Дорогой жизни

               
Сентябрь 1942 года уже  начинал проявлять свой характер: задули холодные ветры, с неба зачастили дожди - серые, неприятные,  вызывающие в голодных телах еще живых ленинградцев неуемную дрожь. Уже несколько дней, как серое небо висело  над покрытой рябью поверхностью Ладожского озера  и не собиралось пропускать солнечное тепло. По озеру медленно плыли две грузовые баржи, битком набитые эвакуируемыми ленинградцами. На одной из них были учащиеся ремесленного училища, не успевшего эвакуироваться до начала блокады Ленинграда, и семьи военнослужащих, застрявшие по разным причинам в гарнизонах береговой обороны – фортах Красная Горка, Краснофлотск  и других местах дислокации воинских подразделений, где гражданским с детьми находиться было нельзя.
К этому времени люди, истрепанные блокадной зимой 1941 – 1942 года и летом 1942- го, горячим от разрывов бомб, ударов вражеской артиллерии при бесконечных обстрелах  Ленинграда, уже стали принимать каждый налет вражеской авиации как данность. Они молча, на пределе  человеческих возможностей, неся на руках маленьких детей, как самое дорогое, за что можно было еще выжать из себя каплю сил, поднимались на баржу,  как на  «ноев ковчег» в надежде, что самое страшное уже позади. Это были либо исхудавшие до костей люди, либо уже опухшие от голода до неузнаваемости. Ноги большинства из них обмотаны тряпками, так как на них невозможно было надеть никакую обувь.
Молодые солдаты из береговой обороны спешно заносили на баржу узлы со скарбом, который людям может пригодиться в случае спасения. Они же рассаживали их на ящики и скамейки, специально приготовленные для эвакуации. На палубе было мокро. Моросил  мелкий,  косой дождь, и на насквозь продуваемой ветром  палубе скрыться от него было некуда.
Молодая женщина села на деревянный ящик в центре палубы, вытянув больные, опухшие ноги, укутанные в вигоневый  платок. Рядом  усадила старшую дочку  около 7 лет, худенькую до прозрачности, с синими ручейками прожилок на бледном личике, а младшую, двух с половиной лет, приняла от солдата на руки. Девочка, казалось, спит, но мать знала – ей осталось жить совсем немного: она уже отказывалась от еды, хотя стограммовку хлебного пайка смогла пережить.  Мать укрыла дочку своим платком, и дождь потоком стекал по исхудавшему, серому  лицу, смывая  слезы.
Солдат, увидев такую картину, куда-то побежал. Через несколько минут он вернулся с клеенкой, чтобы соорудить над головой матери с детьми что-то наподобие крыши. Но не успел: раздался приказ покинуть баржу.
Женщина накрыла клеенкой себя и  детей и с благодарностью посмотрела вслед молодому солдату, практически еще мальчику. Солдат обернулся и помахал рукой. Горькая улыбка появилась на лице женщины: она не знала, что ждет этого юношу через час, день, год, но чувствовала опасность, нависшую над ним.
Дочка зашевелилась и застонала. Женщина наклонилась, поцеловала дочурку и прошептала молитву во спасение.
Через несколько минут баржа, рассекая  серую поверхность озера, взяла курс на восток. Обе баржи сопровождал  военный катера с зениткой. Зенитка стояла и на барже. Расчет зенитчиков внимательно изучал воздушное пространство в зоне прохождения баржи. Их напряженные лица  говорили об угрозе воздушного налета фашистов. Он был  каждый раз, когда вывозили блокадников, поэтому их сопровождение считалось для бойцов особо ответственным  заданием.
Немцы себя долго ждать не заставили. Только баржи вышли в открытое водное пространство, пролетел самолет-разведчик, а следом  налетели  два «мессера» и стали делать заходы над своими жертвами. Их отгоняли зенитным огнем с катера и барж, но немецкие летчики были опытными вояками и умудрялись уклоняться от зенитного огня.  На бреющем полете они  пулеметными очередями расстреливали в упор мирных жителей. На палубе  возникла паника. Люди от страха прыгали в холодную воду и погибали.
Женщина с детьми прижала к себе старшую дочку и произнесла: «Господи, сохрани нас! Но если суждено умереть, сделай так, чтобы мы погибли вместе!»  Старшая девочка со страхом наблюдала страшную картину расстрела, от ужаса глаза ее стали такими огромными, что казалось, в них уместился весь этот злобный мир, наполненный пулями, расстрелянными телами, кровью, мечущимися людьми,  криками мольбы о помощи и стонами раненых. Мать зарыла рукой ее глаза. Тело дочки лихорадочно дрожало. Мать прошептала ей на ушко: «Бог милостив, он спасет нас». Девочка, дрожа,  уткнулась матери в мокрые от дождя колени.  Она не видела, как на помощь зенитчикам прилетели наши истребители, как в воздухе завязался бой и как советские летчики отогнали фашистские самолеты, подбив один из них. Когда открыла глаза,  стрельбы уже не было, не было и вражеских самолетов. На палубе санитары и бойцы оказывали помощь раненым. Погибших сносили на корму, а из воды извлекали оставшихся в живых людей.
Чуть позже она узнала, что немцы потопили баржу с ремесленниками и что на катер  забрали  оставшихся в живых мальчишек и отправили  на берег.
Женщина, а звали ее Анастасия,  была права в своих ожиданиях помощи небес: Господь помиловал ее  с детьми и разогнал тучи над Ладожским озером. Солнце залило своими лучами поверхность озера, и она искрилась, словно не было дождя, не было боя, и жертв.
Эвакуируемых доставили в Тихвин, там накормили и быстро распределили по вагонам поезда, сформированного специально для блокадников. Вагоны назывались «теплушками» и оборудованы были  таким образом, чтобы люди могли добраться до места назначения. Поезд сопровождал врач, медсестры и санитарки, специальная  группа военных  и офицеры НКВД.  Маршрут  - «Тихвин – Красноярск».
Анастасия уложила детей на сбитый из досок  топчан. Она беспокойно посматривала на младшую дочку, которая в последнее время совсем перестала принимать пищу. Даже воду приходилось насильно заливать из ложечки. Девочка почти все время спала, а перед отъездом совсем перестала открывать глаза.  Иногда она стонала. Ручки и ножки у нее стали, как резиновые жгутики, носик обострился, губки сжаты.  Врач, обходивший состав, зашел в вагон и сразу направился к ребенку. От его прикосновения она открыла глаза и, безучастно посмотрев на доктора, сразу же  закрыла. Мать заплакала: «Доктор, она совсем ничего не берет в рот, отказывается от воды». Врач, внимательно осмотрев девочку, сочувственно посмотрел на нее: «Готовьтесь, мамаша. Боюсь, ей уже ничем помочь нельзя. На первой же остановке сдайте ее санитарной бригаде: мы не можем вести труп дальше». С ужасом мать  взглянула на врача, не поверив, что дочке вынесен смертный приговор. Рыдания матери никого в вагоне безучастными не оставили. Одна женщина средних лет вдруг спросила: «У Вас золото есть?». Недоуменно на нее взглянув, Анастасия Николаевна все же ответила: «А Вам зачем?»
Женщина объяснила, что девочка не ест потому, что у нее  отмирают  клетки в желудочно-кишечном тракте. Но если еще есть живые клетки,  девочку можно спасти. Она предложила на ближайшей остановке поменять золото на кусочек сливочного масла. «Если  «запихивать» в горлышко понемногу масла, живые клетки  сработают, и организм оживет», - сказала женщина, сославшись, что такие примеры знает.
Да разве пожалеет мать для спасения своего дитя единственную рублевую золотую монету, подаренную ей на свадьбе своей бабушкой?!  - И Анастасия Николаевна на первой же короткой остановке обменяла монету на маленький кусочек  масла.
Трудно поверить, но соседка по вагону оказалась права.
Сначала дочка открыла глаза, потом попросила пить, потом улыбнулась маме. Радости не было предела. Все, кто находился в вагоне, подходили к девочке, словно к чуду, стараясь прикоснуться к ней, как к  благословленной Богом на дальнейшую жизнь.
Поезд мчался на восток, останавливаясь в промежутках между бомбежками на станциях, где толпы людей приходили посмотреть на  жителей блокадного Ленинграда. С уважением, болью  и состраданием. Некоторые приносили продукты, чтобы  покормить  блокадников. Это было  выражением общего горя  и искренней радости  за спасенные жизни.

Когда через несколько дней врач вновь вошел в вагон, он был очень удивлен, увидев девочку живой, пристально разглядывающей его белый халат. Он присел на край топчана и стал  ощупывать ребенка. Девочка, действительно была жива, хотя еще слишком слаба. Узнав о причинах ее возрождения, он заметил, что такие чудеса очевидно тоже бывают. Поглаживая ее по головке, доктор сказал: «Я радуюсь вместе с твоей мамой и сестренкой. Выздоравливай. А когда закончится война, и ты подрастешь, расскажи людям, что совершила подвиг – выжила, несмотря на нечеловеческие условия, в которые загнала ленинградцев страшная война!».
Об этом эпизоде жизни мне рассказывали мама и сестра, чтобы я помнила, что жизнь – главное богатство, ее надо беречь, за нее нужно бороться.
И я боролась.  Когда мне было очень плохо, думала о  тех, кто выжил, несмотря ни на что.
Прошли годы. Смотрю на нынешнее поколение молодежи, живущей в достатке и мире, и среди них вижу тех, кто заражен завистью и ненавистью, кто не бережет свое здоровье, портит себе жизнь.  Вспоминаю свою маму и ее поколение. На его  долю досталось пережить то, чего никогда не желаю пережить никому. Не понимаю женщин и молоденьких мамочек, бросающих своих детей, объясняя это обстоятельствами жизни. Какие были обстоятельства в войну? В каких условиях матери спасали своих детей! Хочется верить, что этой болезнью больно не все общество.
И все же в сердце живёт тревога: смогут ли наши дети, внуки, правнуки, обуреваемые жаждой сладкого и  вольного  существования, сохранить ту же любовь и жажду жизни, уважение друг к другу и желание помочь людям, оказавшимся в беде, когда вдруг (не дай бог!) придет вновь настоящая беда.  Думаю, заставляю себя думать, что большинство смогут, потому что они потомки героев, переживших  страшную войну и завершивших ее победой.
Современник! Остановись у памятника жертвам Великой Отечественной войны. Поклонись и проникнись чувством ответственности за тот мир, что они для нас завоевали, за ту тягу к жизни, которая толкала их на подвиги, за ту жизнь, которую они нам подарили! Во имя будущего!