Его мира – маленький земной рай. Владейте!

      Протянул ладони, озарённые малиновым светом, потрясённой женщине, встал на колено, поцеловал руки, которые трепетно и невесомо подала.

      – Надеюсь, я не оскорбил ни Вас, ни Вашего супруга наглостью, госпожа де Лё Фруа?

      Победительница покачала головой, борясь со слезами, не в состоянии что-то сказать вслух – горло перехватил ужас: «Мальчик предчувствует конец!» Поняла остро, бурно расплакалась.

      Все кинулись её успокаивать, гладили вздрагивающие плечи, говорили тёплые слова.

      Гийом вновь с укоризной посмотрел на гида, покачав осуждающе седой головой: «Ах, ты, негодник…»

      Стас отступил, почтительно поклонился в пояс по-русски и ушёл в сторону, оставив всех наедине с догорающим закатом.

      Повисла абсолютная тишина. Гости замерли. Пока последний луч солнца не догорел на быстро темнеющем небе, боялись даже дышать громко.

      Потом, когда двинулись обратно, почему-то не смели нарушить тишины и покоя старинного города, словно страшились спугнуть саму божью благодать, окутавшую в эту минуту весь мир.

                Сентябрь 2013 г.                Продолжение следует.

                http://www.proza.ru/2013/09/25/1776