Невозможная

Это была невозможная Женщина!
Она поила Его счастьем прямо с тонких ладоней, игнорируя раритетный сервиз из тонкого фарфора…  «Научись готовить хотя бы яичницу!.. – требовал Он. И лотками таскал куриные яйца из ближайшего супермаркета. Но в Её неумелых руках, из этих яиц неизменно вылупливались жар-птенчики и принимались вить гнёзда на антресолях. Пришлось повыкидывать с антресолей весь легковоспламеняющийся хлам, из соображений пожарной безопасности.
Она добросовестно пыталась приготовить Ему хотя бы манную кашу…  И даже натерла на терку терпкий темный шоколад – присыпать для пикантности… Но манка банально превращалась в манну… И Он вновь свирепствовал: «Жрать хочу! Хочу жрать что-то  жирное, жареное, с повышенным содержанием холестерина, и мучится потом изжогой, как все нормальные мужики!!!...»  Не зная, куда деть руки от смущения, Она принималась заплетать косы дождям.
Он дарил Ей изысканные чайные розы на самых длинных и колючих стеблях…  Но не успевала Она снять с букета обёртку, как розы превращались в розу ветров. Ветра всех восьми векторов радостно запутывались у Него в волосах,  разрушая идеальный порядок укладки…  Она терпеливо распутывала их и выпускала в форточку.
Его раздражала Её привычка собирать бездомных солнечных Зайчиков со всей округи и прикармливать их своим Светом. Зайцы ластились у её ног, забирались Ей на плечи, ютились на ключицах, прятались за ушами…    Она смеялась и гладила их пушистые теплые спинки… Полный Дом лучистых длинноухих, от которых слепит глаза – это уж слишком! И Ему приходилось искать пятый угол, дабы хоть немного побыть в прохладном сумраке.
Его просто таки выбешивало, что потратившись на перламутровую ждакузю, приходилось бегло споласкиваться в душевой кабинке. Потому как в его джакузе Она проводила реабилитационные сеансы для Золотых рыбок, подорвавших психику, выполняя особо циничные человеческие желания.  Она натирала их золотую чешую специальной мелкозернистой наждачкой из пыльцы Цветика-Семицветика, возвращая ей первоначальное сияние. И уговаривала бедных Рыб не оставлять профессию…
Еще Она имела обыкновение развешивать в саду у Дома, вместо деревянных скворечников,  воздушные замки собственной архитектуры. В них находили приют недоказанные теоремы, вышедшие из моды аксиомы и всевозможные нелепые идеи, отбракованные за «неосуществимость».
Она всё время писала свои странные истории, звонко барабаня тонкими пальчиками по клавишам ноутбука какие-то потусторонние ритмы. Но сколько Он не пытался заглядывать Ей через плечо, видел лишь пустые страницы на мерно мерцающем мониторе. Она виновато пожимала хрупкими плечами,предполагая свою невиновность в том, что её образы слишком быстро оживают и начинают жить своей собственной жизнью, покидая, так и не измаранные листы.
Иногда, по рассеянности своей и безалаберности, Она забывала верить в силу тяжести, постоянно путала притяжение Земли с притяжением Небес… Возвращаясь в Дом и не находя Её на своём месте, которое Он предельно чётко для Неё определил, Он сильно раздражался. Потому как вместо того, чтобы вымыть руки и идти смотреть футбол по ТВ, приходилось закатывать рукава, разводить тучи немытыми руками и снова выдёргивать Её с Неба №7, где Она частенько подзависала…
Он дарил Ей модные ароматы в дорогих флаконах…   Но сколько бы Она не обливалась всевозможными шедеврами современной парфюмерии – пахла разнотравьем и морским бризом. Этот запах пропитал весь его Дом, весь Его мир… И поэтому, когда однажды утром Он не нашел Её на своём месте – в своих объятиях, не почувствовал всем телом тёплое, мягкое и сонное СВОЁ, не зарылся лицом в беспорядок её волос и не вдохнул такой родной аромат… Он не ощутил пустоты – Он просто выпал в другой мир. ЧУЖОЙ мир, где не пахло сочными травами и солёным морским ветром… 
Да как Она только посмела?!!! Неблагодарная…
Он столько потратил на Неё!..  Он скрупулезно прививал Ей чувство вины за все грехи мира. Он регулярно изводил Её маниакальной ревностью к своим мыслям…  А Она -  Она всё смеялась, доброй сотней серебряных колокольчиков. Хохотала, смахивала с глаз проступившие  алмазинки слёз, и нежно обнимала Его за шею. И никогда не хотела верить, что всё это «очень серьёзно». Когда же, наконец, Ему таки удалось убедить Её в обратном,  когда же наконец, Она, осознала таки, что это были вовсе не шутки…  а страхи… Страхи, к которым  Он так настойчиво старался Её приобщить… Она вовсе не стала оправдываться, как сделала бы на её месте любая уважающая себя истеричка. Она просто перебила (да нет, не посуду!), в запале Она перебила все свои хрупкие хрустальные мечты. Тогда по всем измерениям стоял чистый хрустальный звон, а его  Дом сиял переливами острых осколков… Сама Она тогда тоже сильно поранилась. И врачи даже сомневались в целесообразности лечения травм, не совместимых с жизнью в обществе… Но Он настоял. Её таки «вылечили». Но, даже вернувшись из клиники, Она не перестала пахнуть скошенной травой и штормом.
Когда Она сняла бинты и повязки, повытаскивала саморассасывающиеся нитки со швов, первое, что Она сделала – одолжила у соседки сраный веник и повыметала из Дома осколки мечты …
«Надо же, как полнит Женщину обыкновенность!» - как-то, походя, подумал Он, покупая Ей уютный домашний халат 48-го размера…  Она таки наловчилась заказывать еду в ресторанчиках и ставить на стол пластиковые коробочки с липучками цен. Но так и не научилась содержать Дом в идеальном порядке. Лишь потеряв Её, Он поймёт разницу между чистым домом и уютным Домом. Возможно, именно этот её беспорядок и создавал атмосферу уюта и ощущение, что всё находится на своих местах…  Ей Он тоже определил своё место… даже не задумываясь о том, что это место, возможно, противоречит Её природе…
 Когда Она распухла от обиды и негодования, у Неё даже появился вес в обществе! Ей на e-mail   стали приходить приглашения от всевозможных псевдоженских, псевдополитических и религиозных обществ, партий,  фондов,  союзов и сект – вступить в их ряды. Но Она совершенно никуда не умела вступать…  Вес в обществе оказался для Неё непомерным грузом. И Она предпочла скинуть его, вместе с застиранным махровым халатом 48-го размера…  Вновь став невесомой и летучей, Она улетучилась из Его жизни навсегда. В какие-то свои нелепые измерения, полные солнечной живности и говорящих ветров. Дыхнув, на последок, горечью полыни, унесла с собой аромат свежескошенных трав… и разом лишив весь Его мир щемящей радости, взахлёбного счастья и высоких порывов… Остались лишь обглоданные остовы  сомнительных истин...
Потом его Дом начал заполняться совершенно иными запахами:
 Сначала это был запах дорогого коньяка и одиночества...
 Позже приторно-сладкий запах ночных бабочек и похоти… Очень красивые, молодые, яркие… и абсолютно чужие. Ночные бабочки, залетавшие на погасший огонёк его очага,  внутри были либо абсолютно пусты, либо полностью выжжены… некоторые, правда, ещё незримо корчились от боли, которой их не научили не болеть мамы… Чем больше Он ими насыщался, тем более опустошенным ощущал себя.  Пустота и похоть. Похоть и опять пустота. Вконец вымотанный чуждой красотой, Он взмахнул рукой и бабочки разлетелись. Все до единой. Оставив на смятых простынях, вместо ароматной пыльцы с размальованых крылышек, лишь серый сигаретный пепел… 
И, наконец, когда Он решил уже «остепениться», Дом наполнился обычными запахами нормального человеческого жилища: с кухни пёрло заживосваренными овощами да порубанной в фарш, хорошо прожаренной плотью; из санузла – хлоркой; из спальни – антиклимактерическими афродизиаками;  а гостиная насквозь провонялась показным благополучием…
Жизнь начала налаживаться. Правда, почему-то утратив свои краски… Словно на его мир надели чехол… Зачехлённый мир оставался почти живым.
Он скучал не столько по этой невозможной Женщине, сколько по Себе живому. Тому Себе, который оживал, когда Она была рядом, наполняя бессмысленным смыслом его существование. И по тому Миру, который становился совершенно живым, светлым и пронзительным… когда в нём была Она…
С  Её уходом, Он стал видеть всё, словно сквозь серую пелену. А звуки были приглушенными, будто доходили до Него через толстый слой ваты. Он стал напоминать сам себе ёлочную игрушку – бережно обёрнутую и сложенную в коробку до следующего Рождества…
И Он ждал этого Рождества! Он старался выдавить из себя это ожидание… Но ждал. Ждал и ни за что бы себе в этом не признался. Он ждал Её. Ждал, как в детстве, когда Он ещё верил в чудеса.. И если бы чудеса действительно были возможны! .. если бы Она только вернулась к Нему!... Тогда… тогда бы Он СКАЗАЛ. Он сказал бы Ей то, что никогда не говорил. Не говорил пока Она была рядом. Никогда не говорил, пока Она была… Он сказал бы - как Она нужна Ему!  И еще… что Он Её … Л Ю Б И Т