Офеня

       В праздники наш двор наполнялся треском красных флагов, застольными песнями, пропитывался запахами горячих пирогов и плюшек. Но наша детская радость от праздников была не полной – мы с трепетом ждали старьёвщика!
Мы равнодушно глядели в окно – там, неся на плече деревянную раму со стёклами, кричал стекольщик: «Стёкла вставляем!»
       - Ножи, топоры, мясорубки точу! – бодро кричал точильщик, опустив свою «Марусю» с точильными кругами на землю.
         Звонко кричали молочницы, обнимая серебристые бидоны. Заунывными голосами вопили дядьки, предлагавшие недорого перетянуть диваны.
   
         И вдруг, среди стука домино, посвистов голубятников и треска выбиваемых одеял, до наших ушей долетел сладкий голос старьёвщика: «Старьё берём!..».
         Мигом мы оказывались во дворе и с нетерпением  обступали тележку небритого высоченного старика. В полной тишине невозмутимый старьёвщик, в синем промасленном халате, начинал неспешно доставать из потаённых мест тележки всё новые и новые игрушки и аккуратно раскладывал их перед нашим горящим взором.
         Девчонки тут же набрасывались на «золотые» перстеньки с рубиновыми и изумрудными стекляшками, на разноцветные брошки или на наручные часики с ремешком, совсем как настоящие. Мальчишки хватали "жужжалки" на палочках, гуделки "уди-уди", глиняные свистульки с дырочками.
         Те у кого были деньги, сразу же покупали понравившуюся вещицу, например, "чёртов язык" и тут же дули в него, отчего бумажный рулончик с треском расправлялся, чтобы затем свернуться спиралью у губ. Но многие бежали домой и умоляли родителей отдать им треснувшие грампластинки, старую одежду, прохудившиеся галоши или просто кости от праздничного холодца. ... Родители, видя наши слёзы, лезли в чуланы и вынимали оттуда траченые молью шинели, ломаные гребешки и всякое там тряпьё. Задыхаясь от счастья, мы подбегали к улыбающемуся  старьёвщику. И тот не спеша взвешивал на весах наш утиль, и, как немой, показывал пальцем, какие и сколько игрушек можно обменять. Мы жадно  отоваривались - и вскоре весь двор наполнялся визгом, смехом, грохотом пистон, жужжанием, гудением и свистом!    

        Довольные родители, оторвавшись от застолий, выходили во двор. И сами играли в мячики на резинках, и весело, как в итальянских фильмах, кричали глядящим в окна соседям, что-то по-детски весёлое, пытаясь перекричать гам детей, музыку духовых оркестров, идущих в колонах демонстрантов на Красную площадь и музыку, доносившуюся из уличных репродукторов. Страна наполнялась праздничным весельем и согласием.
        После войны игрушек в магазинах было мало. И странствующие  по дворам  офени, как никто тогда, радовали наши неизбалованные детские души! И только тяжёлый, серебристый револьвер, с нарезной рукояткой, курком и шомполом  под дулом – был нам не по карману. Мы с замиранием сердца, трогали его голубую сталь и, глубоко вздыхая, клали револьвер на тележку старьёвщика. Молчаливый волшебник убирал  клеёнчатую сумку в тележку и, кланяясь, уезжал в соседний двор.      
         К концу 50-х годов, наши добрые офени как-то незаметно исчезли.  А может быть мы стали старше? И наши сердца уже замирали не от игрушек, а от солнечных зайчиков, которые пускали из окон симпатичные девчонки, с уже настоящими часиками на руке.