Обжиг

  Человек был одет в синюю спецовку и брезентовый зелёный фартук с секунду он примеривался, потом с явным напряжением взял большой горшок и поднял на верхнюю полку вагонетки. Постоял отдыхая.
 – И  будешь ты кораблём, кораблём в море огня!
  Человек улыбнулся, и принялся заставлять нижние полки и пространство вокруг вазона разнообразной посудой игрушками, сувенирами. Изделия были серого невзрачного цвета высохшей глины и при том очень хрупкие. Рабочий действовал быстро, бережно ставя одну работу за другой.
  Вазон был вытянутой формы и вправду отдаленно напоминал корабль. На нём параллельными рядами шло множество рёбер снаружи со следами ударов тяжёлого стека, поверхность грубая насыщенная крупным величиной с рисовое зерно или с горошину крупицами жёлтой обожженной глины. Внутри, образуя несколько этажей балкончиками шли выступы, над каждым из них дырочки – «иллюминаторы». Корабль этот пытался осмыслить услышанное, ему мешали муки высыхания, а ведь ещё недавно казалось что высох полностью. Из тоннеля перед вагонеткой дул горячий воздух без жалости забирая  влагу. Стенки сосуда были толстые, но, к счастью, насыщенные шамотом, только благодаря ему корабль ни потрескался, выстоял и даже в размерах не уменьшился. Стало легче, теперь можно было осмотреться и прислушаться к разговорам с соседних полок. Здесь над вагонеткой ещё было освещение, а там куда уходили рельсы, только багровые отсветы выхватывали из темноты мерно движимую каким то невидимым механизмом вереницу тележек также заставленных разнообразной керамикой. От красных отсветов в далеке, было и жутко и торжественно одновременно. Не хотелось о них думать. Полкой ниже стояла вазочка отлитая из шликера в гипсовой форме. Вокруг неё стояли такие же вазочки, но она считала себя особенной.
- Посмотрите какая я тоненькая, какая гладкая, какая высокая!
В ответ каждая вазочка норовила возмутится, что это она самая высокая и гладкая, а быть такой тонкой просто неприлично.
- Нет! Я тоненькая, меня быстрее всех вас из формы достали, значит я лучше вас, я королева!
Вазону, что то подсказывало что это не так, но он молчал. Рядом с ним на полке баском вещал цветочный горшок. Был он выкручен на гончарном круге неумелой рукой и потому имел толстое дно, а возле одной стенки в особенности. Однако считал это достоинством и стоявшие рядом кружки с блюдцами с ним соглашались.
 - Все иссохли! Особенно горлышки и ручки, у кого они есть конечно. А моё дно между тем до сих пор влажное!
- Вы наш кумир! – влюблённо отвечали кружки,- вот бы встать поближе, чтобы тоже меньше сохнуть!
Но особую зависть вызывали тяжелобокие перечницы, которые двумя этажами ниже нашли закуток образованный уголками стоек тележки, на которые и опирались полки. И там прятались от горячего ветра больше всех сохранив влаги.
-Вот повезло! Вот устроились!
-Да- гордо отвечали перечницы, - мы не дураки какие – ни-будь.
Вдруг длинная подставка под ложку изогнулась и треснула, затем ещё одна. Посуда зашумела.
-Мы все потрескаемся!
-Нет! Будет как раньше, как сейчас!
-Нет! Нас всех ждёт мокрая лужа!
- Нет! Маленькие горшочки затолкают в горшочки побольше, а тех в большие супницы и там закроют крышкой навсегда!
-Нет! Всем отломают ручки!
-Ха, а тем у кого ручек нет, их что приклеят?
-Да, чтобы по справедливости было.
Посуда возмущалась всё больше, начали толкаться и визжать. Только несколько колокольчиков стоявших на противоположной от горшка стороне молчали стараясь как можно больше влаги отдать набегающим потокам горячего воздуха. Так же вели себя две кружки полкой ниже.
Это были особенные колокольчики и кружки, их сделали из фарфоровой массы, в которой тоже был шамот, только мелкий, просеянный. Наверное благодаря шамоту они с вазоном и имели эту интуицию распознавать важное и нужное от ненужного, пустого. Перекрывая раздражённый гомон вазон сказал:
-Нас всех ждёт огненный мир, нам нужно сохнуть, чтобы выжить.
Сразу несколько голосов воскликнуло:
-Безумец.
-Чушь.
-Бред!
- Смотрите такой же как эти колокольчики и чашки. Пока мы тут пытаемся последние капли сохранить, говорит сохнуть подлец!
-А что то сам ты не особо высох вон сколько пара идёт!
-Что ж ты сам ещё не сухой?
-А во сколько мы там будем, в 5.15 или в 6.10?
-Это знает только тот кто заставил нашу тележку двигаться,- ответил вазон.
На полках ещё громче зашумели.
- Давайте его скинем!
Тарелки, блюдца, чайники и солонки затопали перед колокольчиками требуя  их пропустить, чтобы они столкнули вазон с тележки. Колокольчики никого не пустили. Вдруг горячий ветер усилился, температура начала стремительно расти… Ба-ба-х!!!  По другую сторону от вазона взорвался горшок похвалявшийся толстым дном, ломая осколками всё на пути. Видимо опытный рабочий вазоном прикрыл большую часть посуды на полке. Много осколков было остановленно ребристым боком корабля. Одно рёбрышко чуть скололось, но вазон не обращал внимания, он тихо радовался, что послужил щитом укрыв тарелки и доблестные колокольчики. Однако все стоявшие по эту сторону кружки с блюдцами были бесповоротно разбиты.  Плакало чудом выжившее блюдце, плакало обнимая осколки своей кружки.
- Неужели тем, кем было создано всё вокруг и мы сами, нельзя было предусмотреть, чтобы несчастий не случалось!?...
И никто не мог сказать блюдцу, что движение вагонетки непреложно и  связано с непрерывным движением всех тележек, что нельзя выключить вентилятор, который в свой срок нагнетает горячий ветер ускоряя сушку. Нельзя закрыть краны к соплам газовых горелок. Да и каково блюдцу такое понять? Если бы ему рассказали, что обожжённую на утиль ( первый раз) посуду ждут художники – росписчики, а потом снова печь, магазины, люди наконец к ближайшему празднику. Блюдце бы назвало это абстрактной философией. А вазон и не знал так широко, но непреложность происходящего чувствовал, чувствовал также, что говорить что-то в пику чужого горя бестактно. А потому молчал, вглядываясь в приближающееся красное сияние.
Возобновилась прежняя болтовня, мало кто последовал совету сохнуть побыстрее, а кто то увлёкшись разговорами про тонкие стенки и изящные ручки просто забыл.
Движение воздуха замедлилось, вдруг в стене открылась дверца и появился рабочий. На его лице сразу выступил пот, лицо закраснело. Он стремительно сгребал остатки взорвавшегося горшка и разбитых кружек, и бросал их в бак с водой за дверцей. Осколки сухой глины легко шипя распадались теряя форму забывая свою короткую жизнь. Оказалось, что перечницы тоже лопнули, только тихо, никого не снося своими осколками. Треснувшая посуда тоже отправилась в бак с водой. Из-за двери доносились голоса:
- Ты два дня подводил мастера, ему пришлось самому проверять механизм и чистить фарсунки.
- Я скажу, что раскаиваюсь, что мне жаль что так получилось.
- Это не поможет, наш мастер, знаешь, как будто и не слушает, хотя нет, ругань он не прощает. Говорит посуда услышит, как потом из неё есть?
-Чудной он.
-Ээ так лучше тоже не говори, мы все очень любим и уважаем мастера. Теперь чтобы тебе получить доверие нужно хорошо и безотказно работать минимум пол года…
Голоса стихли удаляясь. Подошел ещё один рабочий с подносом. Убиравшийся отступил в проём двери передохнуть от жара и осмотреть содержимое подноса.
-Ага, белые, алые, бирюза. А вот это что? Зачем так много глазури?
-Это бракованные бусины, помнишь? В глазурь сор насыпался, да видать пигмент неподходящий был, тусклый.
-Да да, вспоминаю. Выглядело как кусочки жженой желтой пластмассы, совсем некрасиво.
-Вот. Первый полив уже не счистишь ведь, стекло не отковыривается. Поэтому один выход: наглухо полить укрывистой, яркой глазурью. Станут зелёные как нефрит.
Рабочий вернулся с подносом к тележке, быстрыми отточенными движениями установил нихромовые спицы с нанизанными на них бусинами в вазон-корабль. Спицы вставлялись в отверстия концами располагаясь плотно друг к другу, потом сверху на выступы ложилась защитная лощадка и над ней в отверстиях закреплялись новые спицы с бусинами. Верхний ряд закрыла крышка.
-Плыви ковчег через море огня! – напутствовал рабочий и, шагнув в проём, закрыл дверь.
-Вы рассмотрели эти шарики? – хмыкнул чайник,- какие то комочки безвкусного цвета!
-Какой позор! Хорошо, что в меня не складывают такой мусор.- поддержал молочник.
-А что ему терять вон какой грубый не гладкий, а теперь ещё и с комочками!
Посуда засмеялась, забыв, что совсем недавно этот корабль многим спас жизнь. Только колокольчик стоявший рядом тихо  шепнул:
-Спасибо, что ты такой большой и крепкий.
Но ему было всё равно до насмешек, с большим интересом он изучал бусины висевшие рядами. Они поздоровались при своём появлении, но больше не проронили ни слова. Особенно сосредоточенными были те несколько, о которых говорили люди. Видимо сознавая, что это последний шанс, бусины аккуратно удерживали на себе слой зелёного порошка, который один мог сделать их красивыми переборов огрехи первого полива.
Жар обступил со всех сторон. Хотелось посуде пройти обжиг и выполнить своё предназначение, или нет, чтобы выжить всем приходилось вдыхать этот жар. Стенки сосудов ото дна до горлышка наполнялись новым напряжением, заставляя всю форму трепетать и меняться в размерах. Хорошо было слепленным с округлыми боками и равномерной толщиной что наверху, что внизу. Посуда с неравновесной толщиной испытывала сильные страдания, изо всех сил стараясь не лопнуть. Вазон-корабль видел эти страдания вокруг, и хотя сам испытывал тяжёлые ощущения, хотел ободрить.
- Наверное скоро всё закончится. Зато после мы станем крепче и красивее.
Сказал и тут же начал чернеть. Колокольчик увидев его замешательство поспешил объяснить:
-Так всегда бывает по началу.
Видимо гораздо меньшее количество шамота, но тонкого помола, просеянное через мелкое сито сообщало больше знаний. Скоро все изделия из глины были чёрными. Только совместными усилиями колокольчиков и чашек из фарфора удалось избежать паники. Теперь над стенаньями и оханьем посуды, раздавались их уверенные голоса успокаивающие и ободряющие.
Конечно для блюдец, суповых чашек, да и вообще большей массы посуды происходящее выглядело ужасно и непонятно. Один лишь человек, технолог обжига знал, что сейчас в глине выгорают органические крупицы травы, ила и т.п. Что позже, сначала расплавятся, а потом выгорят легкоплавкие металлы. И после 450 градусов Цельсия, когда вокруг появится лёгкое свечение, из черепков снова пойдёт вода. А потом, когда температура поднимется до 1000 глина спечётся в крепкую каменную массу. И только он знал в полной мере, что все эти процессы не обойти, не облегчить.
Кладка туннеля, да кажется и самый воздух начали светиться. Уже близко слышалось мерное гудение огня вырывающегося дыханием десятка драконов из сопел газовых горелок. Внутри вазона тоже всё засветилось. Интуиция подсказывала ему, что нельзя допустить скатывания бусинок вместе. И корабль-ковчег «не дыша» и  не обращая внимания на болезненные изменения в собственном шамотном теле, с интересом наблюдал за метаморфозой бусин. Поверхность шариков помутнела, размягчилась как весенний снег под солнцем, на мутноватой поверхности появились и исчезли пузырьки. Глазурь заблестела, расплавилась равномерной плёночкой обтягивая бусину, с еле заметной полу каплей снизу. Мир Кругом преобразился. Всё вокруг светилось от самой маленькой тарелки до всей вагонетки целиком. Среди этого бело-жёлтого свечения было почти невозможно рассмотреть отдельные формы, казалось всё, даже сам туннель слилось в огненном единстве превратившись в свет. Туннель пылал тишиной, в которой звучала торжественная песнь пламени, превращавшая задумки и заготовки художников в долговечную крепкую керамику.
После огня вагонетка долго остывала, медленно катясь к выходу. Вазон покрепче прижал крышку стараясь отдавать жар помедленнее, ведь внутри были драгоценные бусины, которые, как подсказывала интуиция, боялись резких перепадов температуры. На полках вагонетки теперь красовалась румяная, от розового до красного, посуда. Тихим стройным хором прощаясь с жаром горна.
Наконец тележка выкатилась в просторное залитое солнцем помещение. Было в ней множество столов окружённых полками, за столами сидели художники и наносили на керамику чудесные рисунки. Полки вагонетки разбирали рабочие разнося посуду среди мастеров росписи.
-Зачем же тебя такой тонкой отлили? – Рука человека легла на вазочку с тонкими стенками. Её горлышко не выстояло жара обжига став из круга элипсом.
-Несоизмерима толщина и высота, надо сейчас пойти практикантам технологию напомнить. Ну что ж теперь только в шамот.- вазочку бросили в мельницу.
Подошёл второй рабочий.
-Суровый получился корабь,- улыбнулся человек,- с первым плаванием! Смотрел бусины то? 
 С вазона сняли крышку, бусины сияли драгоценными самоцветами, их осторожно отделяли от спиц ссыпая в чашки с мягкой тканью, сортируя по цветам и качеству. Мастера прошлись спокойными взглядами по прекрасным бусинам и затаив дыхание подняли последнюю полочку. Под ней на нихромовых спицах тихо висели «нефритовые» бусы. В зелёной глазури угадывался внутренний слой поярче вдоль которого гулял свет, чёрные точечки в глубине образовывали рисунок характерный для настоящего камня. Хотелось вглядываться и любоваться поворачивая, катая по ладони.
-Молодец! Столько усилий положил и вытянул , спас такую красоту!
- Что там, всего лишь глазурь положил. Знаешь ведь, что последнее решение накладывает печь.
 -Да, последнее слово за миром огня!