Генерал Власов

ПОЛИТИЧЕСКИЙ ДЕТЕКТИВ

НАКАНУНЕ ВОИНЫ И МИРА

ТАИНА ОПЕРАЦИИ «ЦИТАДЕЛЬ»



Глава шестьдесят восьмая

У Курской битвы, к началу которой 5 июля 1943 года обе стороны готовились в обстановке строжайшей секретности, осталось немало неразгаданных белых пятен. Сумма субъективных взглядов историков и мемуаристов на величайшую операцию Второй мировой войны не складывается в объективную картину и сегодня, по прошествии 66 лет.

Отчасти это происходит потому, что в сохранении тайны по крайней мере одного решающего обстоятельства, повлиявшего на исход полуторамесячного сражения, в одинаковой степени были заинтересованы обе воевавшие стороны: Москва - потому что выиграла битву, Берлин - потому что ее проиграл.

15 апреля 1943 года Гитлер подписал приказ о начале 5 июля крупнейшей стратегической операции под Курском, получившей кодовое наименование «Цитадель». Спустя два дня фельдмаршал Кейтель, возглавлявший вермахт, отдал свой приказ: «Немедленно перевести русского генерала Власова под особым конвоем обратно в лагерь военнопленных, где и содержать безвыходно.

В лагерь Власова не вернули, но свободу ограничили. Что это было превентивная мера в целях сохранения секретности предстоящей операции или запоздалая догадка, что для Власова она уже не секрет?..

Крупных разведчиков, способных получать доступ к стратегическим замыслам немецкого коман дования, у Москвы тогда не было Однако рядом стоит такой факт: генерал Власов поддерживал тесные дружеские связи со многим высокопоставленными офицерами готовившими военный переворот в нацистской Германии. Особенно близок был с полковником фон Штауфенбергом, пронесшим бомбу в «Волчье логово» Гитлера, начальником 2-го отдела контрразведки абвера полковником Фрейтаг-Лорингхофеном, который застрелился сразу после провала заговора 20 июля 1944 года.

Можно знать о планах противника и не суметь помешать их осуществлению, но под Курском, где решалась судьба войны, все делалось наверняка. И в том, что именно делалось, особую роль сыграли так называемые «восточные батальоны» русских.

Их участие в Курской битве н стороне вермахта—это тайна, которая как бы сама себя хранит. Ибо правда не нужна никому.

7 мая 1945 года 1-я дивизия РОА под командование генерал-майора Буняченко оставила освобожденную ею ликующую Прагу встречать гвардейцев танкистов генерал Рыбалко и направилась на юг. В Австри находилась 2-я дивизия РОА во главе с генерал-майором Трухиным, который за два дня до этого 5 мая связался командованием американских войск на предмет без оговорочной сдачи.

Трухина, занимавшего до войны должность начальника штаба Прибалтийского военного округа, тянется ключ к понимани картины того времени и сегодняшнего огульного неприятия власовцев как предателей перешедших на сторону врага. Один русский генерал готов драться с англо-американскими войскам до последнего, другой - выпрашивает возможность сдаться им в плен, и оба называются «власовцы».


Восточные батальоны


Катастрофа под Курском, где вермахт потерял свыше 500 тысяч солдат и офицеров и около полутора, тысяч танков, явилась не просто провалом крупной военной операции. Это был крах всей стратегии Гитлера. Вот почему он, собравший свое ближайшее окружение на совещание в главной штаб-квартире, был необычайно бледен и близок к истерическому припадку.

Первым докладчиком на совещаний был рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. Генералы с тревогой ждали, какую причину он выдвинет в объяснение того, что случилось под Курском. И Гиммлер назвал эту причину.

- Мой фюрер! твердо заявил он. - Я только,что получил сведения о том, что прорывы в расположении наших южных армий явились следствием измены русских добровольческих частей, которые были отправлены на Восточный фронт вопреки вашему запрету. Я был всегда против того, чтобы русским давали немецкую форму и оружие. Теперь мы пожинаем плоды доверчивой глупости известных кругов.

- Кейтель!.. - задыхаясь от нахлынувшей' ярости, выкрикнул фюрер, - Известно ли вам что-либо об этом?..

Губы Кейтеля сковало судорогой страха, язык не повиновался, лицо Сделалось серым, как старая марля.

- Я надеюсь, вы не станете мне лгать и говорить, что рехсфюрер ошибается!.. - продолжал кричать Гитлер.  Это уже не первый раз случается, что самые достоверные сведения я получаю помимо вермахта! Я к вам, Кейтель, обращаюсь!..

- Фюрер... - с трудом начал говорить фельдмаршал, - я тоже получил донесение. от командующего одной из групп армий, что на его участке фронта некоторые добровольческие части оказались ненадежными. Но в его сообщении нет ни слова о том, что эта ненадежность сыграла сколько-нибудь существенную роль в прорыве русскими нашего фронта...

- Этому виной - чертовское наваждение, которое нашло на тех, кто добивался формирования целой русской армии, не желающей подчиняться никому!.. - Гитлер визжал, не владея собой. - И теперь они еще хотят оправдаться за свою глупость. Разве вам недостаточно было сообщения о какой бы то ни было ненадежности в это критическое время?!. Разве вам еще не ясно, кто с нами и кто против нас?.. Достаточно! Я на многое смотрел сквозь пальцы, но теперь... Теперь я приказываю, чтобы этот гнойник был вскрыт! Вы, Кейтель, всем этим господам в генеральном штабе - этим мечтателям, рождающим иллюзии... Я приказываю расформировать все русские части! Для начала - первые 80 тысяч. Они должны быть разоружены, и всю эту банду нужно послать во Францию на угольные шахты.

Гитлер в гневе сломал карандаш и швырнул обломки на оперативную карту Курского выступа, пестревшую красными и синими стрелами несостоявшегося охвата армий Центрального и Воронежского фронтов.

- Мы не нуждаемся ни в каких русских изменниках! - воскликнул он. — Эти русские только й ждут момента, чтобы нанести нам удар в спину. Они к тому и вели. Их «неблагонадежность» возникла как по заказу. Под Курском нас предупредило само проведение...

- К сожалению, это не так просто, мой фюрер, - Кейтель рискнул прервать Гитлера. - Для того, чтобы заполнить позиции, занимаемые восточными батальонами, и для их разоружения потребуется много немецких частей. Не менее дивизии.

- Я не  желаю вас слушать, Кейтель! Имеют ли господа там, в генеральном штабе, такую силу, что им больше нельзя приказать разоружить кого надо?.. Генштаб должен сам позаботиться о том, кто будет разоружать. Рейхсфюрер окажет им необходимую поддержку. Я ожидаю первого сообщения о проведенной операции в течение 48 часов. Я их предупреждал, а теперь пусть эти господа сами расхлебывают кашу, которую заварили. Передайте дословно Цейтлеру: исполнение приказа в течение 48 часов, в противном случае я дам неограниченные полномочия рейхсфюреру СС применить полицейскую силу и тогда все это будет закончено очень быстро.

Понятен гнев Гитлера. Понятен страх Кейтеля. Не очень понятно, что такое «русские добровольческие части» - восточные батальоны, проявившие неблагонадежность в критической ситуации. И что в  конце концов произошло с ними на Курской дуге. Ни в одной советской военной энциклопедии нельзя об этом ничего прочитать. Сколько было там русских, если их разоружение требовало, по мнению Кейтеля, свежей немецкой дивизии, которую негде было взять?

Стенограмма другого совещания у Гитлера, состоявшегося 8 июня 1943 года в Бергхофе, в личной резиденции фюрера в Верхних Альпах, почти за месяц до начала операции «Цитадель», лишь частично отвечает на эти вопросы, потому что в делах с участием или неучастием русских формирований на Восточном фронте генералы сознательно, вводили Гитлера в заблуждение. Видно, крепко запали им в душу слова командующего РОА Власова: «Русских могут победить только русские».

На то июньское совещание прибыли фельдмаршал Кейтель, генерал Цейглер, начальник генштаба сухопутных войск: генерал Шмундт, главный адъютант фюрера, и другие высокопоставленные лица, отвечавшие за использование восточных батальонов. Гитлер в целом высказывался против их использования на фронте, однако признавал, что войсковые соединения Власова нельзя удалить безоговорочно, так как «их надо кем-то заменить». Он спросил у генерала Цейтлера, сколько всего таких соединений?

- Мы имеем всего 78 батальонов, один полк и 122 роты - это все, - доложил Цейглер. - На передовой восточных батальонов немного, и все они очень распылены. Их нельзя убирать.

- Да, согласился Гитлер, - это нужно, без этого не обойтиоь. Но, с моей точки зрения, решающий момент заключается не в самом участии этих соединений в боях на Восточном фронте, а в том, что мы ни в коей мере не должны дать себя обмануть. Это главная опасность.

Далее выступил фельдмаршал Кейтель, который, сославшись на просьбу командующего группой армий «Север», предложил включить «эстов, латышей и литовцев» в состав немецких частей.

- В каком качестве? – спросил Гитлер.

- В качестве э-э... немецких солдат.

- В такой общей форме этого нельзя делать.

- Но ведь существует у нас полноценная латышская дивизия «Ваффен СС»...

- Это отдельное соединение, - сказал Гитлер. - В общей массе такого практиковать не следует. Совершенно другое дело, если я иду на уступки, позволяя формировать отдельные национальные легионы, но такие легионы должны быть, во-первых, тщательно подобраны из числа наших сторонников, а во-вторых, хорошо выдрессированы...

В отношении национальных добровольческих легионов вроде латышской дивизии «Ваффен СС» все так и делалось, как того требовал фюрер - подбирали особо надежных, как правило, тупых и нерассуждающих и дрессировали их в духе преданности нацистским идеалам. Но в том, что касалось русских восточных батальонов, генералы вермахта просто вынуждены были вводить Гитлера в заблуждение, заявляя, что все они распылены по линии фронта и не представляют опасности как единая боевая сила. Фактически это были не батальоны, а полки и даже дивизии, которыми пытались заткнуть бреши на фронте.

Под Курском немецкие генералы обманули самих себя. И еще послевоенных историков, не способных отказаться от принятой однажды версии: дескать, власовцы держали только Западный фронт немцев.  Правильно, держали, но не в 1943. году, когда об открытии второго фронта праздно болтали союзники, ожидавшие критического ослабления Советского Союза. В июле-августе 1943-го восточные батальонь были брошены в мясорубку Курской дуги. Там они заняли позиции позади немецких порядков. И когда немцы дрогнули, стали отходить в надежде, что их поддержат свежие части русских добровольцев, те вдруг организованно расступились и позволили советским войскам осуществить глубокий прорыв на фланге южной группировки вермахта. Этот неожиданный маневр и стал началом конца операции «Цитадель» и всей восточной кампании Гитлера.

В той мясорубке восточные батальоны уцелели. Но не только потому, что расступились. Они еще нужны были Сталину для решения основной задачи, которая ждала впереди.


Второйфронт


15 сентября 1943 года один из кураторов русских формирований генерал Хельмиг был срочно вызван в Мауэрвальд, где начальник генерального штаба сухопутных войск генерал Цейтлер сообщил ему о приказе фюрера разоружить все восточные батальоны и отправить их на шахты.

- Я не желаю получать по носу из-за ваших проклятых добровольцев! - орал Цейтлер. - Я сыт по горло! Не пытайтесь мне возражать или что-либо говорить. Я требую, чтобы вы беспрекословно отдали соответствующие распоряжения и доложили мне о результатах в течении шести часов.

- Это совершенно невозможно, - глухо возразил Хельмиг.

- Что вы такое говорите?! Как это невозможно, если существует приказ фюрера? Он точно установил, что добровольческие части нашего южного фланга отказались подчиняться. Хуже того, они бежали! Они образовали зияющие дыры в нашей линии обороны. Таков результат ваших заигрываний с русскими. Приказ не терпит промедпейия в исполнении. Я не имею желания рисковать головой из-за ваших неуправляемых русских!..

Далее начался цирк. Генералы добросовестно отдавали приказы, как бы желая выполнить волю Гитлера, и боялись хоть на минуту задуматься о том, что произойдет на фронте, если эта воля действительно исполнится. Во-первых, общая численность соединений РОА составляла свыше полумиллиона человек. Во-вторых, русские нагло выставляли за порог своих немецких кураторов, а в-третьих, чтобы заменить их, пришлось бы оголить практически все участки Западного фронта вдоль «Атлантического вала».

Выход нашли не без участия генерала Власова. Решено было совершить рокировку: русские — во Францию и Италию, немецкие дивизии - на Восточный фронт. А для того чтобы набрать затребованное фюрером количество «шахтеров», провели массовые облавы в Киевской, Харьковской и Днепропетровской областях. Однако Власов согласился на рокировку не сразу, поскольку такой поворот событий не был предусмотрен ни в ГРУ, ни в Генштабе, ни в голове самого Сталина.

Власовцы роптали, не желая удаляться от пределов отечества, и это понять можно, ведь назывались они «Русской Освободительной Армией». Что им искать на Западе? От Власова немцы требовали подписать «открытое письмо», в котором вроде бы все разъяснялось. .Власов.тянул время, заявляя, что лучше вернется в лагерь, чем откажется от миссии «освободителя России». Чтобы его не донимали, ударился в запой. Кураторы видели, что он находится на грани нервного срыва. Наверное, так оно и было.

С другой стороны, из такого запоя не выходят со свежей головой и ясными мыслями, как это вдруг случилось с Власовым, когда он заявил, что подпишет обращение, но при условии, что его, сидевшего после провала операции «Цитадель», под домашним арестом, вновь допустят к командованию армией. Тут уже немцы стали тянуть с ответом, пока Гиммлер не согласовал с фюрером назначение Власова командующим армией в чине генерал-полковника. Об этом ему сообщил сам рейхсфюрер, добавив, что отныне Власов имеет полномочия подбирать офицеров в чине до полковника исключительно по своему усмотрению.

В советских послевоенных публикациях это обстоятельство расценивалось как еще одно звено в длинной цепи предательств генерала Власова. При этом умалчивалось, что именно Власов выиграл битву под Москвой -в декабре 1941-го. Исключение составляло лишь мнение главного редактора «Военноисторического журнала» генерала Филатова, который в начале 96-х годов убедительно доказал, что Власов подчинялся инструкциям из Москвы, а не указаниям Гиммлера.

К исходу 1943 года англо-американские союзники уже обкатывали идею «компромиссного мира» с нацистской Германией. Об этом написано много. Не было только упомянуто, сколько и чьих конкретно усилий ушло на то, чтобы сорвать сепаратный сговор. После разгрома немецких армий на Курской дуге англичане и американцы уже понимали, куда клонится дело, и не хотели пускать советские войска в Центральную Европу. Скорее всего и не пустили бы, но генерал Власов приказал своим батальонам остановить англо-американцев.

Переброска на Западный фронт завершилась в январе 1944 года. Линия обороны, которую держала РОА, проходила вдоль атлантического побережья Франции, а кроме трго, русским были отведены участки обороны в Италии, Норвегии и Дании. И они, демонстративно сняв с кителей немецкие знаки отличия, стояли насмерть, одерживая наступательней порыв «союзников», стремившихся раньше русских оккупировать Германию.

Самой нелепой версией поведения власовцев является утверждение, будто они хотели во что бы то ни стало сдаться англо-американцам, поскольку опасались репрессий у себя на родине. На Западном фронте их погибло 470 тысяч - чуть меньше, чем было всего. Тех же, кто попал в плен, союзники содержали гораздо хуже, чем эсэсовцев, которые действительно рвались на Запад, не помышляя о серьезном сопротивлении. Фактически некому было защищать «Атлантический вал», кроме восточных батальонов.

Фронт против «второго фронта» стал как бы продолжением операции «Цитадель», только с другим смыслом. Тогда, под Курском, русские делали вид, что готовы сражаться, сейчас они на самом деле готовы были умереть, но не позволить лишить Россию окончательной победы над фашистской Германией.

Секретный план адмирала Канариса предполагал, что после покушения на Гитлера и осуществления военного переворота заговорщики предложат западным противникам свою капитуляцию, единственным условием которой со стороны немцев выдвигалось требование совместных англо-американо-германских действий, препятствующих продвижению советских войск в Центральную Европу. Во Франции они успели даже подготовить аэродромы для высадки десанта новых союзников. На Востоке же имелось в виду продолжить войну с последующим превращением ее в гражданскую. Русские бились бы с русскими.

5 октября 1943 года американский разведчик Теодор Морде встретился в Стамбуле с немецким послом фон Папеном и вручил ему некий «согласительный меморандум», который должен был стать основой политического и военного союза между США, Англией и Германией. Пункт второй этого документа гласил: «Германия, США и Великобритания станут державами великой тройки. Германия - в континентальной Европе, США - на американских материках и в Китае, Великобритания- в заморских территориях и в Африке. Континентальная Европа будет включать Польшу, Прибалтику и Украину».

Пункт пятый: «США и Великобритания гарантируют, что Россия никогда не вторгнется на германскую территорию. В случае необходимости они вооруженными силами помогут Германии, дабы воспрепятствовать вмешательству России в политические, экономические и торговый дела новой, послевоенной Европы».

Такие вот идеи передела мира забрезжили в головах союзников, и продвигались эти идеи близко к реальности. Сталину нечего было им противопоставить в условиях, когда его армии еще только начинали долгий путь на Берлин. Нечего, кроме восточных батальонов. По замыслу авторов «меморандума» из  Управления стратегических служб - будущего ЦРУ, восточным батальонам как раз и. предстояло развязать в России гражданскую войну. В этом случае второй фронт был бы открьл намного раньше, только в другую сторону.

«Оверлорд», как была названа высадка союзных войск в Нормандии, власовцы долбали союзников со всей своей русской основательностью. По этому поводу довольно странно высказался Черчилль: «Не ту свинью зарезали союзники». Потом англичане отыгрались на тех русских добровольцах, которые уцелели на Западном театре. За себя и за поляков. Они ведь полагали, что будет достаточно, если пустить впереди польскую армию Андерса, чтобы расчистить себе путь на Балканы и дальше - вплоть до Варшавы. Пустить-то поляков пустили в районе Монте-Касино, но там они почти все и полегли после первых сражений с русскими в немецкой форме.

В 1945 году Гиммлер, ведший свою игру в запутанной обстановке взаимных интриг гитлеровского окружения, готов был заплатить любую цену, лишь бы американцы пошли на сепаратный мир, но те уже ничего не решали. Все решали советские войска. Сталинский приказ в лихую годину Сталинграда «Стоять насмерть! Ни шагу назад!» -был выполнен русскими людьми на Западе, где, по сути, и действовал второй фронт под трехцветными флагами РОА.

Сегодня возникает закономерный вопрос: почему об этом молчали столько лет? Справедливо, что венец Великой Победы был безоговорочно отдан Сталиным русскому народу, но почему безмолвствовали те, кто в силу трагических обстоятельств оказался по ту сторону линии фронта, продолжая действовать в тылу врага так, как этого требовали шифровки ГРУ «Центр — Волкову»? «Понимайте причины», — твердил Власов-Волков, когда в присутствии немцев осуждал подчиненных за излишнюю «самостийность» и демонстративное пренебрежение к приказам германского командования.

Попробуем понять причины. Существует секретное постановление Государственного Комитета, Обороны от 18 августа 1945 года, касавшееся процедуры проверки бывших военнопленных, служивших в РОА или в специальных формированиях. Оно предусматривало направлять всех, кто не запятнал себя участием в карательных акциях, в места спецпрселений для использования на общих работах сроком на шесть лет. Желающим разрешали выписывать семьи. А на Колыму, вопреки общепринятому мнению, отправляли только уголовников. Настоящих предателей, разумеется, казнили. Но спецпоселение потому так и называется, что находилось под надзором НКВД и НКГБ. Кто в таких условиях позволит себе вспоминать, как было и что было? История Великой Отечественной войны уже писалась, и места власовцам в ней не было. Великая Победа не делится пополам.

Американцы же с самого начала держали плененных власовцев не на условиях Женевской конвенции, а на особо строгих и жестких. Они не могли знать причин жертвенной стойкости русских, сражавшихся против них, они знали только, что власовцы уничтожили в боях свыше 500 тысяч их соотечественников и не позволили захватить столицу Третьего рейха. За это и мстили.

И все же, почему те власовцы, кому суждено было осесть в США, Англии или Франции, и сегодня не вспоминают о своем участии в операциях на Западном и Восточном фронтах? Да потому что не нужна такая правда ни США, ни Англии. По сей день остается засекреченным «согласительный меморандум» 1943 года об условиях сепаратного сговора против СССР. Обязывает к молчанию и то обстоятельство, что многие оставшиеся на Западе власовцы считали Сталина главным виновником всех бед России, кто-то из них был убежденным противником Советской Власти. Как они могли признатъ, что действовали на фронте вопреки своим убеждениям?

Между прочим, Власов в момент задержания предъявил не только удостоверение командующего 2-й Ударной армией, подписанное Сталиным, но и партийный билет, который хранил в нагрудном кармане френча все годы войны. Ни он, ни его ближайшие соратники не были людьми малодушными, но на суде как один отвечали на вопрос о причинах перехода к немцам: «Смалодушничал. Струсил». Чтобы не домогались истинных причин.

Не мог же Власов сказать председателю военной коллегии Верховного суда СССР Ульриху, чтобы тот переадресовал свой вопрос в Гпавное Разведуправление Генштаба, в архивах которого по сей день хранятся тексты шифровок «Волкову». В частности такая: «Ваша 1-я, дивизия должна появиться на фронте в районе Люббен - Франкфурт-на-Одере - Коттбус не ранее  2 апреля. Далее действовать по плану «Цитадель-2». Не - потому что Жуков не успевал до 2 апреля развернуть на этом участке главный удар в направлении Берлина, и его до подхода дивизий Власова Держали немцы. Приди Власов раньше, немцы немедленно перебросили бы свою дивизию на другой, участок и там нанесли контрудар, что могло существенно повлиять на ход Берлинской операции, если вообще не сорвать план Жукова.

Командир 1-й дивизии РОА генерал Буняченко в указанное время занял, а затем, как и под Курском, оголил плацдарм для советских войск, уведя свои части пешим маршем в сторону Праги, которую предстояло освободить. Немцы по радио пригрозили, что уничтожат дивизию бомбардировкой с воздуха. «Попробуйте», - хладнокровно ответил Буняченко.

На суде он тоже сказал Ульриху, что смалодушничал.



Но вернемся к шифровке ГРУ: «Центр - Волкову. Ваша 1 -я дйвизия должна появиться на фронте в районе Люббен - Франкфурт-на-Одере - Коттбус не ранее 2 апреля. Далее действовать по плану «Цитадель-2».

Логичнее звучало бы «не позднее 2 апреля». Объяснение, что Жуков не поспевал со своими силами туда, куда ему поспеть надлежало, правильное, но лежит оно на поверхности.

Что же было привязано к дате 2 апреля в глубине смысла шифровки Власову-Волкову? Чего ради должен был рискованно тянуть время командир 1-й власовской дивизии генерал-майор Сергей Буняченко?

В ночь на 2 апреля 1945 года в ставке Верховного Главнокомандующего Сталина в присутствии маршала Жукова была подписана директива Первому Белорусскому фронту о подготовке  и проведении Берлинской операций. Главный удар решено было нанести, с Кюстринского плацдарма. Тогда только и стало окончательно ясно, где должна быть прорвана оборона немцев. Там, где Буняченко со своей дивизией.

Избранное Сталиным; направление главного удара вызвало. необходимость перегруппировки, основных сил 2-го Белорусского фронта с перенацеливанием их тоже на Одер в качестве правого фланга армий Жукова. На левом фланге стояла немецкая дивизия. Ее и должен был сменить генерал Буняченко.

Гиммлер же как командующий группой армий «Висла» решил, что 1-я. дивизия РОА должна сражаться против советских войск в Померании, в районе Штеттина, то есть примерно в 150 километрах от Франкфурта.

В соответствии с этим решением Буняченко получил от немецкого командования приказ: погрузиться со своей дивизией в 40 железнодорожных эшелонов и направиться к месту предстоящих боев в районе Штеттина.

Буняченко ответил на это, что, во-первых, проследует на фронт своим ходом, имея про себя в виду, что между его частями, погруженными в 40 эшелонов, нарушится всякая связь, и  немцы  легко смогут нейтрализовать и разоружить дивизию численностью 17 тысяч человек, а во-вторых, заявил, что у него имеется свой командующий - генерал Власов.

Первый аргумент немецкое командование насторожил, а второй, напротив, нормально уложился в традиционное понимание «орднунга». Порядок есть порядок. Существует командующий РОА генерал Власов, значит, он и должен продублировать приказ.

Власова долго искали, но найти почему-то не смогли. Тогда, стали искать, самого Гиммлера, чтобы тот внес необходимую ясность. Однако к тому времени Гиммлер уже оставил пост командующего группой армий в связи с «расшатанным здоровьем» и отбыл в горы укреплять организм.

Дивизия Буняченко выступила из лагерей близ города Мюнзинген в 300-километровый поход, делая по 40 километров в день. И русские солдаты в немецкой форме с нарукавной эмблемой РОА - щит с андреевским синим крестом на белом поле - появились «не ранее 2 апреля» в районе Франкфурта-на-Одере. То есть именно там, где маршал Жуков готовил главный удар.

Повторялся сюжет операции «Цитадель».


Свадьба в Баврии.


Странным выглядит то обстоятельство, что Власов уцелел после неудавшегося покушения на Гитлера 20 июля 1944 года. Для немцев не было секретом, что в друзьях русского генерала ходили главные заговорщики. Помимо отчаянного полковника Клауса фон Штауфенберга, однорукого и одноглазого героя африканских сражений, в их числе были полковник барон Фрейтаг-Лорингхофен, генерал Остер, генерал Ольбрихт, полковник фон Ренне, полковник фон Альтенштадт, генерал фон Тресков, генерал Вагнер и многие другие представители военной элиты.

Кто-то из них успел покончить с собой, как это сделал прибалтийский барон Фрейтаг-Лорингхофен, но большинство были жестоко казнены, независимо от каких-либо заслуг перед рейхом. Однако линия различия между ними проходила не по этой границе. Одни просто изливали душу в застольных беседах с умным русским генералом, откровенничая по поводу «шизофренической стратегии» фюрера, другие деятельно способствовали Власову в достижении не вполне ясных для них целей. Полковник фон Штауфенберг, пользовавшийся личной благосклонностью Гитлера, был, в частности, тем человеком в окружении Власова, кто добился разрешения на создание в Дабендорфе учебного и пропагандистского центра РОА, подготовившего в общей сложности около четырех тысяч офицеров для восточных батальонов. Эти офицеры вели в частях пропаганду отнюдь не в интересах нацистской Германии.

В рассекреченных архивах ЦРУ имеется донесение Даллеса в Вашингтон от 21 января 1945 года, в котором изложены сведения от заговорщиков, полученные еще летом 1944-го:

«Источник сообщает, что полковник фон Штауфенберг, совершивший пркущение на Гитлера, в  случае удачи путча планировал заключить мир с Советами и объявить в Германии «власть рабочих и крестьян». Консервативные генералы не были согласны с этим планом и выступали за соглашение с западными союзниками без Советов. Однако они не возражали фон Штауфенбергу, поскольку он был единственным человеком, который решился рискнуть своей жизнью, и только он мог подложить бомбу. Они надеялись, что в дальнейшем смогут повести развитие событий в приемлемом для них направлении, то есть западном...»

Насчет «власти рабочих и крестьян», якобы планировавшейся графом Штауфенбергом, звучит, конечно, на уровне детского сада. Это издержки стандартного мышления Даллеса. Но факт в том, что полковник симпатизировал взглядам Власова на будущее России и помог организовать деятельность РОА в Дабендорфе таким образом, что он оказался практически не подконтролен немецкому командованию. Сделать это можно было лишь зная изнутри :«орднунг» немецкой бюрократии. Начальником школы в Дабендорфе был назначен немец из прибалтов Вилфред Штрик-Штрикфельдт, живший некогда, в Санкт-Петербурге и в Первую мировую войну служивший в русской армии. В 1920 году он обзавелся торговым делом в Риге, а в 1939-м, в результате германосоветского пакта, был. Эвакуирован в, Познань. В, 1941 году капитан Штрик-Штрикфельдт служил в штабе фельдмаршала Фон Бока, а в, 1942-м был переведен в отдел генерального штаба вермахта, ведавший разведкой в СССР. После войны он написал книгу о Власове, которую назвал «Против Сталина и Гитлера».

Вероятно, Штрик-Штрикфельдт достиг совершенства в понимании немецкого «орднунга». С помощью Штауфенберга он добился того, что патриотический русский центр в Дабендорфе, расположенный в 35 километрах от Берлина, обязан был отчитываться перед верховным командованием вермахта, перед министерством пропаганды, перед Восточным министерством и перед Главным управлением имперской безопасности в лице Гиммлера. Капитан Штрик-Штрикфельдт прекрасно использовал сложившееся многовластие, противопоставляя одну «юрисдикцию» другой, извлекая из этого несомненную пользу для РОА. Конечно, Власов не уцелел бы в условиях массовых репрессий, против заговорщиков и тех, кто был к ним причислен после событий 20 июля 1944 года, когда Гитлер в Растенбурге был только контужен взрывом бомбы Штуфенберга. Уберечь русского генерала было под силу лишь рейхсфюреру ОС Гиммлеру.. Кто мог повлиять на него в решении такого сомнительного вопроса, как жизнь и.судьба генерала Власова? Только тот, кому Гиммлер доверял.

Подходы тут строились дальние, изначально не имевшие своей целью спасти Власова, но вызванные необходимостью приблизиться к всесильному Гиммлеру и заручиться его поддержкой Русского освободительного движения под сенью синего креста на белом поле. Правой рукой Гиммлера был некто Кригер, брат которого оберфюрер СС доктор Кригер служил главврачом медслужбы эсэсовских соединений и был женат на Хейди Биленберг, владелице санатория для офицеров ОС в уютном и тихом баварском городе Руполдинге. Решающим являлось то обстоятельство, что фрау Биленберг была племянницей Генриха Гиммлера. Можно сказать, любимой племянницей.

Для ГРУ это была головоломная операция, не имевшая аналогов. Но она была, она состоялась. Без этой рискованной, авантюрной затеи Власова и его генералов в конце концов расстреляли бы. К тому и шло, когда он представил свою программу Русского освободительного движения из 18 пунктов, частично озвученную им в Смоленске и получившую впоследствии название «Смоленская декларация». В ней провозглашалась безусловная национальная независимость России, а предполагаемые договоры с «англо- американскими капиталистами» осуждались как враждебные русскому народу.

На все 13 пунктов немцы ответили категорическим «нет». А когда программу Власова положили на стол Гитлеру, он буквально рассвирепел: «Никакой русской армии! Никогда! Русские должны умирать вместо немцев, и это единственное правило, которым я руководствуюсь.

Гиммлер поспешил тогда выступить на совещании высших офицеров СС и вермахта с такими словами: «Многие возлагали надежды на этого Власова. Я думаю, в данном случае мы преувеувеличиваем оценки славян... Господин Власов, что меня удивило, даже в Германии проводил пропаганду в гротескной форме и читал нам, немцам, лекции о том, что Германия еще никогда не мота победить Россию и что она может быть побеждена только русскими. Нашей молитвой, господа, должно бьпъ следующее: «Мы превыше всех врагов на земле. И когда приходит какой-то русский выскочка, бывший позавчера, может быть, каким-то подмастерьем, а вчера сделанный Сталиным генералом, который с заносчивостью славянина читает здесь лекции и заявляет, что Россия может быть побеждена только русскими, то я должен сказать, что таким заявлением человек показывает, какой он свинья. Все, что нам предстоит сделать нынешней зимой, - это уничтожить два или три миллиона русских. Для нас конец войны означает свободйый путь на восток...»
В общем ясно, чего следовало ждать Власову. Полез на рожон и проиграл. Однако немецкие друзья и покровители увидели в этом своеобразное подтверждение преданности интересам свободной Германии. Логика такова: человек Сталина не рисковал бы столь открыто и безрассудно, как это делает Власов. Следовательно, ему можно доверять. По крайней мере во всем, что касается оппозиции Гитлеру. Значит, надо искать возможность спати его.

И тут выходит на сцену доктор Кригер, имевший доступ к Гиммлеру и Розенбергу, являвшийся между тем непримиримым критиком нацистского режима. С подачи Штрик-Штрикфельдта доктор Кригер приглашает к себе в гости русского генерала й в его присутствии клеймит позором восточную политику Гитлера на оккупированных территориях России. Доктор Кригер, что также немаловажно, был выходцем из Прибалтики и прекрасно говорил по-русски. Он и взялся, по словам Штрик-Штрикфельдта,  разрубить гордиев узел со «Смоленской декларацией», то есть дать ей официальный .ход.

- Все успехи Третьего рейха основаны на внезапности нападения, - иронично усмехаясь, сказал Кригер. - Завтра день рождения  Розенберга, и я намерен внезапно напасть на него с этим смоленским воззванием.

Штрик-Штрикфельдту это показалось откровенным бахвальством, однако наутро в его кабинете на Викториа-штрассе раздался звонок и доктор Кригер, слегка куражась, сказал по-русски: «Говорит чертова бабушка. Только что подписано согласие министра Розенберга на печатание и распространение воззвания. Пришлите кого-нибудь забрать документ, пока высокопоставленная персона не изменила своего решения, что вполне вероятно. Вам нужно действовать быстро, быстро!..»

Согласие Розенберга означало к для Власова, что нацистское министерство пропаганды принимает его сторону. Но этого было недостаточно. Одномоментный успех объяснялся тем, что Розенберг не желал  допустить усиления Гиммлера в отношении восточной политики и только потому подписал разрешение на распространение листовок с воззванием Власова.

Далее происходит следующее. Штрик-Штрикфельдт везет Власова на отдых в Руполдинг, где его радушно встречает жена оберфю-рера СС Хейди Биленберг. Она еще нает, что скоро станет вдовой. Доктор Кригер, ее супруг, отбывает в срочную командировку на Кубань. Знакомство с Адель, как звали фрау Биленберг близкие, сложись весьма романтично - при свечах и положенных к тому приятных говорениях. Похоже, от русского генерала она была в большем восторге, чем от законного оберфюрера. А с ним произошло на Кубани загадочное. Он исчез. Исчез так, словно и не было его на свете. По прошествии положенного времени было объявлено, что доктор Кригер погиб. Горько, конечно, но и жить тоже надо. Вдова оберфюрера увидела в мерцании свечей свою судьбу и поняла, что ей предстоит в перспективе стать «первой дамой России».

Короче говоря, брак в Баварии состоялся. Притом, что Власова терзало это решение, принятое не им, ведь дома оставалась настоящая жена Анна Михайловна, в девичестве Воронина, а рядом женщина с фамилией, странно созвучной -Воронова Мария. Та самая Маруся, с которой он блуждал по Волховским болотам в окружении. После пленения ее отправили в Ригу, где пытались перевербовать. А потом Власов настоял на её возвращении, и Штрик-Штрикфельдт лично озаботился, этим вопросом. Марусю в Дабендорфе встретили всеобщим ликованием и двухдневной попойкой.

После ареста Власова в полосе наступления маршала Конева следы Марии Вороновой затерялись в Минске. Можно лишь предположить, что дальше она жила с другой фамилией и под другой легендой. Как и сам Власов, когда перестал быть Власовым. Как и Рихард Зорге, который 7 ноября 1944 года перестал быть Рихардом Зорге, поскольку накануне объявленной казни советские официальные лица о чем-то-договорились с японцами, и лишь немногие москвичи долго потом, в семидесятых годах, гадали, что это за странный человек ежевечерне приходит к памятнику Зорге и подолгу сидит там, опираясь на палку. Стар был он и неразговорчив, этот высокий, худощавый человек с палкой. И ведь не подойти, не заговорить.

В районе станции метро «Сокол» не принято навязываться в собеседники, потому что живут там отставные резиденты и уцелевшие разведчики. И не у кого спросить: «Который час, ваше превосходительство?»


На острие главного удара


Прибытие русской дивизии в район Франкфурт-на-Одере не привело в восторг командующего 9-й армией генерала Буссе, и это было понятно, потому что именно в полосе обороны 9-й армии на Курской дуге случился прорыв советских войск, когда восточные батальоны попросту расступились и позволили этот прорыв совершить. Генерал-полковник Буссе вынужден был смириться с появлением на его участке откровенно враждебных русских физиономий и приказал своим полкам освободить позиции на передовой для власовцев, чтобы теперь они были впереди немецких порядков, а не наоборот, как под Курском.

На всякий случай Буняченко шепнул своим офицерам, что надо быть готовыми к прямому столкновению с немцами, но внешне выглядел покладистым и любезным с ними. Живо интересовался данными немецкой разведки о противостоящих за Одером советских войсках, подробно расспрашивал начальника штаба 9-й армии генерала Гольца о силе и вооружении его частей Целыми днями, не отрывая бинокля от глаз, изучал позиции, давая комментарии, поражавшие немецких штабистов великолепным пониманием тактики оборонительн действий. Вроде бы наставлял немцев, и вроде бы искренне. Ну,так ведь не Гольцу и не Буссе предстояло сдерживать наступление совецских войск. Это для него, Сергея Кузьмича Буняченко, нарисовался здесь синий крест на белом поле Андрея Первозванного, и только он знал, как следует действовать на этом поле русским людям.

А время между тем двигало к дате 16 апреля, назначенного Сталиным для общего наступления фронтов на Берлин. Тепе уже точно известно, что этой даты немцы не знали и главного удара ждали совсем не там, где старался совместить свои взгляды на тактику обороны со взглядами генерал Буссе Сергей Кузьмич Буняченк. Когда они полностью совместились Буссе отвел свои полки с позици предоставив защищать их тактическому единомышленнику. Это был Кюстринский плацдарм - направление главного удара.

Что делают наступающие войска, когда им предстоит захватить плацдарм на другом берегу реки, достигающей по ширине 180 метров? Они строят мосты и переправы, что осложнено весенним ледоходом. Впрочем, почему только на том берегу держат оборону войска, хорошо понимающие, что им делать в такой обстановке? Они стрелять должны. Хотя бы это они должны делать. Вопрос такой: куда они стреляли, о чем думали, если под их оборонным доглядом саперы Жукова возвели 25 мостов и наладили паромных переправ? Это совсем не праздный вопрос, когда начало переправ через Одер у маршала Жукова, а конец - у власовског генерала Буняченко.

Ответ прост. За сутки до начала наступления - в ночь на 15 апрел наступлением темноты, дивизи Буняченко снялась с боевых позиций и двинулась на юг, соблюдая все меры походного охранения. Все повторилось как под Курском, только еще очевиднее. Этим и объясняется кажущаяся легкомысленность Сталина, приказавшего Жуков наступать, не дожидаясь перегруппировки сил других фронтов. Тольк Верховный знал, кто будет держать оборону на этом плацдарме и когда именно он оставит этот плацдарм.

Жуков в свои «Воспоминаниях и размыш лениях» пишет: «Еще бы пять-шесть суток...» За эт время, однако, и Буссе опомнился бы, повернув обратно Кстати, генерал-фельдмаршал Шернер опомнился, хотя и пребывал далеко от места событий. Когда ему доложили, что дивизия Буняченко снялась позиций, он сказал: «Значит они рахаться не желают». А что будет, если я этому русскому генералу Буняченко скажу что поставлю его к стенке? Прикрепленный к 1-й дивизи РОА майор Швеннингер, доложивший Шернеру о самоуправстве русских, заметил, что это не так легко будет сделать.У Буняченко танки Т34, артиллерия, зенитные орудия и 17 тысяч солдат.

«А как все будет выглядеть, если я одной своей эскадрильей бомбардировщике превращу его дивизию в квавую кашу?» - продолжал неистовствовать фельдмаршал. Майор Швеннингер преданно таращил глаза, пытаясь понять, каким должен быть его ответ, если у Шернера уже нет ни одной бомбардировочной эскадрильи.

- Передайте Буняченко,- что я расстреляю его! - выкрикнул фельдмаршал Шернер.

Майор Швеннингер выполнил приказ. Передал. Буняченко страш но удивился:

- Вот оно как?! Он меня расстреляет, значит. Ну, утешил. Вот что, майор, вы уж будьте добры доложите вашему фельдмаршалу в какой угодно форме, что моя дивизия в полном боевом порядке. Положением своим мы очень довольны. Наши противотанковые орудия, гаубицы и танки занимают такие позиции, что с легкостью отобьют любые атаки. Я уж не говорю про авиацию, у меня десятая часть всех самолетов люфтваффе, если не больше.

Буняченко сказал правду. Авиацией РОА. командовали Герой Советского Союза, бывший командир эскадрильи истребителей капитан Сергей Бычков и бывший командир эскадрильи легких , бомбардировщиков, Герой Советского Союза старший лейтенант Борис Антилевский. Оба в свое время были сбиты в бою, попали в плен, перешли к Власову, рассчитывая при первой возможности перелететь к своим. Возможностей таких было у них предостаточно, потому что у Власова они поначалу тоже командовали эскадрильями. Почему не воспользовались? Прямого ответа нет, есть косвенный. Они нужны были там, где находились.

Фельдмаршал Шернер все понял так, как ему доложил офицер связи, и огласил следующий приказ: «Дивизия Буняченко немедленно направляется на фронт в район Козеля, в шести километрах к северу от Ниески». Со слухом у Буняченко было все в порядке, но этого приказа он не услышал. А если и услышал, то неправильно понял. Три последующих дня он форсированным маршем уводил своих солдат на юг и вообще не поддерживал никаких контактов со штабом Шернера. Майор Швеннингер с трудом разыскал штаб Буняченко в районе Шнейберга и передал приказ фельдмаршала русскому генералу: незамедлительно прибыть лично. От себя майор добавил, что неисполнение этого приказа будет чревато самыми плачевными последствиями для Буняченко. Тот ухмыльнулся и довольно добродушно сказал:

- Если кому-нибудь что-нибудь нужно от меня, он должен сам прийти.

За трое суток дивизия Буняченко преодолела 120 километров в направлении Чехословакии и, только ступив на ее территорию, расположилась на короткий привал в районе Раун - Шлан - Ракониц. Здесь дивизию ждал генерал Власов. Он не без удивлейия узнал, что по пути следования численность ее личного состава увеличилась до 22 тысяч человек. Казалось бы, откуда в самом центре еще не поверженного рейха взялось пополнениё? Дело в том, что рейхсфюрер Гиммлер предоставил дивизии Буняченко право проверки условий жизни и труда восточных рабочих, вывезенных из Советского Союза. Вот летучие офицерские отряди Буняченко и проверяли. Просилось к ним в строй несоизмеримо больше, чем зачислено. Не было элементарных возможностей накормить, обмундировать и вооружить добровольцев. Их брали на учет и говорили: ждите, не отчаивайтесь. Те же,  кто влился в походные колонны 1-й дивизии, были счастливы, что и удостоверил протоиерей Александр Казанцев:

«У каждого из шедших были за спиной месяцы, а то и годы лишений, оскорблений, издевательств, но они старались об этом не думать. То, к чему они шли вперед, было слишком светлым, слишком ослепительно радостным, чтобы оглядываться назад...»

А впереди была Прага. Замысел Сталина «не прочитывался» и много лет после войны, хотя, казалось, столь все очевидно, что и думать тут не над чем. 3-я американская армия генерала Паттона находилась всего в 70 километрах от Праги, а войска маршала Конева - почти в три раза дальше. Захвати американцы Прагу - и вся Чехословакия была бы объявлена американской зоной оккупации. 40-тысячный немецкий гарнизон только и ждал последнего их броска, чтобы сложить оружие. Или повернуть его против русских. Как прикажут. Самоуверенный генерал Паттон даже направил в Прагу несколько танков и бронемашин, набитых фотокорреспондентами и кинооператорами, коим надлежало запечатлеть для истории акт капитуляции. Но их встретили русские с трехцветными нашивками: будете иметь дело с нами!»

Иметь дало с власовцами Паттон поостерегся - себе дороже. Чуть позже он узнал, как они входили в Прагу, и похвалил себя за предусмотрительность. Даже в лаконичных донесениях, поступавших оттуда, проскальзывали нотки эмоционального потрясения очевидцев: «Офицеры и солдаты Власова шли посреди улиц, не прячась в укрытия, стреляли в окна и чердаки, откуда по ним вели огонь немцы. Кажется, они искали смерти в бою, чтобы не попасть в руки Красной армии...»

Ну, коль смелость и жертвенность власовцев этим только и объясняется, то отчего бы им с самого начала не сдаться американцам? Да оттого, что у них и в мыслях такого не было. И тем не менее советская официальная пропаганда десятки лет твердила, что власовцы непременно стремились сдаться союзникам.

Советские танки пришли в Прагу, когда все там были охвачены восторгом и ликованием. Не Рыбалко с Лелюшенко стали причиной этого ликования и не они разрушили сговор генерала Эйзенхауэра С фельдмаршалом Шернером, а солдаты 1-й дивизии РОА под командованием Буняченко.

Тогдашняя невозможность признания их заслуг объясняется тем, что это породило бы крайне нежелательный прецедент во взаимоотношениях союзных войск с капитулировавшими немецкими армиями. Если мы открыто признаем солдат РОА «своими», то и американцы вольны поступить так же с теми, кого они пожелают признать «своими». А это не война, это политика, войны порождающая.

7 мая 1945 года генерал Буняченко, удостоверившись, что гвардейские танковые армии Рыбалко и Лелюшенко приближаются к Праге, выступил со своей дивизией в Богемию.

Все светлое и ослепительно радостное оставалось для них позади. Теперь уже навсегда.

17-19 июня 2009 года. Москва - Рига