Когда помнить значит быть одержимым...

     Я человек приземленный и прагматичный. Играю на бирже, торгую, планирую встречи и мероприятия на завтрашний день, следующий месяц, даже год. К предопределенности отношусь скептично. Верю: человека посылают в жизнь абсолютно свободным в выборе. Одно только меня огорчает. Это – вопиющее несовершенство человеческих эмоций и чувств. Ибо сколько известно в истории трагедий, разрушенных блестящих перспектив, сколько смертей великих умов, сколько деградаций, пустых конфликтов, рухнувших надежд из-за банальных сбоев в человеческой психо-эмоциональной сфере… Я злюсь на эти несовершенства, ибо они всегда, в любых условиях, при любом типе темперамента заставляют помнить о них. И, что интересно, расценивать их не как проявления собственной неразумности и слабости, а как о самые главные, важные, значимые события в жизни, и (какая ирония!) как о самые счастливые ее мгновения!..
                ***
     Она буквально наскочила на меня в заброшенном парке Лошицы. Это был один из тех темных вечеров, когда Минском овладевает туман, и моя тихая, верная, очень порядочная жена знает, что трогать меня нельзя. Что я, все равно, как бы ни устал, встану с дивана и уйду. Что не стану отвечать на вопросы и, если понадобится, грубо оттолкну ее от входной двери, если она попытается меня задержать. Но она не будет этого делать, потому что знает: я всегда ухожу, когда туман. Один. И всегда возвращаюсь под утро влажный, босой и умиротворенный. Возвращаюсь, чтобы играть на бирже, торговать и планировать… А ЭТА выскочила в мой туман из развалин Лошицкого поместья. Напряженно застыла в паре метров от меня, и неизвестно было, кто из нас больше испугался: она, столкнувшаяся с незнакомым мужчиной на неосвещенной аллее, или я, осознавший, что мне придется делить этот пахнущий запустением туман на двоих.
     Она была в белом. Совсем как загадочная женщина из романа Уильяма Коллинза. И этот ее белый так причудливо растворялся в «сгущенном молоке» тумана, что создавалось впечатление: передо мной, словно сотканное из кристаллизованных капель, парит одно лицо! Гладкое (такое, какою бывает напоенная влагой кожа). Чуть взволнованное, трогательное своими распахнутыми, то ли от испуга, то ли от смелого вызова глазами (такими, какими смотрит на неосторожного человека потревоженная лань)…
Помню, как я боялся моргнуть. Мне казалось, стоит на какую-то долю секунды смежить веки, и она исчезнет. Растает в моем тумане, станет его частью, проникнет сначала в мои легкие, а потом, насытив собою мою кровь, прямиком устремится в мой мозг, сердце, душу, чтобы остаться там навсегда…  А когда это, все-таки, случилось, я долго бегал по неосвещенным аллеям парка, сбивая колени и ломая ногти, лазал в руинах, ища ее, стеная от тяжести потери и проклиная физиологическую потребность закрывать глаза, пусть даже на долю секунды…
     Домой я не вернулся. В том уютном, теплом, комфортном мирке я был бы предателем, диверсантом, который, рано или поздно, доведет его до катастрофы и, все равно, уйдет, но оставив после себя пепелище. Я не мог поступить так с женщиной, которая, всегда безропотно благословляя, отпускала меня в туман. После той ночи в Лошицах я знал: мой выбор – не играть, не торговать, не планировать, а…помнить. Помнить свое самое сильное эмоциональное потрясение в жизни, поклоняться ему, как неземному счастью, духовному просветлению, достижению нирваны… Помнить и снова, вновь и вновь пытаться вылепить, по обрывкам памяти, по материальным фотоснимкам идентичностей, сделанным тайком в толпе, воссоздать то окутанное туманом лицо в ореоле солнечных волос. Лицо, оторвавшее меня от земли и разрушившее мой прагматизм, которым я так гордился когда-то…