Вершина. Часть 11. Глава 8

-  Вы представляете, что такое в семнадцать лет стать правителем Флоренции? Из деревенского дома взяли никому не известного паренька с недостаточным образованием, до которого раньше, по большому счёту, не было дела, привезли и посадили на трон, - на его лице появилось отражение тех давних переживаний. - Когда рыцари ворвались в наш дом, я думал, что что-то случилось и, возможно, нас всех арестуют или просто убьют, как дальнего родственника могущественного правителя Алессандро, зверски зарезанного наёмными убийцами. Разве мог я хотя бы предположить, что избран для лучшей доли? - он отрицая покачал головой. - Они думали, что мальчишкой будет легко управлять. Вернуть республику не решились, пойти против императора было некому. Знаете, что я испытывал поначалу, Эрнесто? Холодный липкий страх. Как будто мне подарили коня, посадили на него, но запретили выезжать и сказали, что как только ты выедешь за ворота, мы тебя убьём. Представляете, что такое быть у власти и не иметь возможности ею воспользоваться?
   В комнату заглянули через окно солнечные лучи и осветили его взволнованное лицо, выразительные, немного выпуклые глаза, крепкий торс и сильные мускулистые руки.
-  Я постоянно ощущал опасность и понимал, что как только я перестану делать то, что велят, эти люди, не задумываясь, уничтожат меня точно так же как предшественника. Конечно, после того, что он вытворял, многие ненавидели уже саму фамилию Медичи. Флоренция досталась мне в плачевном состоянии: павшая после капитуляции и вступления в город разрушительных имперско-папских войск, республика, ставшая вновь герцогством, нищая и разграбленная после войны и шестилетнего правления Алессандро казна, страх и нищета повсюду... - он прикрыл на мгновение глаза. - Вы представить себе не можете! Поначалу я совсем растерялся, а затем стал заниматься физическими упражнениями, чтобы суметь постоять за себя; построил на заднем дворе целую тренировочную площадку и выкладывался до изнеможения, только это помогало избавиться от страха. В конце концов, я стал владеть собой, ощущая своё тело и его силу, мне хотелось научиться управлять и духом, а он мне повелевал взять власть в свои руки и навести порядок в герцогстве. Я заключил договор с тем, кого все считали врагом, с победителем - Карлом Пятым, и не прогадал. Заметьте, я был верен ему до конца. В наше время, это - величайшая роскошь! Его покровительство дало мне возможность укрепить власть и избавиться от могущественных врагов, желавших видеть меня послушной марионеткой в их политических играх и амбициозных планах. Но большинство великих мира сего по-прежнему смотрели на меня свысока, как на безродное ничтожество, ни на что не способное. С благословения императора и Папы мне удалось добиться руки Элеоноры, дочери вице-короля Неаполя, маркиза Вильяфранка дона Педро Альвареса де Толедо, сына второго герцога Альбы. Такая королевская кровь уже ни у кого не вызывала усмешек!
   Герцог встал и подошёл к одной из фресок, на которой он был изображён ещё совсем молодым, с пылающим взором и решительным выражением лица, пронзающим мифического зверя:
-  Я должен был навести в своих владениях порядок. Мои враги сложили головы. Все до единого. Их имущество пополнило казну, во Флоренции вновь закипела жизнь. Как раз тогда прибыла в город моя невеста. Если бы Вы знали, граф, что я почувствовал, когда впервые увидел свою будущую жену! Это была богиня, недосягаемое для меня совершенство!.. Она сорила деньгами с королевской беспечностью. Приданое Элеоноры было огромным, но всё это не шло ни в какое сравнение с её красотой. Мне досталась звезда, по какой-то случайности упавшая с небес на землю! - он ненадолго замолчал, словно раздумывая, стоит ли дальше открывать душу. - Мы спали в одной спальне, ели за одним столом, я не мог ею надышаться и ради неё хотел совершить что-то значительное, заставить весь мир признать, что я достоин хотя бы мизинца моей королевы, - он улыбнулся добрым воспоминаниям с нескрываемой печалью в глазах.
   Я слушал его, затаив дыхание, не в силах оторвать глаз, и видел Козимо, которого не знал прежде, даже не подозревал о его существовании. Этот человек всегда казался до крайней степени властным и жёстким, полноправным правителем, неумолимым и уверенным в себе, недооценивавшим сокровище, находившееся в его руках.   
   Да, у него были свои мужские слабости, но теперь я точно знал, что была и настоящая любовь. Его затянувшийся монолог напоминал исповедь. Почему-то ему захотелось открыться именно мне, как близкому Элеоноре человеку, и я ощущал всю важность и ответственность происходящего, как священник, которому доверился князь Церкви, в чьей власти находится жизнь самого исповедника.
-  Вы ещё не устали от моих признаний, граф?
-  Что Вы, Ваше Высочество! Для меня огромная честь слушать Вас...
-  Не знаю сам, что со мной случилось, Эрнесто, вдруг понял, что устал и больше не могу носить это всё в себе... - он провёл рукой по гладко уложенной бородке. - Единственным человеком, кто знал обо мне всё, видел меня насквозь, прощал и поддерживал, просто любил, - была Элеонора, она помогла мне верить в себя. Моя королева признала меня своим королём! Понимаете, что это значит? Любая другая на её месте всю жизнь бы подчёркивала разницу между нами: в происхождении, богатстве, образовании... но только не она, Элеонора ни разу, слышите, ни разу, не упрекнула меня в том, что я ей чем-то обязан! Благородство этой души, думаю, и Вам хорошо было известно. Вы же общались? Ну же, не молчите, до меня доходили слухи, при дворе шептались, что граф Гриманни гарцует под окнами герцогини и тайно посещает её.
   Смиренно опустив глаза, я ответил:
-  Мне выпала честь беседовать с великой герцогиней, я видел, как она высоко ценила и бесконечно уважала Вас, мой синьор.
-  Да, мне досталась самая большая награда в жизни, говорю Вам, Эрнесто, - мы любили друг друга. Поэтому я верил ей, а не досужим сплетням и интриганам. Одного слова Элеоноры было достаточно, чтобы остудить мой гнев и ревность. Она почитала Вас как святого, и это было мне непонятно. Если бы тогда я увидел Вас, как сейчас, без глупой ревности и досады, то согласился бы с нею и принял Вас в близкий круг, но увы. Нужно было потерять моё сокровище, чтобы узреть правду.
-  Ведь это Вы каким-то чудом исцелили её от чахотки?!
-  В том нет моей заслуги, Ваша Светлость, отшельник по имени Рох сделал это, продлив жизнь благословенной покровительницы нашей. Но никто не знал, как тяжело ей дастся эта отсрочка, сколько горя и бед вам придётся перенести. Иногда мне кажется, милосерднее было не спасать герцогиню, а отпустить с миром, туда, где нет боли и зла, где она вскоре встретилась бы со своими детьми.
   Мы оба замолчали, каждый думал о своём. Мне было приятно узнать о дорогой сердцу женщине то, о чём раньше я не смел даже догадываться, чувствуя сердцем всё, что сейчас откровенно поведал Козимо.
-  И всё же я благодарен Вам! Несмотря ни на что, мы имели счастье видеть её, и в горе и в радостях быть с нею рядом. Знаете, Эрнесто, как только Элеонора появилась, она сразу же навела здесь свой порядок, научила меня многим вещам, в этикете, политике, экономике, - продолжил Козимо. - У неё всегда была великолепно развита коммерческая жилка, она будто сердцем чувствовала, куда стоит вложить средства, чтобы их приумножить. Редкое качество для женщины, не правда ли? Моя жена развила во мне любовь к искусству, объяснила его важность, приучила к благотворительности, подсказала, как правильно нужно управлять людьми...  При этом всегда оставляла за мной последнее слово, позволяя принимать решения самому, даже те, которые считала не совсем правильными. Она всегда знала, когда нужно промолчать и когда я нуждаюсь в совете... Вижу, Вы не удивлены, мой друг?
-  Впервые, когда я увидел вас, Ваше Высочество, я понял, что это так, и подумал  о справедливости выражения, что "за каждым великим мужчиной стоит великая женщина". 
-  Вы правы, Эрнесто! О, как же Вы правы! А я признался в этом себе только тогда, когда её не стало...
   В кабинет, постучавшись, вошёл секретарь.
-  Ваше Высочество, у меня важное сообщение от Элеоноры дельи Альбрицци, - его лицо пылало от быстрого бега.
-  Говорите!
-  У Вас сегодня утром родился здоровый крепкий сын.
   Козимо изменился в лице. Трудно было понять, что он испытывает: радость или сожаление. Отправив секретаря, он повернулся ко мне и, оценив моё выражение лица, сказал:
-  Жизнь продолжается, Эрнесто, я уже говорил Вам, что ненавижу одиночество. Но никто, слышите, никто не способен заменить мне её.

Продолжение: http://www.proza.ru/2013/10/15/1052