Время вершить чудеса. 12. Высочайшее разрешение...

                ГЛАВА 12.
                ВЫСОЧАЙШЕЕ РАЗРЕШЕНИЕ.

      Станислав Минаев едва не опоздал на собственное свидание. Проспал, элементарно!

      Как было не проспать, когда Вероника Громова, лежа рядом, не желала терять ни минуты из отпущенного им срока? Понимала: если разрешение на продолжение «каникул» гиды не получат – в десять утра группа иностранцев двинется на Ярославль. Конец счастью. Вот и ласкалась к Стасику, вползала в душу нежностью и любовью: сильной, чистой, первой, без оглядки и стыда. И хотя эта ночь была только второй, довела быстро парня до исступления.

      Практически до рассвета истязал девочку, а она только счастливо плакала и опять ластилась, обволакивала, принимала любую форму – что хочешь, лепи, ваяй, твори, придавай образ и подобие своё. Вот и лепил, осуществлял самые потаённые фантазии, старался быть осторожным и нежным.

      Форму уже вернул, сказывались постоянные посещения спортзалов и «качалок». Пришлось полностью сменить гардероб – раздался в торсе сильно. Толян был несказанно рад, когда Стас заикнулся об этом – забрал дорогущие добротные импортные вещи себе.

      Потому и осторожничал, держал эмоции и вес под контролем, как ни провоцировала юная безумица на откровенную распущенность.

      «Не иначе, видиков насмотрелась кооперативных», – хмыкнул беззлобно.


      – …Никиша, отбой!

      Прижал к влажной от любви постели, придавив мокрым телом, как катком. Пискнула, а в глазах сумасшедшинка! Ахнул: «Рыжуха, да и только!»

      – Если не угомонишься – проспим рассвет. Передумала его встречать со мной? А я нет! Он мне необходим, как воздух! Нечасто удаётся увидеть рождение солнца в такой туманный день.

      Прижимая её руки к простыне, целовал опухшие губы с нежностью, едва касаясь, прикусывая ласково и мягко, почти невесомо.

      Задрожала и заплакала.

      – Ты вымотана, хулиганка моя, – лёг рядом, обнял и спинкой прижал к своей груди. – Спи, Вероника-Ника – будильник ждать не будет.

      Девочка медленно, словно их последних сил, притиснулась, влипла мокрым тоненьким тельцем, целуя кожей, прорастая порами и волосками, складочками и выпуклостями.

      Отчего-то передёрнула его такая телесная ласка, дохнув мертвящим холодом в душу, породив волну озноба в мгновение ока остывшем могучем теле. Зажал недоброе предчувствие в тиски воли, отогнал неясное пугающее видение и постарался тут же забыть. Поцеловав несколько раз взмокшие каштановые пряди Ники, стал проваливаться в сон.

      – Спи, моя Победа…


      …Будильник звонил так настырно, что осталось только одно желание: расстрелять наглеца!

      Ника привстала и запустила в него подушкой, рухнув спать дальше!

      То ли услышав, то ли привычка вставать рано сказалась, но проснулся Стасик через полчаса, ахнул, подхватил девочку на руки и, в отместку за проступок, встал под холодный душ.

      Визг оглушил надолго, заложив уши надёжно.

      Быстро ополоснувшись, выскочил в спальню, растирая виновницу опоздания простынёй, не обращая внимания на протесты и шаловливые ручки. Сурово посмотрев в пунцовое личико, пригрозил уйти до срока. Сработало.

      Слетела с кровати, мигом оделась сама и помогла найти вещи, разбросанные во вчерашнем вечернем угаре обоюдного желания. Пока одевался и приводил себя в порядок, разогрела завтрак, сварила кофе и нарезала салат.

      Когда вышел из ванной, побритый и свежий, стояла у стола, ожидая «хозяина». Скрыв улыбку, жестом пригласил присесть рядом и поесть, как следует – холодно и сыро на улице.

      Нервно посматривая на светлое небо, быстро управились и помчались за границу слободы. Там, на высоком холме, ничто не мешало видеть рождение светила, только туман.

      Успели вовремя.

      Остановились, отдышались, любуясь посвежевшими и порозовевшими лицами, поздоровались тихо и нежно, едва коснувшись губ и смущённо улыбнувшись.

      В тот же момент восток заалел и стал переливаться светом и цветом, от персикового до откровенно розового. Весь мир накрыло покрывалом цвета лепестка розы!

      Заворожённо смотря на небо, любовались лохматыми от обильного снега и инея деревьями, дивились алмазным всполохам кристальных граней снежинок, восхищённо вздыхали и радовались чуду рождения нового дня. Туман вскоре прижался к долинам и поверхности воды, не мешая созерцанию природы, лишь изысканно оттеняя и украшая таинственной дымкой, наползающей с низменных и слабо продуваемых ветерком местах.

      – Вот, тебе небесный подарок на день рождения, Вероника! Поздравляю, милая! – обняв, приник к губам, тут же промокнув их носовым платком. – Обветрятся, воспалятся, а они мне ещё нужны, – голос осип, заволновался, лицо вспыхнуло румянцем страсти, губы повлажнели.

      Юная девочка прижалась в порыве безграничной любви, но не смела и заикнуться об их дальнейшей совместной жизни. Понимала прекрасно – её не будет. Сама вчера слышала, что женат уже шесть лет. Прижималась и замирала от счастья, впитывая этот момент, вдыхая запах мужской кожи и лосьона, всматриваясь в красивое мужественное лицо, вбирая глазами черты на память, долгую и негасимую. Запоминала, чтобы потом рассказать об отце сыну. Затаилась мыслями, пряча глаза: «Он у меня обязательно будет, сделала для этого всё. Будет! Плевать на институт. Я выбираю материнство и сына от любимого. Это важнее “корочки”. Придёт и для неё время». Обняла за шею и затихла, погрузив личико в воротник кожаной куртки и в тепло шерстяного кашне, пьянея от запахов. Волна отчаяния вдруг захлестнула с головой! Задрожала крупно, со стоном в исступлении принялась жадно целовать возлюбленного.

      – Тссс, держи себя в руках, озорница!

      Вжав сильно, загорелся, но время вышло. Вздохнул: «Через полчаса на работу».

      – Пошли? Солнце встало. Теперь краски начнут бледнеть, линять, обесцвечиваться. Грустно. Лишь полчаса волшебства.

      Обняв за плечики, повёл её с холма в сторону гостиницы.

      Задумался о коллегах: «Как у них прошла ночь? Удастся встретиться с ними и Вадимом разом? Надеюсь, приехал уже?»

      – Всё, моя девочка, мне пора, – поцеловал, нервно оглянувшись по сторонам: «Не стоит бросать тень. Ей тут жить». – Пока ничего не знаю, – поймав вопросительный взгляд, ответил спокойно. – Я дам тебе знать, клянусь, – отстранив мягко, но настойчиво, улыбнулся в серо-золотые глаза. – Отоспись, Никитка. Это приказ!

      Повернул от себя и нежно подтолкнул в сторону дома.

      Постояв, пошла как кукла: деревянно и неловко, не оглядываясь.

      Убедившись, что не вернётся с рыданиями, вздохнул и пошёл на работу.

      «Если откажут в продлении – уеду без прощания. Плевать на сумку с вещами. Сорвётся, истерику закатит на полгорода. Прости, милая, берегу твою репутацию. Нас никто вместе практически не видел. Живи спокойно, Никиша».

      Уже сделав несколько шагов, отчего-то встал, внезапно задохнулся слезами.

      «Какого чёрта, Стас? Не влюбился же ты в девочку, когда Светик рядом? Что стряслось? Вина? Стыд? Неловкость? Да брось ты! Она взрослая – сама сделал выбор. Это тебе не Анютка».

      Поник повинной головой, протяжно и тяжело вздохнул. Вспомнил, замер, помертвел.

      «Мы совсем рядом с Плёсом! Вот, откуда тоска, навалившаяся так, что слёзы текут и не останавливаются, – вытянул левую руку, оттянул рукав куртки. – Вот он, подарок, тикает, ни разу сбоя не дав. И память не отпускает. Как забудешь, когда заводишь, протираешь, прислушиваешься к ходу? – задумался. – Жива ли Матрёна, названная бабушка моя? Обязательно вырву время и навещу старушку, поцелую руки доброй душе. И… посмотрю на комнату, – спазм снова перехватил горло. – Если Энни удалось сохранить ребёнка, то он мог родиться в апреле-мае! Полгодика уже. Кто? Сын? Доченька? На ножки пытается встать, наверное».

      Резко обезножив, рухнул в снег, зарыдал в голос:

      – Я так виноват, Аннушка! Я не имел права ломать тебе жизнь, шотландка моя рыжая!

      Смотря сквозь пелену слёз, уже не видел ни оранжевого диска солнца, ни переливающихся алмазами ветвей деревьев и кустов, лохматых от обильного инея, ни сверкающего белоснежного одеяла, что укрыло всё вокруг, ни лёгкого пара, ещё курящегося над стержнем Волги – тьма перекрыла взор. Долго не мог прийти в себя – нервы сдали.

      Почувствовав, что промок и озяб, с трудом поднялся на ноги, отряхнул брюки дорогого костюма, поднял мокрое лицо в рыжее небо, тяжело вздохнул.

      «Как ты умудрился так скрутить в спираль свою жизнь, Стасик? Что ни встреча – тугой виток, каждый раз перехлёстывающий и тело, и душу! Что ты за человек, Минаев? Ладно, себе бы вредил, так ведь нет – молодые девчонки страдают, неповинные и невинные. Не пора ли на возрастных любовниц переходить? – криво ухмыльнулся. – Ну-ну, самое время об этом поразмыслить – перед ступенями на эшафот. Дурак! Тебе это уже тогда сказали. Идиот и есть».

      Вытерся платком, подхватил пригоршню чистого снега с холма, погрузил в пахучую кучку на ладонях лицо, дал растаять на коже от тепла, чувствуя, как капли стекают меж пальцев и пропадают на дорожке. Отряхнул руки, промокнул лицо вторым платком, привёл себя в порядок.

      «Теперь будет не так видна отёчность от бессонной ночи и слёз».

      Выпрямился, вдохнул несколько раз полной грудью морозный воздух и… пошёл к гостинице.

      «Работа».


      Подходя к дверям корпуса, за углом заметил папарацци, Дэни, который его сфотографировал и скрылся. Усмехнулся: «Началась работа! Запечатлели на память. Мало им прошлых фотографий. Чего меня всё щёлкают? С Ланой не светился, был осторожен даже в общении, с туристами ровен, никого не выделяю, – скривил красивое лицо. – Кроме Катиш. Голубая кровь, элита, баронесса настоящая».

      Прошёл в конференц-зал, застав всех: Лизу, Толика и… Вадима Зорина.

      «Слава богу, жив-здоров, не заменили, не исчез!»

      Поздоровался, обнялся, пошутил – обычная атмосфера.

      – …Пока ты встречал романтический рассвет, Ромео, мы обо всём переговорили, – Лизавета тихо ворчала. – Вадим в курсе. Что вспомнили с Толиком – рассказали. Никаких догадок ни у кого. Что-то непонятное и необъяснимое с маршрутом. Что будет проблемным, ожидали – не обкатан, многое впервые, вот и идёт комом. Но создаётся такое впечатление, что мы все что-то упускаем из виду. Но вот, что?

      – Я отзвонился, ваше и моё начальство проинформировал. Обещали в течение пары часов всё решить. Сильно удивились, а просьбе, здесь ещё задержаться, особенно. С этим я решил слукавить. Сказал, что старики, в силу своего возраста, просто подустали – версия прошла, – Вадим улыбнулся, покраснев. – По поводу желания помолиться всей группой в православном храме, удивились до разинутых ртов! Дал время опомниться и сделать умные лица!

      Расхохотались хором.

      Успокоившись, продолжил.

      – Полез «поперек батьки в пекло», – усмехнулся тонко и озорно, – и предложил идею. Рядом есть семинария, вот и возникла такая шальная идея… – задумался, смутившись пристального внимания молодых. – Первые годы обучения семинаристы проходят историю всех религий мира, причём, не просто для сведения, а учат их догмы и молитвы. Не знаю, зачем. Может, для сравнения, может, для непредвиденных случаев. Вот он, такой случай, им и подвернулся: межконфессиональная служба. Как только начальство разжует – проглотит предложение, я уверен. Позвонят и сообщат. Тогда поеду в семинарию и привезу молодых священников будущих. Практика им внеплановая выпадет, – покосился на улыбающуюся чему-то Лизку. – С местом молебна там и подскажут. Лиза уже предложила пару церквей.

      – Крестовоздвиженский лучше всего: маленький, старинный, намоленный, полуразрушенный – экзотика, – Стас лукаво поглядывал на коллег и старшого. – Реставраторы не торопятся – один придел готов, есть место для службы. Туристы вместятся. Только помёрзнут немного! – хохотнул беззлобно. – Надо их на рынок везти – тулупы и валенки покупать!

      Посмеялись по-доброму.

      Вскоре в их угол беззвучно пришёл дежурный администратор и что-то шепнул Зорину на ухо.

      Встав, кивнул всем: «Вызывают к телефону». Ушёл.

      – Толик, как твои соседи-туристы? Не пора их оставить у хозяев без присмотра?

      – Опомнился, – фыркнул, смеясь. – Уже сутки. Хозяева отрываются! Закатили юбилей хозяйке, то ли пятьдесят, то ли пятьдесят пять ей, и устроили сабантуй! – открыто хохотал. – До утра сидели, в салатах уснули! Французы, мать их… Нажрались, как русские! Поначалу-то, вилки-ножики-салфетки, а потом, после третьей рюмки самогона, руками ели! Индюшку там хозяйка огромную запекла – разорвали! И запили всё шампанским советским! Вот их и поразвезло!

      – Убьёшь гостей, ирод! – смеясь, Стас предупредительно поглядывал в коридор. – Как всё узнал?

      – Хозяин в номер утром позвонил… – смеясь, еле сипел, – говорит, мол, сидят французики, рассол из банок пьют! – рухнул на кресло в безудержном ржаче. – Хорошо, говорит, что солений погреб полный – всем хватит! Так что, церковь вечером им будет необходима – грехи чревоугодия и невоздержанности пития замолить!

      Смеялись долго, громко и от души.

      – А твои скандинавы как? – Стас повернулся к Лизке. – Держатся?

      – Водка-матушка – лучший гид-переводчик всех туристов! – смеялась серебристым смехом, кокетливо косясь на Толика, который давно млел и краснел, любуясь и любя. – То-то так быстро от меня открестились. Но меру знают: по «келюшечкам» пьют. Так старушка-хозяйка старинные раритетные рюмочки на грамм пятьдесят называет. Под её пироги да солёности – за милую душу!

      Хохотала, забавно вскидывая головку, наклоняя то в одну сторону, то в другую, отчего волнистые белокурые локоны шевелились чувственно и маняще, любовно ласкали порозовевшее личико, тонкую шейку и высокую соблазнительную грудь.

      Толя краснел, потел и опускал глаза, сжимая под столом дрожащие руки в кулаки, лишь безмолвно уговаривал себя: «Не смотри, Толька! Не мечтай! Не распускай слюни. Держись».

      – Бабушка не промах: пристроила их к работе. Дрова рубят. Такую кучу накидали – с дом!

      Притихла, засмущалась горящего влюблённого взгляда коллеги, не сумевшего совладать с чувствами и неистовым страстным молодым телом.

      Поняв, что попался, зажал душу и глазами извинился за нескромные желания.

      – Я их спросила, не в тягость ли просьба хозяйки, отмахнулись: привычное дело, сказали. Там же холодно, почти весь полуостров за Полярным кругом, что удивляться умению махать топором? Соскучились, наверное, по работе, – договорила тихо.

      Скосила глаза, мягко укорив и тут же порадовав парня сиянием волшебной лазури: «Ну, Толька…»

      Возрадовался, загорелся, ожил безумной надеждой, обозвал себя дураком.

      Поняла, улыбнулась, простила.

      – Польза обоюдная: помощь и отрада. Поладили.

      – Кто знает, как немцы? Трое, наедине со старухой… – Станислав помнил обо всём.

      – Все живы-здоровы. Я навещал. Ты-то увлёкся другим, – ехидно ввернул напарник.

      – Я обходил остальных, почти сорок человек! – погрозил мощным кулачищем, вызвав на схватку армреслинга. – Давай, потягаемся, хиляк! Чтоб не задавался и не забывался, кто в группе хозяин и главный! К барьеру!

      – Я занимаюсь, но тебя мне не сразу догнать, конечно, – снял пиджак, обнажив неплохие бицепсы. – Только, я-то спокойно сплю, вволю, а у тебя на сон времени… попросту нет! – заржал, гад, ввергнув в смущение и краску Лизоньку. – Вот и проверим, ту ли группу мышц ты так усердно тренируешь?..

      Стало не до схватки – рухнули на диванчик и начали просто кататься от смеха: и Стас, и Толик, и Лизка, держащаяся за живот и уже рыдающая!

      – Так-так… Я что-то интересное пропустил?

      Неслышно подошёл Вадим, сел у стола, криво ухмыляясь, поглядывая на угорающую молодёжь.

      – Я подожду. Приятно посмотреть на улыбки! – засмеялся и сам, заразившись отвязной дурашливостью. – От плохих вестей так не смеются! Значит, «в Багдаде всё спокойно»!

      Посмеиваясь, любовался любимой, которая привалилась к Стасу и вздрагивала тельцем, хлопая парня по колену ладошкой, не в состоянии остановиться.

      – Дааа, смешинка большая вам в рот попала. Пойду-ка, чай пока принесу.

      – Я с тобой! – выдавил Анатолий и ринулся за Зориным. – Спаси меня, друг! Вынеси с поля…

      – Как у вас с Вадимом? С тобой-то мне всё ясно, родная.

      Стасик обнял Мальвину за плечики, утирая следы смешливых слёз на щёчках. Не сдержавшись, поцеловал в губы невесомо, опасливо покосившись на коридор.

      – Цветёшь, сияешь, по-настоящему влюблена, – ласкал пунцовое личико пальцами, касаясь с нежностью и прежней любовью. – Я рад за тебя искренне. Вадим – настоящий мужчина. Надёжный. Если вам повезёт, и всё сложится удачно – не тяните, женитесь сразу. Вы оба достойны счастья.

      Прижался губами к женскому виску, затихнув и загрустив: «Мне тоже не помешали бы везение и удачные обстоятельства. Не дано. Как жаль! – спазм перехватил горло. – Тпруу, Стас! Распоясался. Держи-ка нервы в кулаке. Утро только началось – работы невпроворот». Оторвался от Лизы, осмотрел внимательно.

      – Плохо высыпаешься – синяки видны. Похудела. Куда больше, Лизон? Ты мне на маршруте живая и крепкая нужна, – обнял, потёрся носом о её плечико. – Плюнь на всех и вся. Ешь, спи, гуляй, люби – здоровье дороже. Не доведёшь группу, пойми, Мальвина моя белокурая, девочка неразумная.

      – Сама чувствую. То ли осень, то ли усталость, то ли нервы шалят, – уткнувшись носом в его шею, поцеловала, признательно прижавшись. – Спасибо за приглашение, Стасик! Если б не ты – Вадима не встретила б, не поняла, что он моя настоящая судьба. В клинике стрессов валялась бы.

      – И попадёшь, если не возьмёшь себя в руки, умница наша ленинградская.

      Нежно, чувственно гладил голову, пропуская локоны между пальцев, как любила.

      Прижалась, застонала, задрожала, подняла страстное личико навстречу губам, зовя и желая.

      – Стоп. Табу, Мальвина. Ты – Вадима женщина, – метнув взгляд в коридор, заметил Толика. – Идут.

      Притянув её, поцеловал сильно, сладко, с прикусом. Оторвался, одёрнув себя безмолвно: «Кретин!» Хмыкнул криво:

      – На память.

      Очнулась от наваждения, виновато и смущённо улыбнулась, ткнула в крепкий мужской бок кулачком, посмотрела в шальные провоцирующие глаза и… расхохоталась, косясь и укоризненно покачивая головкой в тугих белых локонах.

      «Гений искушения! Так и не забыла его. Эх, Лизон…»

      – Чай готов. Будем спасаться от смеха. Очень горячий! Будете гоготать – точно ошпаритесь, – расставляя чашки, Толик загадочно улыбался. – Притормозите с баловством! Не хулиганьте оба – разозлите Вадика, – прошептал тихо, поняв всё. – Сахар сами кладите – чай, не баре! – выложил на тарелку пирожные и булочки. – Сладкое даме – отощала. Скоро посмотреть будет не на что.

      Пришёл Вадим и радостно сообщил, что все просьбы удовлетворены и разрешены – можно приниматься за работу.

      С облегчением вздохнув, порадовавшись Высочайшему Позволению, пожали друг другу руки и заулыбались.

      – Ещё двое суток пребывания в городе Тутаеве обеспечены. Маленькие каникулы для всех!

      Попивая чай, набросали план на два дня, разработали сценарий, нарисовали пару-тройку схем-маршрутов на случай, если кто-то из полусотни туристов захочет поездить по округе.

      – Есть колокололитейная мастерская, пара местных заводиков, музейчики прикладного творчества и магазинчики. Не заскучают подопечные! Не позволим!

      Отсмеявшись и облегчённо выдохнув, принялись за второй самовар.

      Напившись чаю, покраснев лицами от горячего, долго хохотали над шутками, приколами и историями, всплывшими благодаря хорошему настроению, компании и деньку.

      Успокоившись, собрались на выход.

      Солнце высоко – пора приниматься за дела.


      Лизавета вышла с Вадимом, выслушивая наставления с серьёзным лицом, понимая, что рядом крутится репортёр.

      Разговаривая, вызвался подвезти её до слободы.

      – Наведайся к своим туристам – пора навестить, поговорить, предложить маленькие экскурсии. Встретимся через два часа. Немцам сообщу новости сам – в гараж заеду, проконтролирую.


      Подъезжая к слободке, ласково поцеловал любимую, шепча слова прощания.

      Прижалась на минутку, сияя лазурью волшебных глаз, ласкаясь носиком о подбородок. Выскользнула быстро и, не оглядываясь, пошла по улице.

      Посидел мгновенье, тяжело вздыхая. Вздрогнул от собственной мысли: «Я хочу на ней жениться! Только на ней». Сжав оплётку на руле, смотрел сквозь панель и всё думал-думал.

      Очнулся, выругался в свой адрес и поехал по делам.

      – Работа, Вадька!


      Постояльцы-скандинавы ей обрадовались, стали усаживать за стол, но, отказавшись, просто рассказала о предложении Стаса.

      – Есть возможность съездить на знаменитый заводик по литью колоколов. Видели когда-нибудь подобное? Тутаевские колокола знамениты в мире!

      Уговорила. Назначила встречу через два часа на площади – автобус приедет.

      Расспросив о просьбах и пожеланиях, пошла по другим адресам – навестить, посмотреть, с хозяевами и постояльцами поговорить.

      – Ещё два дня разрешено погостить. Какие потребности возникли? Что дополнительно нужно для обслуживания? Сколько денег добавить, что достать? Требуйте! Мало ли может возникнуть непредвиденных ситуаций?..

      Время пролетело быстро.


      Через два часа к площадке подъехал Петер с механиком Отто.

      – Гюнтер остался на хозяйстве, – гордо объяснили Лизе мужчины.

      – Что за «хозяйство» появилось у Гюнтера в маленьком городке России?

      Рассмеялась, пытаясь разобрать корявые слова на английском, что освоили немцы с трудом.

      – Чем тебя рассмешили, родная? – появившийся Стас обнял за талию, поцеловал в щёчку. – Рассказывай, помогу, – выслушал, порасспросил немцев, понял. – Гюнтер на вчерашнем базаре купил бабушке двух поросят, – увидев ошалевшие глаза Лизки, звонко заразительно расхохотался, а с ним и немцы. – Вот и делают хозяйке тёплый сарай для «хозяйства». Ребята Гюнтеру помогали, пока не сорвали на маршрут. Сказали, что там мелочи остались, – ещё поговорил. – Комбикорм купили, картошки, соломы привезли. В общем, мужики все из сельских районов происхождением – знакомые с особенностями ведения хозяйства. Теперь старушке будет для кого жить и о ком заботиться. Так и сказали: «Мы ей купили домашних питомцев».

      Улыбаясь, пожал немцам руки, хлопая по плечам.

      Они стеснялись, алели крупными лицами, отводили глаза, отговаривались:

      – Чего хвалить-то? Обычное житейское дело.

      – Засмущала ты их! – хохотал. – Думали, никто не узнает – останется их маленькой семейной тайной. Вот, что случилось ещё на этом маршруте… – замер, поразившись в очередной раз хитросплетениям судеб, странно моргнув, непонятно заглянул в Лизины глаза. – Сблизились те, кто по определению не мог стать близким: немцы и повидавшая от них всякого старушка. А смотри-ка, свела судьба: породнились, заботятся, переживают, бедолаги: «Как она жить тут одна будет? Сможем приезжать к ней? Разрешат ли?» – погрустнел, потемнел лицом, задумался. – Странное что-то с этим маршрутом всё время происходит: встречи, дружба, любовь, предательство, опасность, дыхание смерти в затылок – вся жизнь в миниатюре, как на сцене Мирового театра. Маленькая Вселенная, нанизанная на «Золотое Кольцо» России… Мир Абадонны, в который он пока не заглянул, не снял своих непроницаемых очков. Для живых людей спасительные, пока не снимет – ослепит, уничтожит, равнодушно лишь проговорит: «Ещё один больше не нагрешит…»*

      – Не всё поняла, но спрашивать даже не буду. Хорошо тебя знаю – не сказал, значит, мне знать не следует, – прижалась к груди, окунулась в почерневшую серую мглу. – Что с тобой, Стасик? Почему у меня ощущение, что ты смотришь… в вечность? Взгляд, как из глубокого колодца. Что-то чувствуешь? Сны? Предчувствие? – посмотрела снизу в грустные потерянные глаза, взволнованно зашептала: – Она же здесь. Что вообще происходит?

      Покачал головой, отвернулся, скрывая слёзы, стиснув зубы. Молчал.

      Замерла, распахнув глаза: «Понятно: на грани срыва! Мне ли его ли не знать». Вскипела от негодования.

      – Ты на маршрут меня для чего вызвал? Помогать? А сам?.. – возмущённо оторвалась и строго смотрела. – Встряхнись! Неприятности тогда начинаются, когда их ждёшь – зовёшь в уме. Забудь! Отгородись искренной радостью и безумной надеждой на чудо – сработает, увидишь!

      Заметив лишь теперь пунцовые лица, шеи и уши немцев, виновато им улыбнулась и вытащила из автобуса Стаса на площадь.

      – Устроили семейную разборку на глазах скромных бюргеров! – засмеялась звонко. – Подумали, наверное, что ругаю за «левак»! Точно-точно! Так покраснели, глядя на тебя!

      – Это называется, подвести под монастырь, Мальвина! Не смей бросать на меня тень! Я, как Цезарь, должен быть непогрешим!

      Вдвоём смеялись, держась друг за друга.

      – …Так-так… А вы всё посмеиваетесь, коллеги?

      Толик подошёл с «французами», поздоровался и провёл туристов в автобус.

      – Их так хозяева откормили за эти три дня, что еле выползли, прохрипев, что понадобится длительный моцион, после столь обильного и богатого меню! На своих лягушках да улитках отощали – откровенно сорвались, страдальцы!

      В три горла стали хохотать, держась в кружке, обнявшись за плечи.

      – А как узнали, что ещё два дня разрешили гостить, отползать стали от стола, понимая, что пора… ноги уносить! «Демьянова уха», ей-богу!..

      – Да, коллеги… Вам точно не помешает проветриться: вместе сходитесь – ржач за полквартала слышен!

      Вадим стоял рядом и посмеивался, засунув руки в карманы чёрного кожаного пальто. Посерьёзнел, оглянулся на микроавтобус.

      – Привёз из семинарии четырёх семинаристов старших курсов и их наставника. Едва услышали просьбу и поняли, от кого она исходит, молчком и сели. Только метнулись за шпаргалками – в дороге повторяли, распевали, бормотали, – посмотрел на Стаса. – Если там холодно, надо что-то придумать с отоплением. Батюшки лишь в тонких рясах.

      – В воинскую часть сгоняй, – Стас сообразил сразу, – попроси там тепловентиляторы. Проводка в храме трёхфазная есть – точно знаю. Не думаю, что откажут. Созвонись предварительно из этого дома – есть телефон. Пусть подготовят технику к транспортировке. Там же экспроприируй временно что-нибудь укрывное: целлофан, брезент, толь. Всё может сгодиться. На месте батюшки и решат, что и куда навесить, заткнуть, укрыть, прибить, положить, – подошёл ближе. – Пойду с тобой – хозяйка знакома. Сговорчивее будет.

      Когда они ушли в сторону соседнего добротного дома, Толик и Лиза вошли в салон автобуса и сели со своими группами, отвлекли беседой. Припозднились только «англичане».


      Когда Стас проводил Вадима со священниками, и его группа стала неспешно стекаться на площадку. Не все, но большинство. Из пятидесяти человек изъявили желание проветриться примерно тридцать туристов. Но на вечерню обещались прибыть все до единого, и даже запаслись тёплыми вещами, когда им сообщили, что храм старинный и холодный. Не испугались:

      – Зато, не уснём в тепле!

      Как же удивили своих гидов иностранцы, когда с гордым видом, посматривая свысока на проспавших, рассказали:

      – Утром мы смогли заставить себя, ещё до восхода, встать и встретить «Рассвет Станислава», – с улыбкой поглядывали на парня. – Нисколько не разочаровались! Более впечатляющей картины не видели нигде и никогда. Стас порадовал нас даже таким простым и привычным явлением природы, как рассвет. Только сегодня он был не рядовой, а стал истинным «Рассветом России»: сначала туманный, стал быстро мощным, ярким, напористым, без возвратных затмений – «Рассвет Будущего»! Мы такого же будущего желаем вашей стране и народу! Нового и обнадёживающего! Спасибо, Стас! Мы так Вам благодарны!

      Виновник недосыпа поднялся, низко поклонился, молча обвёл признательным взглядом людей и сел, не решаясь разрушить дружескую атмосферу в автобусе, тайком грустно вздохнув: «Пусть верят в лучшее. В новую Русь. В обновление и становление иного строя. В надежду на светлое и радостное будущее. Что до меня – не верю ничему и никому. Слишком горькие уроки истории этому не способствуют. Чересчур много лжи и ложных кумиров, переизбыток горя для простого народа. Не будет лучше и теперь. Если, только, произойдёт чудо. Но чудес на Руси отродясь не водилось. Не стоит и впредь ждать. Мне-то уж точно не дождаться. Не в этой жизни».

      К автобусу подошла закутанная в необъятную пуховую серую шаль пожилая хозяйка дома с телефоном.

      Стас вышел и выслушал её. Поцеловав с признательностью галантно и почтительно натруженную пухлую руку, смутил слободчанку чрезвычайно!

      Едва пробормотав «да будет Вам…», ушла, залившись краской смущения, затрепетав от непонятного томления в груди.

      – Ну, вот, дорогие мои, мы и готовы к началу новых открытий и впечатление. Заводик ждёт нас. Потом будут старинные торговые ряды, где вы сможете приобрести тёплые вещи на вечернюю службу, – увидев довольные лица, усмехнулся. – Разрешили послушать не только православный молебен: будут представители всех основных религиозных конфессий, помогут поговорить с вашими святыми через них, – приняв благодарности и пожатия рук, успокоил: – Пока навестим виновника вашего желания остаться в Тутаеве, – смолк, поразился недоуменным и ошарашенным лицам. – Как, уже забыли, что стало детонатором, стержнем вашего мятежа?.. – повернулся к Лане с Джорджем. – А вы помните, что спровоцировало бунт?

      – Колокол! – выпалили в один голос молодые и рассмеялись.

      – Вот в мастерскую по их отливке мы и поедем. Это незабываемое зрелище! Технология не менялась столетиями! – всмотрелся в лица, улыбаясь заговорщически и лукаво. – Заглянем вглубь древних столетий? Перенесёмся на машине времени на три-четыре века назад?

      Увидев озорные улыбки даже у стариков и согласные кивки, засмеялся громко и открыто.

      – В путь! Время – назад!

                * Не совсем верная трактовка сцены из романа «Мастер и Маргарита» М. А. Булгакова:
                «…Еще приблизив свой глаз, Маргарита разглядела маленькую женскую фигурку, лежащую на земле, а возле нее в луже крови разметавшего руки маленького ребенка.
                – Вот и все, – улыбаясь, сказал Воланд, – он не успел нагрешить. Работа Абадонны безукоризненна.
                – …Абадонна, – негромко позвал Воланд, и тут из стены появилась фигура какого-то худого человека в темных очках. – …никогда не было случая, да и не будет, чтобы Абадонна появился перед кем-либо преждевременно…»


                Сентябрь 2013 г.                Продолжение следует.

                http://www.proza.ru/2013/09/30/1891