Первое предупреждение

Нападение Гитлера на СССР добавило питание в источник ненависти Квангелей против этого тирана. На этот раз они проследили нападение во всех подробностях. Ничто не показалось Квангелям неожиданным, начиная со сбора трупп на «нашей границе»,  до нарушения границы. Отто с самого начала знал, что Гитлер, Гёбельс  и Фритше врали, каждое их слово воняло. Они никого не могли оставить в покое. В своём гневе на одной открытке Отто написал:»Что делали русские солдаты, когда на них напал Гитлер? Они играли в карты, никто в России не думал о войне!»
Когда теперь он приближался к группе переговаривающихся между собой рабочих, порой он даже желал чтобы они продолжали разговор, потому что хотел услышать, что они говорят о политике, его интересовало, что думают другие о войне.
Но они сразу же умолкали, потому что говорить стало особенно опасно. Относительно безобидный столяр Доллфус уже давно был заменён; кто занял его, Отто об этом мог только догадываться. 11 его рабочих, и среди них двое с более чем 20-ти летним стажем бесследно исчезли. Никому не было сказано, где они, и это было дополнительным свидетельством, что 
они когда-то обмолвились лишним словцом, и за это загремели в концлагерь.
Вместо них появились новые лица, и часто старый мастер задавал себе вопрос, не все ли новенькие доносчики, и вообще не одна ли половина всех рабочих подслушивает и доносит на другую и наоборот. В воздухе просто воняло доносами. Никто не мог больше доверять другому, и в этой атмосфере казалось, что люди всё больше становятся ко всему равнодушными, делаются как-бы автоматами, которыми управляют.
Но порой из этого отупения вдруг возгоралась ужасающая ненависть, как тогда, когда один рабочий решил подсунуть свою руку под пилу и при этом закричал:» Подохнуть должен Гитлер! И он подохнет! На это отдаю свою руку!»
Лишь с большим трудом удалось оттащить сумасшедшего от машины, и естественно, они больше о нём ничего не услышали. Вероятно он уже давно был мёртв. Рабочие считали, что нужно было быть чертовски осторожными,  ведь не каждый был таким безобидным как этот старый мастер Отто Квангель, которого, казалось, интересовало лишь выполнение дневного плана по гробам. Да, гробы! От изготовления ящиков для бомб они деградировали до гробов, которые изготовляли из дешёвого тонкого второсортного дерева, покрашенного в чёрно-коричневый цвет.  Они изготовляли тысячами, десятками тысяч таких гробов для товарных поездов, целый вокзал таких  товарняков, многие  заполненные ими вокзалы!
Часто думал Квангель о жизнях, которые в них будут отнесены на кладбища, уничтоженных жизнях, бесполезных смертях, будь то жетвы бомбардировок, т.е. главным образом старых людей, матерей и детей...или гробы попадают в концлагеря, каждую неделю пара тысяч для мужчин, которые не сумели скрыть своих убеждений или не хотели их скрыть, каждую неделю пара тысяч гробов только для одного концлагеря.  Или товарные поезда, действительно, с ними едут на фронт — хотя Отто в это не верилось, потому что какое дело им до мёртвых солдат! Убитый солдат значил для них не больше, чем  убитый крот...

Холодный взгляд орлиных глаз скользит по мастерской от станка к станку, никому  не приходит в голову, что в его груди живёт мятеж. Только Отто знает, как много ему нужно ещё успеть сделать. Теперь он пишет открытки не только по воскресеньям, но и до смены в рабочие дни. 
Квангель признаётся себе, что работает последнее время без  начальной осторожности. Уже два года он их счастливым образом  обманывает, ни разу не пало, как он думает, на него подозрение.
Встреча с Трудель была его первым предупреждением. Вместо неё на лестнице мог стоять  и наблюдать за ним кто-то другой. В интересах дела ему нужно опять стать более осторожным.

Отто Квангель не подозревает, что у комиссара Эшериха к этому моменту на столе лежит 2-х страничное описание его внешности. Уже дважды, ещё до встречи с Трудель , женщины наблюдали , как он клал открытки. Из любопытства они их и прочли, но были недостаточно расторопны, чтобы сразу же поднять на лестнице тревогу и таким образом его задержать.
У комиссара было два описания нарушителя, но, к сожалению, они почти во всех пунктах сильно друг от друга отличались. Лишь в одном сходились: лицо нарушителя было необычным, не как у других людей. Но когда Эшерих попытался узнать по-конкретнее, как же оно выглядело, дело застопорилось. Женщины либо не умели наблюдать, либо не умели выразить свои наблюдения словами. Они не могли ничего добавить, кроме того, что человек выглядел как настоящий бандит. Когда  их спрашивали, как же выглядит настоящий бандит, они только пожимали плечами, мол, господа-полицейские должны это знать лучше них.

Квангель долго раздумывал, рассказать ли Анне о встрече с Трудель. Потом решил рассказать, он решил, что у него не должно быть никаких секретов от жены. Опасность, что Трудель их выдаст, была минимальной, но и о самой малой опасности Анна должна знать.
Поэтому он рассказал жене всё без утайки.
Было примечательно, как Анна отреагировала. Трудель и её женитьба, и то что она ожидала ребёнка, оставили её более менее равнодушной, но она была поражена опасностью, которой подверг себя муж. «Подумай же, Отто, что бы было, если бы там стоял кто другой!»
Муж на это усмехнулся:»Но ведь никто другой не стоял! И теперь я буду осторожнее!»
Но это его уверение не могло её успокоить. «Нет, нет» - засопротивлялась Анна. «Теперь я одна буду разносить открытки. На старую женщину мало кто обратит внимание, а ты всем сразу же бросаешься в глаза, Отто!»
«Ещё того не хватало, чтобы я прятался за твоим фартуком, мать!»
«Не начинай мне с этими глупыми мужскими фразами! Какая глупость, я же знаю, что ты смелый, но то что ты можешь быть неосторожным, я как раз сейчас узнала, и только это для меня важно.»
«Ах, Анна, ты не должна мне, как это делают другие женщины, постоянно напоминать об одной и той же ошибке!Я же сказал, что буду осторожнее.»..
«Ну да, Отто, я знаю, что если ты чего-нибудь захочешь, ты это и будешь делать. Мне тебя не переубедить. Но пойми, я же с ума сойду теперь, зная, какой опасности ты себя подвергаешь.»
«Опасность не больше, чем была раньше. Опасность всегда есть, Анна, для тех, кто делает то, что мы делаем. Или ты хочешь, чтобы  мы с этим совсем завязали?»
«Нет!, нет! Я больше двух недель без этих открыток не выдержу! Зачем тогда вообще жить? Это же наша жизнь — эти открытки!»
Он мрачно усмехнулся и с мрачной гордостью посмотрел на жену.
«Видишь, Анна, такая ты мне нравишься. Мы бесстрашны. Мы знаем, чем нам  всё это грозит, и в любой момент на всё готовы, но, будем надеяться, что это случится попозже.»
«Нет» - возражает Анна, «Нет, я думаю, что этого не случится. Мы переживём войну, мы переживём нацистов, и тогда...»
«А если мы не пройдём? Будешь ты в чём-то раскаиваться? Будешь ты думать, что лучше бы этого не делала?»
«Нет, нет! Но нас не раскроют, Отто, я это чувствую!»
«Видишь ли, Анна», говорит Отто, не обращая внимания га её последнее уверение. «Это я хотел от тебя услышать. Мы ни в чём не раскаемся. Даже если они нас будут сильно мучать, мы останемся при своём.»
Она смотрела на мужа, пытаясь удержать дрожь. Не получалось. «Ах, Отто!» - закричала, вслипывая. «Почему ты так говоришь? Ты же так только притягиваешь к нам несчастье!»
«Я не знаю, почему сегодня так с тобой говорю. Сегодня мне это нужно. Может быть, я больше не буду с тобой об этом говорить. Но один раз нужно было. Потому что ты должна знать, мы будем очень одиноки в своих камерах. Это нам будет трудно переносить, ведь мы день за днём прожили вместе 20 лет. Но мы будем тогда друг о друге знать, что мы можем на другого положиться, как было при жизни, так и в смерти. Мы умрём в одиночку, Анна.»
«Отто, ты говоришь так, будто это время уже пришло! А мы ведь свободны и вне подозрения. Мы каждый день можем это прекратить...«
«Но хотим ли мы этого? Можем мы вообще хотеть?»
«Нет, я не говорю, что мы хотим прекратить. Я этого и не хочу, ты же знаешь. Но также я не хочу, чтобы ты говорил,  как-будто они нас уже схватили, как-будто нам только и осталось что умереть. Я не готова умереть, Отто, я хочу с тобой жить!»
«Кто же хочет умереть? И я хочу ещё пожить. Но м.б. лучше пока спокойно подумать о тяжести смерти, подготовиться к ней. Чтобы знать, что умрёшь, как порядочный человек, без рыданий и истерики. «
Наступает тишина, и через некоторое время Анна тихо говорит:» Ты можешь на меня положиться, Отто. Я тебя не опозорю.»