Воспаление нерва

- О, чёрт! - закричал я утром, когда неимоверной силы ток ударил по моему нерву. Ток ударил от ягодицы, прошёл по задней стороне бедра, и острой болью вонзился со всего размаху мне в ступню. Но поскольку я лежал, и ступня моя ничего не касалась – ток отразился от неё, и с удвоенной силой стал возвращаться обратно, миновав ягодицу и ударив мне в голову со всей силы. Мозг мой как будто разорвался. Разорвался на мелкие кусочки. Но они, словно влекомые невидимыми, тончайшими резиновыми нитями - вернулись обратно. Мозг собрался во мне, но его кусочки встали далеко не на свои места. Боль! Неимоверная боль пронзила мою голову!
- А-а-а!!! – снова закричал я, прижав к ушам свои руки!

 Но вдруг – всё сразу стихло. Боль, шум в голове – всё исчезло. Наступил покой. Тишина. Комната, где я находился – была пуста. Её стены и пол покрывал плотный слой иссиня-чёрной, плотной слизи. Слизь не текла, не двигалась. Она просто была там. Ничего вокруг не говорило о жизни, и только деревянная кровать напоминала о том, что тут есть человек. То есть – я. За мутными, грязными окнами ничего не было видно, и всего лишь слабый свет Луны пробивался сквозь оконную грязь. Грязь, сквозь которую с трудом было различимо чёрное, с синевой, небо. Я думал, что умер. Но, услышав всхлипывания, и плачь в углу, понял – я жив.
- Кто там плачет? – спросил я.
- Я плачу…

 Я посмотрел в угол, за кроватью. Там сидела маленькая, худенькая девочка. Голая. Чёрные, спутанные волосы её ниспадали на плечи, прикрывая едва видневшуюся, маленькую грудь.
- Встань, чернь! – скомандовал я.

 Она встала. Из-за волос виднелись уши. Уши, напоминающие остроконечные уши эльфов.
- Что тебе надобно, дитя?
- Я – не дитя, - робко сказала девочка, - я – зрелая женщина.
 При этих словах она подошла ко мне ближе, и я смог её разглядеть. По всему виду было понятно – на самом деле она старше, чем выглядит издали. Около тридцати пяти лет, как и я.
- Где твоя грудь? – спросил я.
- На месте, только она маленькая очень.

 Я потрогал. Действительно – в темноте не было видно, но на ощупь – очень маленькая, но упругая грудь, ледяные соски которой упёрлись мне в середину ладоней. Женщина-девочка вся была холодной. Даже, когда она говорила – пар не выходил из её рта, а образовывался перед её лицом. Я стал массировать женскую грудь и почувствовал, как кровь приливает к моим органам. Но меня остановила мысль: «А не мёртвая ли она?»
- Почему ты такая холодная?
- А я – умерла.

 Почему-то это сообщение меня не испугало. Женщина это сказала так обыденно и легко, как будто позвала меня пить чай. Я стал её гладить ниже, и всюду - тот же холод. Тот могильный, пронизывающий холод, который стоит в склепах и моргах.
- Почему ты умерла?
- А ты потрогай ниже. Хи-хи-хи, - захихикала женщина и посмотрела вниз, на живот.
 Я провёл ниже, и почувствовал что-то мокрое, а потом – длинную рану.
- Но ты же не будешь ничего туда совать?
 Мне как-то это особенно не хотелось, и я ответил:
- Нет.

 Запахло запахом. Чем-то таким, сильно давящим и щемящим запахом, который пронизывает носоглотку, проникает в горло, и оседает в желудке. Осев там, он стал растворяться и впитываться в меня, заполняя каждый орган, каждую клетку и атом в ней.
- Ты стала разлагаться? – спросил я.
- Нет, это букет трав и пряностей, которыми меня бальзамировали.
- А сколько тебе лет, и когда ты родилась?
- Вчера.
- Но ты не могла вырасти так быстро.
- А я пришла из другого мира, там время – скоротечно.
- Но почему ты сейчас не стареешь?
- Потому что я в этом, твоём мире. Ты поможешь мне зашить рану? Иначе нам сложно будет в коленно-локтевой позиции – все травы, что во мне – выпадут из разреза.
- Да, да – конечно! Но как, чем?
 Женщина усмехнулась, засунула руку в рану, и вынула оттуда иголку с ниткой.
- Вот, возьми. Это во мне забыл врач, который консервировал меня.

 Я взял это, и принялся зашивать. Кожа у женщины была плотной, хорошего качества. Натянув края порезов, я аккуратно сшил их вместе. Перекусив зубами остатки ниток, вернул их и иголку женщине.
- Хи-хи! Дурачок! Куда же я теперь всё это спрячу? Брось на пол!
 Я так и сделал.
- Ну – чего на меня уставился? Смотри! – и она взглядом показала туда, куда я бросил предметы. Слизь поглотила их в себя, и игла с ниткой сквозь неё проглядывали, как скорпион в застывшем янтаре.
- А как ты ожила? – тут я вспомнил, что она – холодная, и поправил, - почему ты ведёшь себя так, как живая?
- А вот смотри, - она раскрыла рот, ухватив себя за нижнюю и верхнюю челюсти, - смотри глубже, внутрь, - женщина раздвинула свои челюсти ещё шире.

 Я посмотрел в её широко раскрытый рот, и увидел едва различимого в её чреве чёрного, толстого червя. Осклизлого червя, который извивался настолько, насколько позволяла теснота глотки женщины. Заметив меня, животное замерло. И, хотя у него не было видно глаз, я понимал – оно смотрит на меня, изучает. На конце чудовища были мелкие, как нити, щупальца. Они шевелились, впиваясь в глотку. И когда они это делали – червь набухал ещё сильнее, но скоро уменьшался до прежних размеров. Потом щетины-щупальца впивались вновь в глотку, и процесс повторялся.
- Кто это? - спросил я, когда челюсти женщины сомкнулись.
- Это – моя жизнь. Вот если тебе оторвать или прострелить голову или сердце – тебя не станет. Так и моя мортрыша – онa, и только онa даёт мне жизнь. Она питается мной. Всё то переваривает, что высасывает из меня, потом в меня же - выделяет слизь, которая питает меня.
- А как же ты меня ласкать будешь?
- Об этом – можешь не переживать. Ей это не мешает, она же – самка. Будь это самец – я бы сейчас дралась с тобой. Так что - ты теперь нас будешь кормить своим соком.
- А собственно, почему ты считаешь, что между нами что-то произойдёт?
- Хи-хи-хи, - в ответ захихикала женщина, и нити на шраме, и без того туго вшитые – натянулись.

 Вдруг в правом, верхнем углу комнаты что-то  зашевелилось. Я пригляделся. Шевелилась слизь. Слизь стала постепенно вырисовываться в лицо, и получилось так, как будто кто-то себе на лицо положил простынь, и натянул её.
- А это – что такое?
- Это – моя посмертная маска.
- А как ты сюда попала, вообще?
- Да просто перешагнула барьер – и всё. Вы это не можете. А у нас – это просто прогyлка в ваш мир.
- И – что? Получается, что среди нас, людей – ходите вы?
- Ну, да. А ты думал – почему среди вас есть люди c непонятной энергетикой? Люди, при взгляде на которых становится не по себе? Все эти существа – мы.

 Она села. Села посреди комнаты, прижав к груди колени, и обхватив их руками. Уткнулась подбородком в ноги, и пристально стала смотреть немигающим взором в нижний угол комнаты.
- Садись, - она коснулась своей маленькой ладошкой пола, слева от себя, - садись!!! – закричaла она во всю глотку, и челюсть её раскрылась в неимоверном размахе, обнажив огромного червя.

 Я ударил её! Ударил несильно, но коротко и резко, ладонью. Челюсть её закрылась, но она продолжала на меня смотреть остекленeвшими, чёрными глазами.

 Сев туда, где она указала, я посмотрел в тот угол, куда недавно смотрела женщина. И так мы сидели молча. Час, два, десять часов или сутки – это сейчас не имело никакого значения. Полная тишина раздирала мне ушные перепонки. Полная, гнетущая и могильная тишина. Озноб и дрожь прошли по всему моему телу, когда женщина украдкой посмотрела на меня теми же чёрными и стеклянными глазами.
- Эээй… Давай займёмся любовью, - тихо сказала она.

 Я, совсем не думая, лёг на пол и стал стягивать с себя штаны, опёршись плечами и пятками в пол, приподняв туловище.
- Не надо, я сама, - сказала она и, одной рукой ухватив пояс штанов, а другой – низ рубахи, с силой развела руки в стороны. Одежда разорвалась, и слетела с меня. Я оказался голым. Женщина откинулась на пол. Отдавшись волне чувств, я принялся ласкать холодное, мёртвое тело. Её кожа была упругой, бархатистой, и пахла бальзамическими пряностями. Коснувшись её губ, я почувствовал холод. Мне сначала показалось, что мои губы стали примерзать, но откинул эти мысли, просто забыл их. На меня накатил такой жар, что я мог растопить даже эту – мёртвую, но живую женщину.

 Лёд её порывистого дыхания ударим мне в лицо. Я стал им наслаждаться, подставляя к нему свои щёки, губы, глаза и лоб. Как приятно, как волнительно было ощутить холод тела. Тела, которое умерло, но которое живое. От осознания этого моя страсть распалялась всё больше, всё сильнее. Я с трудом сдерживал себя, чтобы не войти в неё, но мне хотелось насладиться этими новыми и неизвестными ранее ощущениями.

 Она сладостно стонала, и в возбуждённом дыхании грудь её то вздымалась вверх, то опускалась. Женщина стала постепенно охлаждаться ещё больше, чем раньше, и я стал терять голову. Я медленно, медленнее, чем с другими женщинами, целовал её холодную кожу. Ласкал её губами, языком. Молил, чтобы она не стала горячее, а только чтобы охлаждалась ещё сильней, сильней. Я стал сливаться с ней воедино, как лёд и пламя. Растворился в ней, без остатка. Я гладил, целовал её. Она, постанывая и извиваясь подо мной, гладила и трепала мои волосы на голове. Выгибалась дугой, и вжималась в слизь, которая покрывала пол. Она была мёртвой, но она была и живой. Достигнув её ног, я принялся своим горячим языком ласкать её там. Там, где было холодно и влажно.

 Холодное, всё холодное окружало мой язык, и я наслаждался этим. Наслаждался слиянием, наслаждался холодом. Дыхание моё было сдавлено, по телу шла мелкая дрожь. В груди стоял горячий, раскалённый ком. Он был готов вырваться, и разорвать этот лёд! Всё то холодное, что окружало мой язык – стало его втягивать. Сильнее, сильнее втягивать. И отпускать. И ещё. И ещё. Я впивался внутрь, и отпускал. Впивался, и впитывал все её соки, которыми она щедро меня одаривала.

 Уже не в силах себя удерживать, я резко навалился на неё, и вошёл. Вошёл, не желая даже и слушать её мольбы, которые она стала кричать! Она умоляла, она просила остановиться, но я продолжал монотонно и жестоко двигать, входя в неё всё дальше, и дальше. Быстрее, и сильнее, глубже. Она попыталась встать, но я схватил её за плечи, и вдавил в слизь! Вдавил со всей силы так, что её суставы захрустели!
- Твааарррь! – кричала она, - ненавижу тебя!!!
 Но я её не слышал, а продолжал уничтожать и раздавливать.

 И вдруг – я взорвался. Мне показалось, что весь низ мой разорвался напополам. Почувствовал, как изливаюсь в неё мощно и много. И не в силах был остановиться. Продолжая жестоко входить в неё дальше, я издал крик, похожий на рычание льва, и в моих глазах всё вокруг поплыло – комната, искорёженное в ужасе и муках лицо женщины, дверь, осклизлые пол и стены. Всё поплыло и я, не чувствуя своего тела и моей мёртвой, но живой партнёрши, медленно лёг на неё. Стал медленно целовать её шею, лицо, плечи. Не имея сил говорить, я мысленно благодарил женщину за всё – за страсть, за ласки, за то, что она - есть. Она, как будто чувствуя мои мысли – нежно прикасалась ко мне. Гладила мои шею, волосы, спину и плечи. Холодно, oчень холодно мне было на ней. Но я чувствовал, что внутри этого тела кипит страсть, волнение и ласка. Огромное, бушующее пламя раскаляло её нутро. Я не чувствовал это своим телом, нo я чувствовал это – своим сердцем.

 Потом я лёг рядом с ней. Мы лежали в обнимку, и просто улыбались, заглядывая друг другу в глаза. Плотная слизь на полу нам была матрацем, потолок и стены – одеялом. Мне было – холодно, а ей – тепло. Её душа питалась моим жаром тела, а моя душа – ледяным холодом её кожи и дыхания.
- Мне хорошо с тобой, - сказала вдруг она, прижавшись лицом к моей щеке.
 Я обнял её ещё крепче, вдохнул пряный запах её кожи.
- Ты вкусная, - не зная – что ответить ей, сказал я.
- Ты хочешь съесть меня?
- Нет, что ты. Но в каком-то смысле – да.
- Я могу дать тебе палец. Или – язык, - при этих словах она слегка приоткрыла ротик, и провела между губами язычком.
- А как ты потом – без этого?
- Ну, ты же меня с мортрышей покормишь, и у нас будет новый материал для регенерации, - при этих словах она чуть шире открыла рот, провела вокруг язычком по губам, и крепко схватила меня за мой стремительно набухающий стержень.

 И так прошла ночь. Всё это время я кормил её, и её червя. А утром, когда должно было взойти солнце – оно не взошло. Его просто не стало, и мир погрузился в вечный мрак. Мы не могли посмотреть в окно – оно было грязным. И не могли выйти в дверь – это была бутафория. Поэтому мы провели сорок восемь лет в стенах этой комнаты. Воздух нам вырабатывал слизь. Кормили мы друг друга. Я питался её холодом, соками и неощутимым жаром, исходящим из глубин её тела, нашпигованного пряностями. А она, со своей самкой-червём – питалась моей жидкостью, которой я её постоянно щедро одаривал. Она – не старела и оставалась всегда тридцатипятилетней, а я – старел. Старел так, как стареют обычные люди. И когда я умирал, то она позвала меня с собой, в свой мир. Я согласился, и врачи её родного мира меня вскрыли, нашпиговали пряностями. Нам стало скучно в том мире и мы, ностальгируя, вернулись в нашу комнату. В ту комнату, где и начались наши отношения.
- А ты – помолодел! Посмотри на себя! – сказала она.
 Я погладил шею, грудь и живот. Кожа стала упругой, свежей. Лицо моё разгладилось, и стало таким, как и раньше.
- Я тебе не говорила, что наши врачи творят такие чудеса омоложения. Это был для тебя сюрприз.
- О, как же это, - я улыбнулся.
- А вот так! И ещё вот что – я сильно голодна!
Я улыбнулся, и мы принялись кормить друг друга.

 И так мы живём до сих пор. Сложно сказать – сколько лет. Ведь мы оторваны от внешнего мира. Единственное, что я помню -  за день до встречи с этой маленькой женщиной, я был на приёме у сэра Оливера Кромвеля.


Астана, 09-10.11.13
Музыка: Bad Sector и Sula Bassana