На полпути к счастью. 1. Вперёд, в прошлое!

                ГЛАВА 1.
                ВПЕРЁД, В ПРОШЛОЕ!
                http://www.proza.ru/2013/10/06/2151

      Что-то разбудило Лизу непонятное и странное. Тело болело от неудобной позы.

      «Заснула в автобусе, что ли? Вот позор… Устала до «мушек» перед глазами и тошноты. Она уже давно неотступно и надоедливо со мной. Замучила. Как только закончится этот чёртов маршрут, поеду в настоящий санаторий, возьму больничный. Вымоталась до предела. Да, Лизка… вот это ты себе работу выбрала! Какие перспективы блестящие были: заграница, на длительный срок сразу. Не захотела. Свобода была нужнее карьеры и смутных выгод там, “за бугром”. Наслышана уже: привяжется посол или ещё хуже – “комитетчик”, навяжет любовную связь – никуда не денешься. Заграница. Чужбина. Тотальный контроль и полная незащищённость. Были такие случаи с молодыми и красивыми девчонками. Вот и рванула в турбюро, пока родители не надавили авторитетом. Поставила их уже перед фактом, когда вышла на маршрут. Пригрозила, что вообще сбегу, если не ослабят контроль. Спасибо отцу – либерал в душе, помог переубедить маму. Умница! Сказал ей, мол, дочь нахлебается неустроенной и полуголодной жизни на маршрутах по периферии, и сама вернётся. Ха! Лучше неудобства, чем навязанная постель с гадким человеком. Здесь я сама себе хозяйка. И в сердечных привязанностях тоже».

      Осторожно поворочалась в кромешной темноте, не раскрывая глаз.

      «Укрыл кто-то шубкой. Спасибо, Толик! Всегда заботишься обо мне, – вздохнула. – Странная штука – жизнь. Боялась стать игрушкой в руках “гэбэшника” там, заграницей, а сама влюбилась в такого же! Из их Конторы. В Вадима, в Димочку. Судьба. Спасибо, Господи, что свёл меня с ним! Счастлива, хоть и понимаю: ещё многое случится, прежде чем мы сможем быть навсегда вместе. И боюсь, нескоро. Что там с этой проверкой? Пронесёт нас? Или не минет чаша горькая сия? Кого заберут? Чем ему помочь? Только бы Димку не зацепили! – заворочалась. – Нет, надо вставать – бока уже болят…»

      – Тссс, – над самым ухом, едва уловимо, губы Толика, – не шевелись. Сколько сможешь, делай вид, что без сознания, – поцеловал в голову, замирая и гулко стуча сердцем. – Нас похитили. Тихо! – прижал, когда невольно дёрнулась телом. – Успокойся, родная. Не зли их. Мы в тёмной машине. Уже давно едем. Нас «вырубили» в театре. Я первым очнулся. КАк ты, милая? Голова не болит?

      Вжалась в него и задрожала.

      Вздохнул взволнованно: «Бедная моя!»

      – Не бойся, я с тобой, Лизонька, – нежно целовал голову, ласкаясь и трепеща телом. – Раз сразу не на Лубянку, не страшно. Мы нужны для чего-то другого.

      Поднял к себе едва различимое в темноте салона личико, погладил пальцами, проведя по губам.

      – Значит, ещё поживём, Лизка, – укутал плотнее в шубку, притянул, крепко обнял со вздохом. – Чувствуешь? Ровнее дорога пошла, словно новый асфальт… Или?..

      Тоже напряглась, хотела вскочить!

      – Тихо! Лежи пока. Кажется, мы на лётном поле, вот и ровное, только стыки плит чувствуются, – сжал в мощных руках. – Не паникуй! Сейчас главное – подчинение, чтобы выжить и спастись! Давай не будем торопиться с выводами, хорошо?

      Прижавшись, кивнула.

      – Как только привезут на место, тогда и подумаем. Только бы не разлучили нас.

      Дёрнулся, когда машина остановилась и в приоткрытое окно просунулась мужская рука, держащая что-то мягкое.

      – Наденьте. Без глупостей. Вы на прицеле, – голос низкий, жёсткий, холодящий душу.

      Надев Лизе шубу, натянул на её голову трикотажную маску. Поразился: «Без прорезей вообще! Чулок практически, только пара дырочек для носа».

      Поверх неё надел меховую шапочку. Сжал плечики, подавая знак: «Молчи и терпи». Облачившись в похожее одеяние и сам, нахлобучил на макушку лисий малахай, всегда забавлявший туристов. «Куда нас?»

      Как только они с Лизонькой ослепли, их вывели довольно бесцеремонно и поволокли к гудящему самолёту.

      Обрадовался безмолвно: «Значит, далеко перебросят. Если бы речь шла о нескольких сотнях километров – обошлись бы машиной».

      Остановили и, держа каждого за плечи, помогли взойти по трапу.

      «Ступеней немного – самолёт, значит, маленький. Или спецназначения, – украдкой вздохнул. – Мы явно на военном аэродроме – тихо! Никаких посторонних звуков. Значит, Кубинка или что-то рядом. Дела… Да на такой «птичке» и в Австралию можно долететь! Только бы не разлучили с Лизкой! Кто их знает: договорённость договорённостью, но сейчас такое время, что себе перестаёшь доверять».

      Едва посадили в кресло, тут же пристегнули… наручниками!

      «Чёрт! Неужели Вадим ошибся в людях?! Так, Толя… не паникуй. Может, постановка, – вдохнул глубже и прислушался. – Рядом! Это хорошо. Не оторвали любимую. Смогу поддерживать хоть словом».

      Когда уже были в воздухе, и маленький самолёт перестало кидать и давить на уши резким перепадом давления, их отстегнули, сняв маски и наручники. Стало возможным раздеться и сходить в санузел.

      Стоял рядом с дверью – боялся за Лизку: «Так бледна!» Попросил дверь не закрывать, вдруг потеряет сознание, но оказалось, что замок и так отсутствует.

      «Понятно: транспорт для перевозки “почётных” гостей. В салоне постоянно находится крупный парень в маске. Что прятаться? Всё равно больше не увидимся».

      Пока летели, не произнёс ни слова, показывал жестами, приносил еду и воду, а когда пассажирке стало нехорошо, быстро закатал её рукав и сделал внутривенное: профессионально и спокойно, несмотря на болтанку, которая прихватила их часа через три лёта.

      Толик старался определить по солнцу, куда летят – глухо!

      «Что-то непонятное творится за окном. По идее, рассвет должен быть ещё нескоро, но небо стало как-то странно быстро светлеть! Вывод напрашивается только один – мы летим навстречу рассвету, на восток. И быстро. Очень. Быстрее пассажирского самолёта!»

      На подлёте к месту назначения их опять заковали, одев и натянув маски.

      Едва вывели на ледяной сильный ветер лётного поля, тут же засунули в машину.

      Словно прощаясь с пассажирами, сопровождающий наклонился и… «вырубил» обоих резким движением руки! Уложил обмякшие тела на сиденья-лежаки, пристегнул, укрыл меховыми полостями, сфотографировал их, оставшегося с арестованными охранника, и только тогда закрыл машину, сделав фото и транспорта, и его водителя – мужчины с выправкой военного, одетого в форму лесника. Пожав тому руку, нырнул опять в самолётик.


      Проводив истребитель глазами, лесник сел в кабину и резко рванул мощную машину в сторону сопок – предстоял длинный путь. Посматривал через окно сзади себя на пассажиров, тяжело вздыхал.

      «“В отключке” на пару часов, хорошо. Что за дурацкое время началось? Сошли с ума там, в Москве, что ли?! Уже второй десяток невольных “беженцев” оттуда перевожу! Понимаю, что они не простые – не те силы их привозят. Вот и этот, в маске, так зыркнул, что кишки застыли даже у меня, военного человека, всякого на своём веку повидавшего. Да понял и так, откуда ты, парень. Понял. Своих прячете. От своих же. Тьфу! Да что творится со страной?..»

      Всё качал головой, ворчал и матерился под нос.

      «Держитесь, молодые. Догадался: муж с женой. Парень всё головой вертел, прислушиваясь, с ним ли жену везут? Вас-то за что “зацепили”? Ох, нелады там, в столице! Ой, чует моя душа, хлебнём мы все дерьма по самые ноздри и уши! Ладно, что сетовать да причитать? Приказано спрятать подальше, чтобы ни их никто не увидел и не нашёл, ни сами не могли сбежать – сделаем.

      Ничего себе задачка, а! Долго думал, когда пришёл в ту ночь человек в дохе собачьей. Незнакомый, с запиской от давнего сослуживца. Ох, и озадачил он меня тогда! Прямо ошарашил. Нет, от людей спрятать – не проблема, а вот, чтобы и сами беглецы не надумали вернуться – это уже болячка! И большая.

      Думал три дня, мозги вскипели, пока случайно не нашёлся выход. Как только встретил старого Зосиму Семёновича Глухова, вот тогда и тумкнуло меня: “Есть решение!”

      Привёл старика в гости, чаем-водкой напоил в меру, поговорили о том, о сём, тогда и выложил ему задачку.

      – …Да, Петруша, дела… – гость степенно утирал крупное лицо тряпицей в полосочку. – От ить, закавыка-то… Обмозговать бы с сынами моими. Да нет их – на вахте. Опять попросил начпартии. Чой-то не ладится у их с кернами тама, – покачался, опершись руками большими крестьянскими натруженными в колени, подумал. – Ну, так и быть – согласный я. Супружники, говоришь? И жена бесноватая? Эт по части моей Настасьи Осиповны. Врачует такие напасти у женшшин. Благодарят опосля, – налил себе бокал чая, пил шумно, наслаждаясь густой и ароматной заваркой. – Хорош у тебя, Петруша, чаёк завсегда. Не завалялось тама?..

      – А как же, Зосима Семёнович? Всегда о Вас помню, как попадаю в Ярск – Вам первую сумочку! – подал объёмный рюкзак с пачками чая. – Немножко радости ароматной по вашей суровой жизни.

      – А вот за это – земной поклон, Петя! – встав, отвешивал его степенно, с достоинством и искренностью. – Грешен, люблю чай с мёдом. Поставь водочки и самовар – его и выберу! – гулко грохотал мощным басом, гладил ладонью бороду, утирал лоб и шею от пота. – Упился я нынче твово чаю, – радостно вздыхал. – Не кручинься, человек, подмогну твоёй беде. Под зиму они попали – худо. Отдельной избы-то нет. Начал я на заимке сруб – не поспею один. Ежели братьев…

      – Привезу. Напишите, кого хотите в помощники – объеду, уговорю. А за оплату не волнуйтесь, – достал из-за пазухи кожаный кисет и положил перед стариком. – Устроит?

      – Эт чо? – замерев, вскинул лохматую бровь. – А?

      – Не знаю. Сказали – подарок вашей общине. Не смотрел – не любопытен по природе своей.

      Спокойно смотрел в лицо насторожившегося старика.

      Долго он решался, смотря на кожаный мешочек, потом, перекрестившись двумя перстами, развязал кожаные шнурки… Тихо вскрикнул, прослезился, коснулся чего-то в мешочке пальцами и поцеловал их. Завязал со слезами на глазах. Дышал шумно и стеснённо.

      Я облегчённо вздохнул: “Сработало!”

      – А так же более материальное проявление благодарности за вашу помощь и понимание, – выложил объёмный портмоне перед ним. – На срочные расходы. Содержание супругов будет регулярно оплачиваться. Условия те же: полная изоляция до тех пор, пока не придёт человек за ними.

      Полез в нагрудный карман, вынул фотографию, подержал перед глазами гостя пару минут, не давая в руки. Когда кивнул: “Запомнил”, быстро кинул её в печь, приоткрыв конфорку сверху.

      – Только он. Да, мы все под богом ходим. Если с ним что-то случится, приедет его сын. Они похожи – будет моложе, только и всего. Пока, всё. Подумайте, дед Зосима. И уважьте мой дом, переночуйте у нас. Поутру жена Наталия Вам оладушков напечёт, какие Вы любите. Уж и тесто завела, – кивнул на дежу в углу возле тёплой печи. – Тут ляжете?

      – Да, пожалуй… – прослезился он от доброты и заботы. – Ночью курю я… Вот в поддувало-то  и подымлю… Да и бока прогрею. Стар я.

      – Да разве ж это возраст, семьдесят? Только в цвет мужской вошли! Не станете на молодую гостью заглядываться, а?

      Долго мы смеялись, хлопая друг друга по коленям, трясясь телами, вздрагивая в повторных приступах смеха.

      Долгий вечер заканчивался. Вскоре легли. Утро вечера мудренее».


      …Сейчас, везя долгожданных гостей, Алексееву вдруг так захотелось посмотреть на них! Ну, как ребёнку! Засмеялся над собой: «Ну, Пётр Михалыч, ты и даёшь! Стареешь, похоже – чудишь. А ведь сам понимаешь – это совсем не шутки. Конвоир там сидит! Раз их лица скрывать приказано до самого конечного пункта – люди особые. Кому-то настолько важны, что такую операцию провернули, за пять тысяч километров вывезли! А что, хорошо придумали: забрось во Владик – быстро найдут, а тут – середина России, половина пути от Москвы. Тут, куда ни покажи, хоть за запад, хоть на восток – пять тыщ км, как с куста».

      Посматривая на пассажиров, всё сильнее выжимал сцепление, вдавливал педаль в пол.

      «Домой хочется, к Наташке своей под тёплый упругий бочок. Продрог уж, – скосил глаза на градусник за окном. – Прижал мороз: - 41! Хотя, что удивляться? Середина декабря. Зима тут уже два месяца полноправная хозяйка. Только бы на пургу не нарваться – прогноз нехороший. Так и замёрзнуть недолго: куда ни кинь – безлюдье. “Вперёд – пятьсот, назад – пятьсот…” – как в песне Высоцкого!»

      Покрутил ручку настройки радио: треск и свит.

      «Чёрт! Впереди метель, – раскрыл карту, сверился с местностью и облегчённо вздохнул: – Успею. Должен».


      …Голова больно стучалась о жёсткие сиденья, тошнило, красные круги перед глазами уже не пропадали.

      «Когда это всё кончится?»

      Стараясь дышать по возможности глубоко, Лиза едва справлялась с дурнотой.

      «Спасибо, кляп не сунули: захлебнулась бы рвотными массами, – с трудом смогла освободить рот и хоть немного повернуться на бок. – Теперь, если накатит, только стенка пострадает».

      Хватая ледяной, стылый, морозный воздух открытым ртом, почти полностью справилась с недомоганием.

      «Только вот лежать мне невмоготу! Писать хочу».

      Терпела долго, а потом это и закричала.

      Услышали. Что-то скрипнуло, стукнуло, машина остановилась. Маску опять натянули на лицо и, отстегнув наручники, выволокли на улицу.

      – Тайга. Метель. Сдохнешь. Быстро.

      «Очень разговорчивый конвоир…»

      Зайдя за машину на ощупь, управилась быстро, содрогнувшись от мороза: «Господи, да тут не только настоящая зима, а нешуточная метель кружит!»

      Вернулась, наткнувшись на Толика. Успел, обходя её, шепнуть: «Мы у цели».

      «Что ж, пора бы. Устали так, что провожатым, пожалуй, придётся на себе нас нести дальше – ноги замёрзли».
      Когда уложили на сиденья, пассажиров вновь «вырубили»!


      Очнулась Лиза в комнате, попыталась осмотреться.

      «Темно и тепло. Раздета до нижнего белья! С Толькой оба в кровати. Одной».

      Пошевелилась тихо, осторожно, поводив глазами. Тщетно. Темно.

      «В подвале, что ли? Или наглухо зашторены окна. Скорее всего. Так, надо вставать. Есть хочу!»

      Привстала и… вскрикнула от боли в шее.

      – Гады, сколько можно бить в одно и то же место?! – взвыла в голос.

      – Я сейчас…

      Толик уже стоял рядом, потом вслепую сел неподалёку, нащупал женскую шею и чем-то прохладным намазал нежно, мягко и медленно. Охлаждаясь и впитывая, мазь принесла облегчение.

      – Сунули мне в руку. Не понял сначала, пока сам шеей не пошевелил. Мерзавцы. Снотворного не успели купить?

      – От него побочные действия тяжёлые. Были бы никакие. Как сонные мухи. А так, бумц, и порядок. А синяки замажем, – сопела, ворчала, пыхтела.

      Рассмеялся и мягко поцеловал в щёку.

      – Чего это ты, от крема осложнение?

      Притянул и стал целовать в губы.

      Замерла, поразившись, а потом загорелась, вспыхнула, задрожала.

      – Перестань! Идиот!

      Сильно сжал в руках.

      Затихла.

      – Слушаю.

      – Ты должна привыкнуть к моим ласкам, Лизонька, – вздохнул протяжно. – Для всех мы – супруги. Муж и жена. Ты нездорова. Вот и везу я тебя лечиться.

      – Это ты о чём? – поразилась. – Точно: сильно треснули тебя, Толька.

      – Слушай меня внимательно, – взял за плечи, приблизил губы к ушку. – Эта спецоперация спланирована Вадимом. Теперь мы – муж и жена. Насколько – не знаю. Где – не знаю. Когда – не знаю. Кто связной – не знаю. Мы заложники ситуации. Когда она рассосётся настолько, что станет возможным вздохнуть свободно, за нами приедут. Пока гонец не появится, мы полностью беззащитны. Отныне, нашими судьбами распоряжаются те, кому это дело поручено. Только от их порядочности и совести будут зависеть наши жизни. Прошу, родная: просто вживись в роль и живи ею – так сможешь спокойно на всё реагировать. Запомни: мы женаты три года. Фамилии и отчества никогда не называй. Лиза и Толик. Всё. Большего никому знать не нужно. Откуда родом, где жили и работали – табу. «Где были – там уже нет», – вот ответ на все вопросы.

      Притянул её голову на своё плечо, ласково поцеловав в лоб, гладя трепетными пальцами любимое личико.

      – Я сам ничего не планировал и не смог бы этого сделать. Я ведь простой коломенский парень: ни связей, ни средств.

      – Почему ты тут?

      – Стаса предпочла бы? Прости – с американкой «слился».

      – Зачем ты так? – обиделась, засопела.

      – Прости, милая. Устал. Нервы на пределе. Больше такого себе не позволю никогда, клянусь, – нежными поцелуями выпил слёзки незаслуженной обиды. – Кто ещё мог подойти на эту роль? А? Кандидатуру назови.

      Коротко вздохнула и прижалась молча.

      – Вот и он так подумал. Зажал чувства в кулак и отдал тебя мне – на сохранение. Знает: буду уважителен и предан. И ласков, – заволновавшись, охрип.

      – Потому что получил-таки своё? – холодком ударила в самое сердце.

      – Зачем ты так?.. – судорожно выдохнул.

      – Прости, родной, – так нежно положила пальчики на его губы.

      Сразу простил, загорелся, приник к ним, стал покрывать жадными поцелуями.

      – Потому что люблю. Давно. С первого дня.

      – Он?..

      – Я сказал честно. Психовал два дня. Смирился. Обстоятельства. Только мне и доверил тебя. Некому больше. Видел же ежедневно все сорок дней. Узнал немного.

      – А… если?.. – задрожала, вжавшись в горящее тело Толика.

      – Он поймёт. Мы живые люди. Подозреваю, изгнание не обойдётся одним годом. Если события в стране пойдут и дальше через пень-колоду, как бы нам…

      – …не стать законными супругами? – закончила его мысль.

      Странно затихла. Напряглась. Затаилась. Сердечко замедлило бег.

      – Не волнуйся, Лизонька. Я никогда не переступлю через твою душу. Клянусь, любимая. Умоляю, заклинаю всеми святыми: не стань мне врагом. Возненавидишь – уничтожат. Зачем им лишние проблемы? Отчитаются перед ним просто: «Несчастный случай в тайге». «Закон джунглей» здесь – не пустой звук. Уж поверь на слово, родная моя…
      Едва шелестел на ушко, целуя украдкой за ним кожу и волосы.

      – Как справимся с?.. – задрожала от ласки.

      Покачал головой, прижав ещё сильнее к себе.

      – А мы будем вместе?..

      Кивнул, целуя макушку.

      – Но…

      – Просто живи. Сыграть такое не трудно. Нет между нами неприязни и отчуждения, и не было. Это ли не залог удачи? Мы с тобой столько времени были рядом! До родинок друг друга знаем!

      – Но-но! Какие родинки? – ткнула кулачком в бок, вскинув головку, пытаясь во тьме хоть что-нибудь увидеть.

      – А пляж? – с придыханием сказал.

     С такой любовью, трепетом и страстью, что Лиза их почувствовала сердцем и душой.

      – Забыла. Ты меня всегда маслом намазывал: долго, тщательно, мягко массируя, наслаждаясь, растягивая удовольствие, – обняла и прижалась, вызвав крупную сладкую дрожь в его теле. – Теперь я буду мстить той же монетой, – подняв личико, поцеловала в подбородок. – Колючий…

      Звук ключа в замке отбросил их друг от друга и заставил нырнуть в постель: спят.

      – Подъём! Выходите по одному: туалет, переодевание, завтрак и… вперёд. Вас уже ждут.

      Строгий и прохладный мужской голос затих.

      Встали, осмотрелись: лампа керосиновая на ящике возле двери, на табуретах стопки одежды местной.

      Толик обернулся к побледневшей названной жене. Странно посмотрел при свете лампы и медленно завалил в поцелуях, вжимая в кровать, дрожа горящим крепким телом.

      Ответила, застонала, вспыхнула!..

      Едва опомнились, бурно покраснели, вскочили и стали одеваться, отвернувшись.

      – Это что? – растерялась, как девочка, хлопая глазами.

      – Рейтузы, гамаши – вместо колгот. Одевай сначала носки, – повернулся и разложил вещи в нужном порядке. – Слева направо. Давай быстро. Есть хочется, – поцеловал в голову, хмыкнул. – Супружница.

      Через десять минут вышли в небольшую комнатку, где ждал накрытый стол. Позавтракав, сели возле печи.

      Вскоре в комнату вошёл… великан: почти два метра ростом, бородатый, мощный, крупный, в длиннополом тулупе, в малахае из росомахи, в унтах и рукавицах, в правой руке хлыст.

      Ребята уставились на него с изумлением: «Ермак Тимофеич, да и только! Словно с картины сошёл: красное обветренное лицо, окладистая, густая, чёрная с проседью борода, лохматые брови, прищуренные голубые глаза, цепкий настороженный взгляд. Ну, чисто первопроходец!»

      – Энти, чо ли? – оглянулся назад себе за плечи. – Тощи! Откормим. Одёжу им нашу давай, и на сани, – и вышел, даже не поздоровавшись!

      – Ты уверен, что мы не провалились во времени? Что сейчас не девятнадцатый век?

      Тихо шептала Лиза, когда Толик натягивал на неё доху, унты, рукавицы и малахайку лисью.

      – Тепло и легко! – улыбнулась.

      Муж заметил под одеждой… маски. «Понятно», – вздохнув, натянул сначала себе на голову и лицо, а потом и ей.

      – Зачем?

      Молча покачал головой: «Не спрашивай».

      Тихонько вздохнула, омыв лазурью душу.

      Поцеловал в носик, коснувшись тканями. Перелил серое сияние в синее, поддерживая и подбадривая.

      Обрадовалась: «Скоро и конец утомительного пути! Сутки целые добираемся».

      На заднем дворе в сумраке и темени погрузились в сани и выехали в неизвестность и снег, в черноту и метель.

      «Кто бы ни искал нас – даже следов через полчаса не найдут. Сибирь-матушка – лучший фокусник, миллионы людей спрятала. Что уж говорить ещё о двух людях-человеках?»

      Парень старался держать эмоции в кулаке: нервы не помощник, тем более, в чужом краю.


      Несколько раз останавливались за тёмную то ли ночь, то ли день.

      «Часы отобрали ещё в самолёте. Наверное, для того, чтобы по времени полёта не высчитали, как далеко нас забросили. Но, судя по тому, что на дворе всегда ночь или сумрак… Да, теперь всё стало понятно: Заполярье, Сибирь. Если б ни движущееся навстречу самолёту солнце, наполовину укоротившее эти сутки, не сообразил бы, – украдкой вздохнул. – Время для размышлений было предостаточно, вот и думал-думал-думал. Если это спецрейс, да ещё на особом самолёте, значит, отмахал он не меньше четырёх тысяч километров. Что у нас на этом расстоянии от Москвы? Красноярский край. Или уже Якутия? Середина декабря, полярная ночь начинается в конце ноября и длится до начала января. Около сорока дней продолжается самая тёмная часть ночи, потом понемногу начинает светлеть край неба. Читал: ветры жуткие, морозы за пятьдесят не редкость, метели и “чёрная пурга”. Тьма кромешная. Но остаётся луна, миллионы звёзд и полярное сияние – подсвечивают и скрашивают людям и животным безрадостное и тягостное время. Время без солнечного света».


      На маленькой заимке возница их накормил, переодел в сухие и горячие с лежанки печи вещи, потом долго заставлял греться:

      – Таперича, надоть вам пёкти пятки.

      Загнав на самую раскалённую лежанку, набросал сверху их тулупы и дохи: и просохнут, и согреются – двойная польза от печи.

      Вспотев до градин пота, покраснев, как помидоры, молодые жалобно поглядывали на сурового «Ермака Тимофеича», но он только отрицательно качал косматой головой, подавая белёное полотно вместо полотенца, а сам пил уже второй самовар чая, кряхтя и тихо молясь двумя перстами.

      Напившись вдоволь, спросив гостей, не требуется ли кому «до ветру». Сводив, растянулся прямо под стенкой печки на длинной грубой широкой лавке, укрылся медвежьей полостью и мгновенно захрапел…

      Услышав этот заковыристый храп, собака в сенях стала артистично подвывать!

      Незапланированный концерт вызвал приступы безудержного смеха у ребят.

      Чтобы как-то сдержаться, Толик притянул Лизу к себе и стал целовать солёное мокрое личико, распаренное от раскалённых кирпичей старинной русской печи, что были под их телами.

      То ли мозги закипели у обоих, то ли плохо от длительного изматывающего пути работали головы, но они не смогли остановиться.

      В паре-тройке метров от них на лавке храпел сибиряк-исполин, выводя головокружительные оглушительный рулады горлом и носом, а на печке кричала Лиза, вжимаясь гибким пьянящим телом в дрожащего Тольку, зажимающего крик мощным накачанным плечом. Свела с ума быстро, доведя до исступления, совершенно потерявшего голову от радости и страсти парня!

      Пот катил градом, заставляя их тела скрипеть и скользить, как по маслу, разъедал нежные местечки и глаза, делал сладкую минутку горько-солёной, и всё равно они стали по-настоящему супругами здесь, в Заполярье, в чужой избе, где-то на незнакомом перегоне, на полпути к счастью, к их новому месту проживания, к совместному семейному будущему, каким бы оно ни было…

      «Как сложится всё? Что придётся пережить? Чего ждать на чужбине? Чем заслужили вдруг свалившееся супружеское счастье? Как получилось, что настоящая любовь затмила разум, а не только безумная страсть юных и пылких тел? Думали ли оба в тот момент об этом, вспоминали ли того, кто устроил им такое счастье – Вадима Зорина?» – некому было спросить у обезумевших любовников, да и незачем.

      Всё сложилось мгновенно! Видимо, предписание свыше, удел.

      Так ли, нет ли, но в ту запретную и сокровенную ночь сбылось предсказание старой французской баронессы Катрин-Марион де Лё Фруа, что Элиз и Анатолю не избежать друг друга – это их судьба. Как же быстро оно сбылось! Буквально через несколько суток!

      Это поистине стало их долей: трудной, изматывающей, нервной, полной дикой любви-страсти и сладкой ненависти, любви-войны с телом и разумом, с совестью, с чувством долга и чести. Победа будет нескорой и неоднозначной. Что за плата их ожидает за это опьянение тел и душ? Не задумывались. Об этом влюбленные не желали знать – несла на крыльях птица по имени Страсть.

      Она носила до того самого момента, пока уж очень громко всхлипнув-всхрапнув-взвизгнув во сне, мужчина-проводник не вздрогнул, заворочался, ворча и прося у Господа прощение, ещё невнятно бормоча сквозь дрёму.

      Только тогда Толик сильно зажал руки обезумевшей Лизы и больше не позволил им бесчинствовать с его телом и любовью. Затмила разум напрочь, голубоглазая волшебница! Вжав любимую в медвежью доху крупным мокрым телом, целовал долго, жадно, с прикусом, едва-едва постанывая: вот-вот хозяин окончательно проснётся.

      Девочка, горя и пылая, вновь обвивала тонкими мокрыми ногами его талию, прижималась огненным естеством и опять просила любви.

      – Опомнись… Остановись… Он почти проснулся…

      Нежно целовал опухшие губы, взмокшее личико, зарывался в намокшие локоны волос, пьянея и сходя с ума от смеси запахов горящей от возбуждения кожи Лизки, нагретых шкур и меха под и над ними, от незабываемого букета аромата волос, губ и сокровенного любимой.

      «Прибил-припечатал меня этот запах навсегда – раб стал его навечно, до самой смерти. Я вечный твой пленник, Лизка, судьба моя сладкая».

      – Лизонька… Любимая… Радость моя… Возьми себя в руки… У нас совсем не осталось времени… Лизааа…

      – Ещё!

      Сильно прикусив ему губы до крови, нашла цель и едва не закричала, соединившись вновь и выгнувшись дугой.

      – Ещё…

      Через несколько минут собака в сенях заворчала, стала повизгивать, настойчиво царапаться в дверь комнаты.

      Быстро накинув с головой шубы, Толик дико стиснул неистовую и ненасытную любимую и радостно заплакал, не сумев сдержаться: «Успел».

      Жена целовала жарко, сильно, изматывающе, шепча слова благодарности и… любви!

      Передёрнулся телом почему-то: «Лизка сошла с ума!»

      Взял чувства под контроль, нежно коснулся любимых губ, шепнув: «Спасибо, единственная!», бережно завернул её в парку, прижал спинкой к мокрой груди, накрыл их сверху медвежьим покрывалом и, уткнувшись во влажные волосы возлюбленной, провалился в беспробудный сон.


      Проводник едва добудился их!

      Сначала просто возился на лавке, одеваясь, обуваясь, шумно потягиваясь и зевая во весь рот, непрестанно его крестя. Потом сбегал на улицу и сам, и выпустил собаку, вернулся, умылся и встал к иконам в восточном углу избы на колени, творя утреннюю молитву. Начав тихо, гудел во весь мощный голос, отбивая поклоны.

      На печи была тишина.

      Встав с колен, поклонился святым, повернувшись к гостям, прислушался. Почесал голову, хохотнул в бороду и пошёл ставить самовар, топая ногами, гремя утварью, звеня вёдрами.

      Не шевельнулись!

      – Ай, да силён парень! Укатал жену-то за ночь. И сам спит замертво! – тихо смеялся, краснел, мотал головой. – Дело молодое. Знать, молодожёны. И я не помеха был.

      Проворно накрывал на стол, выполняя привычную работу, засветил две керосиновые лампы.

      – Жаль будить молодят-то, – вздохнул тяжело. – Ладно, сам перекушу, а там уж и их подыму по одному.

      Ароматный дымок затопил избу, когда занёс самовар из сеней.

      Собака тихо сидела на коврике у двери, терпеливо ожидая куска – продрогла в сенях за морозную и ветреную ночь. Подползла к остывающей печи, виновато покосившись на хозяина.

      Буркнул, но не прогнал, поставив миску с оттаявшей и ошпаренной рыбой рядом.

      Съев, повиляла хвостом, убедилась, что добавки не перепадёт, растянулась под лавкой и, положив морду на лапы, уснула крепким сном, согревшись в тепле комнаты.

                Октябрь 2013 г.                Продолжение следует.

                http://www.proza.ru/2013/10/10/103