Устрица

        Этой холодной ранней осенью в жизни Левитиных наметились явные перемены к лучшему. Сначала сына Сашку зачислили на престижный факультет университета по открывшейся дополнительной квоте, потом Светлане предложили новую должность с повышением, а затем и глава семейства, Игорь Георгиевич Левитин, был приглашён по итогам конкурса в крупный продюсерский центр в качестве штатного сценариста  нового телесериала.
Когда в жизни всё складывается, даже ненастная погода начинает казаться прекрасной и милой.
А ещё, недавно, на  «Одноклассниках» объявился сокурсник Игоря – Славка Морозов, в прошлом – гуляка и разгильдяй, а теперь - успешный бизнесмен. После короткого радостного общения, Славик неожиданно пригласил Левитина в гости, на виллу, в Хорватию. На фоне промозглых московских будней это предложение казалось праздничным подарком судьбы, особым знаком свыше, подчёркивающим разворот жизни к лучшему. Тут даже большой жёлтый лист, приклеившийся утром на стоянке к лобовому стеклу левитинской «Омеги», радовал своими тонкими багряными разводами в растопыренных прожилках и тоже казался приметой славных перемен. Игорь не спеша поднял щётку очистителя, аккуратно положил кленовый лист на ладонь и, улыбаясь, стряхнул случайного гостя на мокрый асфальт. Машину, исправно служившую много лет, Игорь решил выставить на продажу, а потом добавить немного отложенных денег и купить сыну какие-то колёса поприличней, как маленькое вознаграждение за поступление в ВУЗ.    

- Нельзя быть хорошим и успешным человеком одновременно. Либо ты - порядочный человек, либо - порядочный пройдоха, и уж потом, - успешный политик, учёный, бизнесмен, художник. – Знакомый по иконам и фрескам худощавый, строгий мужчина с тонким носом, пронзительным взглядом и длинными вьющимися волосами, чертил невидимые знаки указательным пальцем совсем близко.
- Если не будешь зажимать своих работников, штрафовать их, увольнять, наказывать, держать в постоянном страхе, - не достигнешь успеха. Если будешь всегда возвращать кредиты и вовремя рассчитываться с поставщиками, - ты разоришься. Если будешь честно платить все налоги, принимать на работу беременных и инвалидов, помогать всем нуждающимся, - обязательно разоришься. Если не будешь лебезить перед властью – ты не пробьёшься. Ты должен быть плохим, очень плохим человеком, но производить впечатление хорошего: всегда улыбаться, извиняться, обещать, хвалить и аккуратно одеваться. Да, это очень важно: костюм, только строгий тёмный костюм и белая рубашка с галстуком; никаких свитеров и джинсов, никаких ярких рубах и галифе цвета хаки с накладными карманами.
- Ну, ладно, с бизнесом и политикой ясно. А как же художники? Люди творческих профессий? Разве они не могут быть хорошими творцами и прекрасными людьми одновременно?
- Нет. Хорошими – нет.
- Почему? Вот писатели, например, разве обязательно должны быть плохими по жизни? Почему хороший писатель не может быть и хорошим человеком?
- О чём может написать хороший человек? О том, как он проснулся, выпил молока и пошёл на службу? Потом вернулся домой, поцеловал детей и жену, поужинал, проверил школьные тетради, посмотрел новости, а перед сном сел за письменный стол. Ну, сел. А писать-то о чём? Кому интересна его пресная, размеренная жизнь?
- А какая же интересна?
- Вот, если бы он старушку топором замочил, или собачку утопил, или под поезд бросился, а потом в подробностях, препарируя мозг, выложил всё это без утайки, - вот это могло бы стать интересным читателю! Из такого автора вполне смог бы отличный писатель выйти.
- Но… как же он сможет описать всё это, если сам под поезд бросится?
- Пусть кого-то из своих близких заставит лечь на рельсы! Доведёт до ужасного психического состояния, а потом подробненько распишет, как жертва страдала, погибала и как он сам тоже каялся.
- Ужас!
- Правда жизни! Тут одно из двух: или ты  - хороший человек, который мухи не обидит, которого все любят, которому все рады, или ты  - хороший бизнесмен, политик, писатель. Понимаешь разницу?
- Грустно всё это. Так что же выходит, все гениальные, успешные люди, Сорос и Рокфеллер, Черчилль и Рузвельт,  Дали и Ван Гог,  Моцарт и Вагнер, Толстой и Хемингуэй, - все они были несносными людьми? 
- Я в этом просто уверен!
- Но я хочу стать хорошим писателем и при этом оставаться хорошим человеком!
- Не выйдет! Либо одно, либо другое! Писатель обязательно должен быть хуже своих героев! И я тебе сразу скажу: ты никогда не станешь хорошим писателем.
- Почему?
-Ты слишком рафинирован для этого. Но разве это плохо? Это отлично! Многие хотели бы стать такими, как ты, но не могут. Их разрывают на части все эти манящие соблазны, метания развратной души и воспаленного мозга. Им подавай страсти и адреналин, риски и обманы, деньги и должности, удовольствия и пороки! Они грешат и каются, рыдают и страдают, строят храмы или уходят в монастыри, но, в конце концов, многие из них становятся выдающимися политиками, успешными бизнесменами и гениальными композиторами, художниками, литераторами.

То ли дымка, то ли призрачные облака стали рассеиваться и за суровым образом строгого учителя стали пробиваться яркие, хорошо различимые, алые лучики. Неожиданно он спросил: 
- Знаешь, как рождаются в море жемчужины?
- В особых раковинах?
- Нет, в самых обычных, но обязательно больных. Да, да! Жемчужина образуется только в больных устрицах. А здоровые моллюски живут себе правильно, регулярно питаются, размножаются и не знают всех этих звёздных страстей.
- Пока не попадут кому-нибудь на стол? Нет уж, всё-таки приятней сверкать среди подобных себе жемчужин в прекрасном ожерелье, пусть даже на чьей-нибудь царственной шее!
- Ну, тогда дерзай! Болей, греши, страдай, рыдай! Да, чуть не забыл: далеко не все больные устрицы превращаются в сверкающий жемчуг, - в большинстве своём они просто медленно загнивают… 

 Левитин в холодном поту резко поднялся с мокрой подушки, разомкнул веки и облегчённо засопел: это был всего лишь сон. Пошарил в темноте левой рукой, нащупал знакомую, как ему показалось, тёплую задницу и его почти отпустило.
- Что? – из-под одеяла показалась женская голова с растрёпанными смоляными волосами. – Чего ты вскочил? Опять в туалет?
- Спи, - Левитин вздрогнул, спустил ноги с кровати, нащупал холодными ступнями махровые тапочки и неуверенно пошаркал к балкону.   

    Уже вторую неделю подряд моросило и дул колючий резкий ветер, затихавший лишь изредка, да и то, чтобы пригнать новую стаю мрачных туч и быстро несущиеся под ними, рваные облака. Левитин всегда любил осень, но в этом году «очей очарованье» выдалось весьма неуютным, земля совсем перестала впитывать дождевую воду, исчезли, попрятались все, обычные для этой поры, насекомые, не было даже летающих паутинок, и вообще - никакого бабьего лета. А ведь ещё совсем недавно те же слякоть и сырость казались Левитину трогательными и романтичными.
Но самое главное, – у писателя не было никакого творческого порыва, даже намёка на вдохновение, всегда появлявшееся после пёстрого жаркого лета. Сразу же наступила суровая по-мужски осень. А может он просто прозевал и бабье лето, и вдохновение? Хотя нет, бабье лето, реально бабье, у него всё-таки было. Съездил с женой на недельку в Хорватию к своему старому приятелю Славке Морозову, погулял, понежился в теплой солёной Адриатике, попил ракии с видом на горные пейзажи и морскую гладь, размяк, а напоследок ещё и фортель выкинул, скандал устроил, сбежал, жену бросил, соседку уже здесь обидел по-скотски, в общем, - натворил дел, вот и упустил свой нерв, свою музу!   
Хотя врал себе Левитин, и перед другом своим роль успешного писаки разыгрывал, всё хвастал публикациями в толстых журналах и тысячами читателей в сети.
- Так, может, тебе, брат, уже книгу, или даже целое собрание сочинений нужно выпустить? – бросил тогда небрежно Славка, попивая ароматную ракию.
Лёгкий озноб мгновенно накрыл кожу Левитина при этих словах, а вокруг было тепло, ни ветерка, и тяжелые плоды киви свисали с беседки тут же, прямо над столиком, как живая закуска. Неужели сработало, и Славка клюнул?
- Ты не стесняйся, - добавил Морозов. – Может тебе денег не хватает? Так я готов проспонсировать. Корешок у меня в Загребе на крупное издательство выход имеет. Себестоимость нормальную, конкурентную сделаем! Выход из печати раскрутим! Презентацию в магазине устроим! А, Игорёк? Ты только скажи, нужно это тебе?

Левитин тогда робко пожал плечами, посмотрел счастливыми глазами в загорелое лицо друга и молча осушил свой бокал. «Ещё как нужно!» - хотелось заорать ему, но, подавив первую реакцию, подающий надежды писатель, тихо произнёс:
- Тираж быстро отобьётся. Я только по Москве и Киеву тысяч пять раскидаю.
- Так мы ещё и денег заработаем? – оживился Славик, наполняя бокалы.
- Ты заработаешь. Мне не надо, мне – лишь бы книга вышла.
- Да ладно тебе! – Морозов поднял бокал. – Смотри, как на солнце играет! И мягенько так идёт! А? Я с друзьями делиться умею! И всегда рад помочь! Ну, давай! За нас! И за наших любимых! Кстати, старик, у тебя симпотная молодая жена!
- У тебя тоже!

   Игорь почувствовал, как быстро хмелеет и сорвал один плод мохнатой заморской ягоды со свисающей лозы.
- Эти ещё зеленоваты, - поморщился Славик. – С южной стороны дома другой сорт растёт, те уже в самом соку, нарвать только нужно.
- Я и не знал, что они как виноград растут!
- Слушай, братишка, ты бы нарисовал маленький бизнес-планчик по этому изданию: объём, тираж, оформление, обложка. Ну, сам знаешь! – Славик поднялся из ротангового кресла и посмотрел в сторону моря. – А я пока девчонок, смотаюсь, на катере заберу с острова. А? Сейчас наберу Снежку.

    Какое-то странное предчувствие защемило кислой нотой где-то глубоко внутри Левитина и он вспомнил, что его жена Светка отправилась загорать с девушкой Славика на какие-то острова Адриатики ещё утром. Роуминга, а точнее - достаточного количества денег на  украинских телефонных счетах Левитиных, не было, и они договорились держать связь через Снежану и Славика.
- Не берёт, - опустил трубку Морозов. – Наверное, купаются! Главное, что приём есть! Ну, я поеду! А ты, брат не скучай, поработай пока над нашим новым проектом, прикинь там всё! Тираж, объём… В общем, поработай чуть-чуть! Считай себя уже знаменитым писателем Европы! Властителем дум!
И, уже нацепив модные зеркальные очки высоко на голову, Славик добавил на прощанье:
- Ракия в подвале, жрачка в холодильнике!
Кто-то, наверное, позвонил Морозову, - звонка не было, включена была только опция вибрации.
- Алло! - кричал Славик, убегая, кому-то в трубку. - Я же сказал: не платить! Пусть в суд идут! Когда все три инстанции пройдут, тогда и подпишем мировую, тогда и рассчитаемся!

  Едва стих мотор морозовского кабриолета, в перевозбуждённом сознании Игоря что-то перещёлкнуло и он вдруг понял, что его тревожило: почему Славик поехал один, почему не взял его с собой?
Ага! А кто будет бизнес-план писать? Ну, чудак! – успокаивал себя Игорь, вытряхивая из бутыли последние капли коварного напитка на дно бокала.

   Проснувшись среди ночи на диване в гостиной, Левитин обнаружил, что в доме больше никого нет. Он обошёл все комнаты, вышел во двор, заглянул на веранду, - пусто. Где все? Где Светка? Что происходит? Ничего лучшего он не придумал, как опустошить стоявшую на журнальном столике недопитую бутыль ракии и снова залечь на диван, укрывшись пледом. Об оконное стекло что-то звонко ударилось. Или померещилось?

- А знаешь, почему человека покидает удача?
- Почему?
- Он сам её выпускает из рук. – Всё тот же навязчивый образ снова укоризненно выводил загадочные вензеля худым длинным пальцем.
- Обстоятельства иногда бывают сильнее человека.
- Это отговорки слабаков. И удача, и муза, и любовь, и жена уходят не потому что сами хотят, а потому что ты ими перестаёшь дорожить, не держишь их крепко и легко выпускаешь. Ты больше не сражаешься за них каждый день, каждый час. Считаешь, что они у тебя в кармане, стали твоей собственностью, твоими рабынями. А они девушки вольные!
- Неправда твоя! Удача – это фарт, случай, и совсем от человека не зависит!
- Ну, тогда валяйся на диване, хлебай ракию и жди удачу… 

     Пёстрые картинки и звонкие голоса внезапно ворвались в сон и спутали все видения.
- Игорёк, ты живой!? А почему здесь? Почему не в спальне? – Морозов наклонился возле дивана, поднимая упавший на ковёр бокал.
- Где? Где вы… - Игорь щурился от яркого солнечного луча, прорезавшего через большое окно всё пространство гостиной пополам.
- Понимаешь, мотор заклинило, а последний рейсовый паром уже ушёл. Мы решили не рисковать и сняли там на ночь апартаменты. Я перезвонил соседу, он должен был тебя предупредить.
- Кто-то камни бросал, кажется, в окна… - Игорь приподнялся на спинку дивана и огляделся, морщась от головной боли. 
- Левитин, я тебя таким давно не видела. – Светлана подсела рядом и страдальчески улыбнулась.

   Стоп! Всё уже тогда было ясным! Это уже была не она! Вроде тот же насмешливый взгляд, те же пунцовые губки, мелированные светлые пряди волос… Но страшная перемена случилась! Это был уже совсем другой человек! Не родной! Чужой! Был когда-то такой ужастик популярный, про полярников, в тела которых проник инопланетный вирус. Так и назывался: «Чужие». Поражённые вирусом герои там внешне казались похожими на себя, прежних, но это уже были не они, а совершенно другие люди, с другими мыслями, с другой логикой поступков.
- Я сейчас завтрак приготовлю! – Снежана, как призрачное видение, в коротких шортиках и вишнёвом топике пробежала мимо дивана в сторону кухни.
- Давай, брат, вставай. Не время хандрить! Нас ждут великие дела! Ты планчик набросал? Или уже передумал издаваться? – Морозов заботливо присел на край дивана, а инопланетянка по имени Светлана поднялась и пошла на второй этаж по витой деревянной лестнице.
- Почему вы все такие странные? – с трудом выговорил Игорь.
- Сейчас пивком холодненьким полирнёмся и сразу наведёшь резкость! – Морозов тоже встал и бодро направился к холодильнику. 

Спустя пару часов вся компания сидела в открытом кафе на набережной за столиком с пивными бокалами и горой креветок. Запахи моря, кофейные ароматы и шашлычный дымок разносились вдоль берега тёплым сентябрьским ветерком.
- Я заказал каре ягнёнка на огне с прилогами! – весело объявил Славик, усаживаясь в лёгкое плетёное кресло.
- А что такое прилоги? – улыбнулась Светлана.
- Это что-то вроде сложного гарнира: ломтики жареной картошки, спаржа, лучок.
- Класс! – Светлана задорно подняла янтарный бокал.

«Откуда такие словечки? – кипело в голове Левитина, наблюдавшего искоса за женой.  – Откуда такие манеры вдруг взялись? Хотя, что это я себя накручиваю? На отдыхе, на курорте такое бывает: другая, более расслабленная атмосфера, другие люди, море, чайки, пиво, – всё действует по-другому, вот люди и меняются. Так всё-таки: было или не было?» 
- А где вы там спали? – спросил вдруг Игорь.
- Как где? – удивился Славик. – Мы со Снежкой в спальне на кровати, а Светик в прихожке на диванчике.
«Светик? С каких это пор?» - продолжал накручивать себя Левитин.
- Ну и как спалось? – Игорь не сводил глаз с супруги.
- Да ладно тебе, братан! – Морозов хлебнул ледяного пива и вытер тыльной стороной ладони пену с верхней губы. – Ты лучше расскажи, как ты крепко дрых, - Милан чуть окна мне не расхирячил булыжниками! Кстати, толпа, купим свежих мидий на вечер?
- Хочу-хочу! – захлопала в ладоши Светка, совсем как маленькая озорная девочонка.

Вечером слушали «Queen» на веранде, пили ракию со льдом и лаймом, а Морозов в ярких оранжевых перчатках, цветастой рубахе и длинных шортах цвета хаки с накладными карманами, исполнял неподалёку огненное шоу. Юркие языки пламени вырывались из-под обгоревшего железного листа, лежавшего поперёк мангала, и облизывали мокрые, шипящие раковины, которые Славка проворно извлекал пригоршнями из большого чёрного пакета и швырял на раскалённую поверхность. Через несколько минут продолговатые, тёмные раковины со щелчком раскрывались, а на железо стекала кипящая жидкость. Горячие раковины с приготовленными моллюсками Славик ловко снимал с листа кальянными щипцами и бросал на круглый поднос. Девушки восторженно следили за эффектными действиями чудо-повара, а Светлана даже плотно сжала губы, округлила глаза и плавно вертела головой в такт музыке.
- Что это за "квины" такие странные? – нарушил зрительскую идиллию Игорь.
- Это второй альбом «Queen», семьдесят третьего года, - ответил Славик, не прерывая своих магических движений. – Ранние "квины" самые лучшие, настоящие! В них ещё нет той коммерческой попсовости. Я их после семьдесят шестого вообще не уважаю. А здесь – просто блеск! И слова, и музыка! Как опера! Баттл между чёрной и белой королевой на шахматной доске!
"March to the Black Queen..." - стал подпевать Славик.

«Когда он так хорошо стал разбираться в английском и в музыке? – щурился Левитин. – Он же всегда был отстойным троечником! Даже джинсов не носил! А теперь и волосы набриолинивает, и тонкую козлиную полоску на бороде выбривает... Взрослый мужик, а каждое утро по часу, наверное, перед зеркалом крутится!»
- А мне больше поздние "квины" нравятся, уже зрелые, мелодичные, - вставил Игорь в перерыве между песнями и безголосо пропел: - Шоу маст гоу он!
- Левитин! Ну, ты же не можешь! Не позорься! – изменилась в лице вдруг Светка и громко поставила бокал на стол, демонстративно потянулась за сигаретой. 

- А ещё я хочу тебе сказать: ты трус! Почему ты не ударил в челюсть своего приятеля? Да и какой он тебе приятель? Ты всего пару раз с ним в футбол играл, да в пивбаре сидел. Не считать же дружбой перекуры в туалете или танцы в студенческом клубе?
- За что? Это она во всём виновата! Сучка не захочет, кобель не вскочит!
- Это ты во всём виноват! Только ты и никто другой! – тонкий длинный палец описал в воздухе дугу и резко, как дуло пистолета, направился прямо в упор.
- Да пошёл ты со своими проповедями! Ты меня уже достал!

Игорь открыл глаза и не сразу сообразил, где он. В жилах громко гудела смесь из крови, пива и ракии, голова раскалывалась и звенела, рот слипся от гадкого вязкого ощущения высохшего болота. Подушка рядом была пустой. Откуда-то снизу доносились звуки музыки. Левитин тяжело поднялся с постели и, держась за стены и перила, медленно потащился на первый этаж. За несколько ступенек до самого низа он замер. На широком бежевом кожаном диване, на том самом диване, на котором он провёл прошлую кошмарную ночь, сплелись в плотном акробатическом клубке три буквы «С»: Снежана, Славик и Светка. Кто кому что лизал, ласкал или теребил Левитин так и не понял. Наверное, потому что спросонья. А может потому что сразу бросился, спотыкаясь, наверх, будто испугавшись увиденного, или надеясь убежать прочь от этой невыносимой реальности.   

Нереальное продолжало накрывать его своей мощной волной даже в спальне. Появившаяся из темноты Светка скользнула под одеяло и, приговаривая всякий бред, вроде: дурачёк, ты не так понял, прости меня, куда ты, ну давай же, я хочу тебя, - опустилась вниз и накрыла ртом всю пульсирующую плоть окончательно свихнувшегося мужа…

- Братан, не делай глупостей!
- Игорь, ну куда вы поедете? Остыньте! У вас же через три дня самолёт!
- Левитин, я прошу тебя, успокойся!
- Спасибо за тёплый приём! Грацияс! До видения! Ауфидерзейн! Как говорят у нас в московии! – это уже Левитин выдохнул перегаром, прощаясь, и решительно направился прочь из гостеприимного дома.
Он понятия не имел, что будет делать, куда ехать и как добираться до Киева, но, увидев стоявшее на обочине такси, замахал свободной рукой и закричал надрывно: «Экскьюз ми!»
- Я понимать по-русски, - улыбнулся облокотившийся на кузов таксист и распахнул заднюю дверь крошечного автомобиля.
- Это хорошо! – Левитин закинул сумку внутрь и сам торопливо протиснулся на узкое сиденье. – В аэропорт! Сплит, пожалуйста! 
И когда уже машина тронулась, ударил раздражённо кулаком по дверной обшивке:
- Да пошёл ты!
- Проше пана? – водитель резко притормозил и настороженно оглянулся.
- Извините! Это я не вам.

Из Шереметьево Игорь поехал домой и обрадовался, не обнаружив там сына: ему бы очень не хотелось объяснять что-то, оправдываться: почему бросил мать в чужой стране, что произошло. Взял ноутбук, ключи от машины, ключи от дачи и, даже не переодеваясь, подхватив ту же сумку, словно суетливый воришка, бросился вон из страшно раздражавшей теперь квартиры. В супермаркете Игорь обрадовался таким привычным, почти родным продуктам и напиткам, бросил в корзину две бутылки портвейна, и килограммовый кулёк со шпикачками, как вдруг откуда-то из-за спины раздался женский голос:
- А вы уже пробовали эти сардельки?

Левитин вздрогнул, испуганно оглянулся и увидел знакомое лицо соседки с нижнего этажа.
- Да, здрасьте, уже много раз брал. Они с сыром внутри.
- С сыром? – удивилась женщина и переложила свою корзинку с молочными продуктами в другую руку.
- Да. Знаете, когда их запекаешь над углями, сыр внутри плавится… Вкусно… С горчицей… 
- Ммм? На природу с супругой собрались?
- На дачу. Один, без супруги.
- Хорошо, когда дача есть, - лукаво улыбнулась соседка.
- А хотите со мной? – такого вопроса Левитин от себя не ожидал, это сказал кто-то другой, чужой, поселившийся внутри, как после вирусного заражения.
- Если вы думаете, меня так просто соблазнить, то у вас ничего не получится! – отчеканила соседка, поправляя смоляную копну волос.

«Омега» стремительно неслась по загородному шоссе, из хрипящих динамиков искажённо грохотала квиновская «Show must go on», а весёлая полная женщина сидевшая вполоборота на пассажирском сиденье старалась перекричать Фредди Меркюри:
- Вы извините, но я знаю только вашу фамилию! Левитин! Как супругу вашу зовут, знаю, - Светлана Николаевна! А как вас – не помню!
- Игорь Георгич! А вас?
- Татьяна! Татьяна Илларионовна!
- Очень приятно!
- Мне тоже! Сделайте музыку потише!
- Не могу! Регулятор громкости сломался!

Полная яркая луна выглянула на мгновенье из-за рваных туч и снова спряталась размытым бледным пятном в этом мрачном небесном месиве. Внезапный порыв пронизывающего ветра хлопнул балконной дверью и Левитин вдруг вспомнил, всё вспомнил. Выйдя из уборной, он шагнул к стене, включил свет, огляделся вокруг на разбросанные вещи, на заставленный тарелками и бокалами стол. Недоеденная толстая сарделька лежала на боку прямо на столе, пронзённая мельхиоровой вилкой, а из четырёх отверстий блестели потёки то ли сала, то ли растопленного сыра. Левитин немедленно допил из горлышка остатки портвейна и метнулся к спальне. Там он ударом кулака по выключателю зажёг верхний свет и тревожно скомандовал:
- Пожарная тревога! Подъём! Уезжаем!
- Что? Что такое? Какой пожар? – испуганные глаза показались из-под одеяла и забегали по сторонам.
- Давай быстро, Илларионовна!
- Куда?
- Уезжаем!
- Куда?
- Быстро давай! – Левитин брезгливо бросил на кровать подвернувший под руку атласный чёрный лифчик огромного размера. 

Уже в машине, пытаясь расчесать спутавшиеся чёрные пряди, Татьяна обиженно бубнила:
- Вы больной на голову, Игорь Георгич!
- Я знаю, - спокойно отвечал ей водитель, внимательно всматривающийся в освещаемые островки дороги. – Только из больных моллюсков получаются настоящие жемчужины.
- Нет, вы правда ненормальный! Алкоголик! Куда ты бухой на ночь глядя за руль сел?!
- Ну, писец! Ты меня достала, Илларионовна! – Левитин резко ударил по тормозам. – Вон там за поворотом остановка маршруток. Всё! Вылазь!
- Ты чё?! Герой! Куда ты меня среди ночи…
- А ну, вылазь! – Левитин переклонился через пассажирку, дёрнул ручку двери и стал настойчиво выпихивать из автомобиля ещё не остывшую от пылких объятий женщину.
- Козёл грёбаный! – Женщина испуганно выбралась из машины и, поправляя одежду, добавила из ночной тьмы: - Ну, ты у меня попляшешь, моллюск недоделанный! Всему подъезду расскажу, какой ты козёл! 

Вернувшись на дачу, Игорь возбуждённо подбежал к столу, включил настольную лампу, смёл рукой на пол все тарелки с объедками, поболтал в воздухе пустой бутылкой и со злостью швырнул её об стену. Включил компьютер и, пока цифровая техника мигала и щёлкала, задумался: что же с ним происходит. Должно же быть какое-то внятное объяснение, какое-то оправдание всему происходящему? Иначе, зачем всё это? Почему именно с ним? И не было никакого объяснения, кроме одного: всё предначертано, вся цепочка событий, казавшихся случайными и нелепыми, имела свой сакральный смысл. Какой же? Какой!?
А самый простой. Рассказать всему свету о своей душе, о своих переживаниях. Написать гениальный роман. О себе, о людях, о странах. Выложить всё без утайки, всё, самое важное! К чёрту мыльный киносценарий, к чёрту сериалы для домохозяек! Только роман! Честный и сильный роман! О сильных людях, о сильных поступках, о самом главном и важном на этой земле!
Левитин силился вспомнить, что же такого важного он должен сообщить всему миру, но на ум ничего осмысленного и ясного, как на зло, не приходило. С балкона потянул противный ночной сквозняк, но встать из-за стола и плотно закрыть дверь в такой решающий момент жизни писатель не решался, боялся спугнуть вдохновение. Текстовый редактор, наконец, загрузился и дрожащие пальцы икающего мужчины как-то сами застучали по клавиатуре первую фразу будущего шедевра: «Внезапный порыв колючего ветра сорвал с голой ветки одинокий жёлтый лист, закружил, понёс рывками вдоль мокрой парковой аллеи, а затем бережно опустил его в большую студёную лужу…»
На этом "шедевр" закончился, больше ни одного слова не смог добавить писатель после "лужи", как будто и вправду туда сел. Ни идеи, ни сюжета, ни диалогов или даже простых описаний природы в голове не рождалось, - одна звенящая пустота. "В большую студёную лужу, - отчаянно бубнил мужчина, прильнув к монитору, - студёную лужу..."
"Куда же ты пропал, праведник небесный? Неужели обманул, обвёл вокруг своего длинного указательного пальца? Я ведь порядком натворил гадостей, я же весь испачкался в дерьме, чтобы сюжеты появились новые, идеи... Всё, как ты и говорил! Я же сам стал болен, как устрица! - гулко зарыдал Левитин. - Но где же мой жемчуг?"      
 



Вова Осипов
30-09-2013