На полпути к счастью. 12. Когда в душе весна...

                ГЛАВА 12.
                КОГДА В ДУШЕ ВЕСНА…

      «Нет, Лизка, это просто невероятно! Как только наступает весна, ты превращаешься в кошку! – расхохотавшись, оглянулась. – Никто не слышал? Да… весна. Запоздала нынче. Уже июнь к концу, а лёд всё никак не сойдёт с Енисея-батюшки. Навигация-то открыта, а туристов мало – холодно. Ну и ладно, нам с Толькой больше времени перепадёт!»

      Беззвучно прошла по палубе теплохода и, увидев красавца-мужа, шаловливо ему улыбнулась.

      «Как он хорош! Когда в Дудинке поселились, наконец, смог сбрить свою бороду. Долго мёрз с отвычки, загорал лицом, всё грелся в душе. Со мной!»

      Прошла в сторону лестницы, дождалась, хихикнула, почувствовав его горячие руки на своей попке. Зыркнув по сторонам, вжалась в мужское естество упругими мячиками.

      Зарычал, куснув за ухо, и потащил в каюту.


      – Опять «слились» вечные молодожёны! – старпом расхохотался. – Горячие головы.

      – Ага. И верхние, и нижние! – боцман осклабился, заржав громко и открыто. – Прошлый раз их так приспичило, в моторном пристроились! Механик чуть не обмочился, пока они не закончили! И не заметили впопыхах, что он в уголке кемарил!

      – Брешешь!

      – Вот те крест! – истово перекрестился. – Говорил, мол, сплю и не пойму, чо мотор так орёт? Глаза продрал и тут же опять и закрыл! – ржал, зараза. – А эти-то, уж в раж вошли – орут!

      – Тьфу на вас с Михалычем! Он, небось, пьяный был?

      – Протрезвел враз! Говорил, мол, и видика не надо – такое вытворяли, что глаза подушкой закрыл. Ох, и силён Толян! С час, говорит, «катал» её!

      – Тьфу ещё раз! С час… Минут пятнадцать их тогда не было!

      – Какой там! Он говорит, мол, я уж по маленькому так захотел, что зыркать стал по сторонам, ища, куда бы?.. Едва дотерпел, мол. Толян её на руках вынес – так умаял он жену-то!

      – От брехуны вы оба! – старпом краснел, тёр крупный нос, смущаясь. – Сама на своих ногах пришла. Сияла! На пользу, стало быть!

      Вдвоём смеялись, хлопая друг друга по плечам.

      – А знаешь, отчего она такая горячая?

      Механик уставился удивлённо.

      – А… дурило! И не заметил? Беременная. Вот. Он, дитё-то, её и горячит так, давит тама, внизу. Она и хватает мужа в охапку. Хорошо, что с ним рядом работает…

      В бессилии рухнули на боковые кресла, гогоча, как полоумные.

      – …а то на нас уж кидалась бы!

      – Отставить зубоскальство! – грозный рык капитана вмиг обрезал ржач. – Как бабы на базаре! – рассердился, покраснел обветренным лицом. – Не сметь трепаться впустую! Только по работе! Сойдёте на берег – в кабаке и чешите шелудивые языки, ляскайте на здоровье и позор свой! Трепачи! Как ботало коровье! Тьфу! Стыдоба! Последнее предупреждение вам! Вопросы есть?

      – Никак нет, товарищ капитан! Больше не повторится! Разрешите идти? – вытянулись во фрунт, подобрали животы и языки.

      – Марш!

      Дождавшись, когда смущённые подчинённые испаряться в коридорах, усмехнулся в усы.

      – Вот ведь черти, а!

      Вскоре увидел обнявшихся супругов Глуховых.

      – На пару слов, молодые…

      Спокойно повёл их под лестницу на верхнюю палубу, усадил на деревянный диванчик.

      – Только в своей каюте, пожалуйста. И, желательно, ночью. Смущаете моих волков речных! Ржут уже, – с укоризной посмотрел на пунцовых ребят. – Деморализуете ведь. Одиноких много. Прошу, – посмотрел на алое личико Лизаветы. – До декрета будешь со мной «ходить» или на облегчённую в бухгалтерию пойдёшь?

      – С Вами! Прошу. Мы будем потише, – прижалась к Толику. – Обещаем.

      – Смену себе подобрали уже? – перешёл на деловой тон.

      – Да, с педагогического трое ребят на лето придут, – Анатолий спокойно отчитывался. – На каникулы пока. Посмотрим, как у них с обучаемостью.

      – Хорошо. Рад, что попали к нам. Как родители в скиту-то? – потеплел глазами.

      – Спасибо. Живы-здоровы, слава богу. Как придут ребята, мы к ним на недельку съездим? – спрашивая у капитана, Толик покосился на жену.

      – Добро.

      – Спасибо, Иван Иванович! – Лиза засияла лазурью.

      – Можно, капитан, – улыбнулся, – или командир.

      – Спасибо, шкипер! – соскочила, игриво чмокнула в щёку, смутив зрелого человека.

      – А вот это – не положено!

      Сделав «страшные» глаза, засмеялся, отдал честь и ушёл, покраснев от неожиданной ласки таёжной красавицы.

      – Прославилась ею Лизавета. На этот маршрут люди ломятся, и большинство – мужики! – рассмеялся под нос, задержавшись у лееров. – Да… Анатолий счастливец: и жена – редкая красавица, и детки – загляденье, и матушка Катерина с ними – славная и такая тихая, – вздохнул протяжно, вспомнив женщину. – Да, хорошая хозяйка и мать. Убитая и растерянная какая-то… Мужа давно потеряла, видать, а забыть всё не может, – шептал себе под нос. – Как встречала нас с прошлого рейса: на пристань с детьми пришла, да ещё такую корзинищу вкусноты привезла! Проводили пассажиров, да и посидели по-домашнему, и домой не спешил никто, – завздыхал опять. – Да… славная…

      Опомнившись, оглянулся, смущённо крякнул, поправил фуражку и пошёл по делам.


      Через месяц Толик и Елизавета поехали к родителям в Глухово.

      Узнав, что Лизавета в тягости, Зосима сошёл с ума от радости за приёмную дочь, осыпал лаской и подарками.

      Мать Настасья тайком погадала и предсказала, что дочь ходит двойней, мальчиками!

      Толька чуть не обезумел от такой новости и пошёл ею поделиться, к Савве в гости.

      В семье Саввы к лету 97-го года было уже трое детишек: трёхлетняя Меланья, полуторалетний Миколка и недавно родившийся Ванятка.

      Оправившаяся от родов Виринея цвела! Радовалась несказанно: «Забыл-таки Саввушка свою Варютку-колдунью! И во сне уж не зовёт. Всё наладилось в семье, вот только сам он тает день ото дня. Худой стал, глаза ввалились. Молюсь за него денно и нощно – тщетно. Сохнет. Дома без дела не сидит: если не бывает на долгой вахте с Савелием, уходит на несколько дней в тайгу, живёт там в шалаше летом, зимой в избушке, приносит горы дичи и шкур. Достаток полный в доме! Зосима всё в город возит на базар. Детей Савва любит и меня не обижает, только душа его всё больше сворачивается в комок, съёживается, черствеет. Как ни любила, ни ласкала мужа, ни говорила слов сердечных заветных тайных – только грустно улыбается, обнимая, а ответных слов так и не дождалась. Уж к кому только ни обращалась за советом и помощью – бесполезно. Никто не может ни помочь, ни спасти моего благоверного».

      Вот и теперь, едва увидев Толика, Нея обрадованно кинулась к нему, увела за баньку и выплакалась от души, прося деверя подействовать на мужа, встряхнуть, заставить жить в полную силу, дышать во всю грудь!

      – …Я бессилен, родная. Понимаю его прекрасно. И сам высохну, если с Лизой что случится. Сердцу не прикажешь ведь.

      Гладил чудесные, светло-русые, вьющиеся волосы невестки, ласково сняв платок с них, любовался здоровым румяным личиком, красивыми, выразительными, синими глазами.

      – Оно ведь само решает всё. Щёлк, и уже захлопнулось, и пока тот самый ключик не отыщется – не вскрыть ни силой, ни лаской, ни хитростью, ни ведовством. Только если разрушить.

      Печаль захлестнула душу удавкой: «Если Вадим появится и заберёт мою Лизуню – свихнусь, и дети не удержат! Нет, – тяжело вздохнул, – даже убийство соперника ничего не решит. Тупик». Опомнился.

      – Вот и Саввка, как тот сейф: захлопнулся. Не вини никого: ни его, ни её, ни жизнь, ни судьбу. Всё уже написано давно там, – показал в небо. – Только там черновики нашей жизни, а здесь, на земле, мы пытаемся переписать набело, пишем свою собственную историю. Получается не у всех, поверь уж мне. Даже тем, кому удавалось это, потом пришлось расплачиваться за своеволие и попытку перехитрить судьбу и бога, – посмотрел на сноху. – Ты меня понимаешь?

      Кивнула грустно, окунув в синь глаз.

      – Может, Саввка только через любовь к Варютке и оживёт? А? Ну, представь только на минутку, что она приехала.

      Заплакала, замотала головой!

      Нежно отнял её руки от личика, посмотрел строго.

      Утихла.

      – Выслушай меня, Нея, прошу! – стал говорить тише, хриплым голосом. – Как только она появится, не мешай им… – схватил в охапку, едва попыталась вскочить и убежать. – Выслушай! Заклинаю!

      Замерла, побелела тонким изысканным личиком.

      – Пусть он оторвётся с ней душой и телом! Пусть! Не бросит тебя, уверен!

      Перестала рваться, села, затихла.

      – Потому что я и её тоже понимаю, – странно посмотрел в самую глубь её страдающих глаз. – Она приедет не за ним, а за его ребёнком.

      Отшатнулась, захлебнулась воздухом, глухо застонала.

      – Пойми: Варютка так его с самого детства полюбила, что приедет за малышом. И когда поймёт, что забеременела – исчезнет из его жизни навсегда. Будет жить одна и растить дитя от своего единственного. От любимого. От Саввушки. Осознанно пойдёт на позор, на презрение людское, на унижения и оскорбления, на горькую и постыдную долю матери-одиночки, но выдержит всё, вынесет любые лишения ради его малыша, живой памяти её большой любви, – взял невестку за плечи, сжал их. – Тебе она не враг и детям твоим тоже. Клянусь! – тяжело вздохнул, едва сдержав слёзы, вдруг перехватившие горло. – Саввка, скорее всего, после её исчезновения сойдёт с ума, кинется искать…

      Опять сжал в мощных ручищах дёрнувшуюся Виринею, силой посадил рядом.

      Задрожала, как осинка.

      – Может, год будет пропадать, но он вернётся! К детям. И дальше так уже сохнуть не будет – обозлится на Варютку.

      Стихла, подняла измученные глаза.

      – Взбесится, что бросила, что не позвала с собой. Эта самая злость и удержит его в жизни! – погладил пальцами плечики невестки, грустно улыбнувшись. – Если же не дать им встретиться, не выпустить пар и тягу, не позволить хотя бы этого коротенького счастья – умрёт. Стает, как свечка. Жар спалит изнутри. Выжжет огнём адским. Вот и выбирай, родная, что тебе любо: умирающий муж и твоё вдовство с тремя детками, или его короткая измена и исчезновение, и пусть нескорое возвращение домой, но обретение мужа, отца и сына уже навсегда, – обнял, нежно гладя спину дрожащими пальцами. – Только тебе решать, Неюшка. Ни родителям, ни братьям, ни общине – это только ваше личное дело. Внутреннее. Подымешь общество – погибнет Савва.

      Отпустил, погладил кончиками пальцев мертвенно-бледное лицо, поцеловал в щёку и ушёл.

      Идя в задумчивости к родительскому дому, не заметил за сараем замершего Савву.

      Он всё слышал, до последнего слова! Постояв в замешательстве, неслышно ушёл обратно в тайгу, повесив на плетень связку куропаток и зайцев. Ему было о чём подумать.


      Под Рождество, 6-го января 98-го года, Лиза родила двух здоровых мальчиков!

      Назвали Сашкой и Ивашкой, не обратив внимания, что Иваном уже зовут сына Саввы и Виринеи. Так уж захотелось родителям!

      Командир Ив Ивыч стал крёстным сразу обоих пацанят! Счастью его не было конца: «Породнились!» С того момента он стал частым гостем в трёхкомнатной квартире Глуховых.

      Толик был этому несказанно рад – заметил интерес Северова к Катерине-вдовице. Перекрестившись, прошептал старику:

      – В добрый путь! С богом! В семье так не хватает серьёзного и взрослого мужчины! Мы с Лизой будем только «за»!

      Наблюдая за развитием событий, супруги замерли в ожидании. От всего сердца хотели долгожданного счастья для их названной матери! Она его заслужила. Давно. Пришла пора.

                Ноябрь 2013 г.                Продолжение следует.

                http://www.proza.ru/2013/11/08/1211