Байки с Нашествия

…об автобусе и кровожадной блондинке

– А давайте убьем организаторов! А потом испортим автобус: намусорим, распишем стены, побьем водителя! – уговаривает нас блондинка Сашка.
– Не сейчас, – терпеливо объясняем мы, – вот доберемся до места…
– …и там их убьем. Всех! – с энтузиазмом продолжает она.
– Нет, нам еще ехать с ними обратно, – огорчаемся мы.
– Но уж когда доедем – точно убьем, – рычит Сашка. – Я уже часов пять как должна быть на Нашествии, а вместо этого сижу в этом (бип!бип!бип! – вырезано цензурой) автобусе.
Ее мысли разделяют все попутчики. Приветственная брань и рычания доносятся со всех сторон. Кто-то предлагает закупорить в бутылку или нацарапать на стенах послание «тому, кто нас найдет». В динамиках звучит Вася Обломов. Он исполняет гимн нашего автобуса.
Вася, конечно, не знал, когда писал эту песню, что она про наш автобус, но стало так. Ныне и присно.
Пассажиры с чувством подхватывают припев: «любит наш народ всякое …»
Чудо враждебной техники – двухэтажный бас – на честном слове и на одном крыле рассекает пространство со скоростью километров этак сорок в час. Слоган наших организаторов гласит: «Найди себе на жопу приключений вместе с Bus Adventures!». И слово у них не расходится с делом.
…Наш автобус ломался шесть или восемь раз за ночь. Точно не скажу, поскольку пыталась спать, но ругань полсотни разогретых, нетрезвых, рвущихся душой и телом на Нашествие рок-маньяков будила меня всякий раз, когда автобус говорил «дрыг!» и вставал, как тот ишак из «Кавказской пленницы». У нас рвались ремни генератора – и водитель, видимо, знал, что так будет, потому что в запасе у него была целая связка.
«Питер загорает» – эта надпись на белой футболке одного из организаторов рок-тура приобрела для пассажиров совершенно иной, издевательский смысл.
Дорога на Нашествие заняла у нас  17 (семнадцать!) часов. К слову, обратно мы долетели в два раза быстрее.

… о карме и контрабанде

С нами в автобусе ехал парень. С виду нормальный: молодой и красивый. Но внешность обманчива: юноша оказался истеричкой. На первой же стоянке он стал возмущаться. Что его надули с автобусом. Что организаторы – жулики. Что только он решил приехать в Питер, и тут же – бац! такая засада.
С ним ехала девушка, которая непрерывно его утешала. Чем ласковей она говорила, тем злее парень рычал. Стойкий невротический тандем.
Я давала себе пинка, чтоб не оборачиваться слишком часто. На фоне возбужденных и радостных пассажиров мужчина-истеричка бросался в глаза, как ромашка в волосах у боксера.
Дальше хронику событий я знаю от Сани. На первой стоянке наш истерик поругался с организатором тура. На второй попытался побить водителя. На следующих –  рычал на девушку и порывался идти пешком.
Наконец, он осуществил задуманное.
С утра, когда припекало солнышко, у автобуса дал дуба очередной ремень генератора, а я выползла из адской машины, чтоб сфотографировать наш саркофаг на долгую память, наш истерик обложил всю компанию в последний раз и ушел по шоссе. Вместе с девушкой. Назло кондуктору.
После этого наш автобус больше ни разу не сломался.
–  Мам, я видел, как он моделирует свою реальность, – сказал мой, далекий от эзотерики, сын.
Оставлю юношу на время и вернусь на Нашествие.
У входа на фестиваль раскинулась таможня: стоит металлоискатель, дежурят полицейские, которые проверяют багаж. Консервы, жижи, скоропортящийся хавчик, колюще-режущие штуки провозить нельзя.
Я вижу барышню в форме, которая потрошит зрительницу. Возвращает ей крем:
– Нельзя, оставьте в камере хранения! – вытаскивает парфюм: – и это нельзя.
У полицейской лицо юное, круглое и в веснушках. Серьезное. А уши красные. Видимо, она давно тут стоит и наслушалась всякого. Но честно, скрупулезно и меее-еее-дленно делает свое дело. У нее под ногами – гора пузырьков. Люди предпочитают бросать барахло, чтоб побыстрее проникнуть на фест, но пару теплых слов при этом, видимо, роняют.
Заглядываю в другой отсек, и вижу, что Саня сотоварищи как-то подозрительно быстро проходят шмон. Быстренько сую рюкзак другой проверяющей – хорошенькой и веселой. У меня там контрабанда: чай в термосе. Готовлюсь его выливать.
Барышня без интереса заглядывает в рюкзак и кивает: «идите», не переставая кокетничать с коллегой, веселым дядькой, который так же пофигистски обходится с Саниным рюкзаком.
Приплясывая, влетаю на территорию феста и вижу, что полицейская с красными ушками все еще терзает свою жертву.
…Знаете, я думаю, что юноша-истеричка из автобуса и конопатая таможенница обязательно встретились. Он просто не смог бы подойти к кому-нибудь другому. По определению. Я просто уверена, что эти двое нашли друг друга.
Нашего истерика мы встретили в ночь на понедельник, на обратной дороге. Он не поехал с нами. Он выбрал другой автобус.
И дальнейшая судьба этого автобуса мне неизвестна.

…о константах и плясках Видоплясова

К добрым и позитивным константам Нашествия с удовольствием отношу Brainstorm. Вот на кого можно положиться: ни тебе политики, которой, как нам всем показалось, было в этот раз на Нашествии слишком много. Даже Арбенина, уж на что богиня, и та не сдержалась. Ни понтов немереных, как у  Noize MC и Мураками…
Brainstorm доставил. «И я кричу, остановите пленку, это кино я уже смотрел» – его кино, ребята, не надоедает.
Впервые на Нашествии была Настя Полева. И, похоже, сорвала голос к концу сета. Зато я ее вживую увидела. В этой инкарнации.
Олег Скрипка порадовал плясками: что-то среднее между гопаком и белидансом. Так отжигал в своих штанах в цветочек, что любо-дорого. Ну, и мы вместе с ним, ясен пень.
Еще из постоянного на Нашествии – парад-алле знамен из удочек, креативных надписей на футболках и тушках зрителей, и общее, карнавальное, ощущение от всей многотысячной пестрой тусы. Барышни топлес в татушках, мужички с надписями во всю спину «Ищу жену», суровые челябинские парни («я пережил метеорит, переживу и Нашествие»), панки, алисоманы, оранжевые поклонники Чайфов – всех не перечесть.
Ну, и еще к константам – растяжки и лабиринты палаточного городка. В первую ночь Саня час потратил на поиски. А я поставила личный рекорд: за это Нашествие НИ РАЗУ самостоятельно не нашла дорогу к палатке. Хотя знала, что искать наш приют надо где-то между знаменами «Спартака» и «Зенита». Но топографическим дебилам везет: всякий раз кто-нибудь из спутников меня отыскивал и подбирал. За что и респекты ребятам.
Ну, и кузнечики с прошлого года не разбежались: один, размером с мой указательный палец, долго сидел на пенке, набычившись, будто собираясь боднуть Оксану. Вот Саню спросите, у него фотка есть.

…о странном и самолетах

Нашествие и самолеты давно уже едины. Авиашоу было и в этот раз. Мы смотрели его из палаточного городка. Туда меня приволок сын, поскольку на Кукрыниксах я, по традиции, попыталась грохнуться в обморок. Традиция давняя: если Кукры, значит, обморок. Не от избытка чувств. Просто они так на меня действуют.
Самолеты хороши: брюхо у них в голубой покрашено, небу в цвет. Красиво. Саня говорит, была имитация воздушного боя. Мы комментариев не слышали, зато видели, какие петли они выписывали в воздухе, и как рассыпались в небе парашютисты, у земли выбросив флаги, и дружно приземлились где-то в районе Презервативной (лавочка такая, с контрацепцией).
  Самолетам – зачОт, у меня к ним претензий нет, а вот на вертолеты обижена, и не одна я. Один из моих спутников им даже fuck показал. За дело. Хотя они, наверно, не виноваты. Но о них в другой раз.
Второй день Алиса открывала. И вообще, вся старая гвардия была: Чиж, Пикник, Пилот. Арбенина. Замыкал Секрет. Но про этих двух надо отдельно рассказывать.
На их фоне новички – Луна и Мураками – смотрелись бледно. Но это на мой сугубо вкус. Все познается в сравнении. Как вести себя с публикой, например. Не припомню что-то ни разу, чтобы Кинчев, Шклярский или Чёрт заигрывали с толпой: где же ваши ручки? Я вас не слышу! – и т.д. Стоит им выйти, как сразу на месте и руки, и ноги, и рев многотысячный, и все сразу. В этом плане, даже если не касаться музыки, Мураками проигрывают безнадежно. Ну ооочень уж болтливые барышни.
На Алисе нас слегка потравили вонючими файерами, но мы не в обиде – положено так. Чиж опять отпустил длинные патлы, и начал сет УралБайкерБлюзом, за что спасибище ему и земной поклон, а под Пилота мы славно попрыгали, голося «сумасшедшим жить легко».
У Пикника в этот раз на выступлении такие чуда бродили по сцене, что ОМОНовцы рабочие места побросали, схватили планшеты и ну снимать.
На «Декадансе» некто средневековый заклинал механическую женщину-лошадь. Шаман на одноименной песне вышел, без лица, но с бубном, и давай стучать за спиной у Шклярского. А тот и ухом не ведет. Привык, наверное.
Еще Странное на ходулях бродило: то в одиночку, то вдвоем, то с флагами, то с мечами. А в конце Кукловод и Марионетка появились, и были столь ужасны, что даже у Сани мурахи по спине бегали! Он сам признался.
Крут был Пикник, и я в который раз подумала, каково это жить, когда в голове такие вот картины возникают, столь яркие, что материализуются  из них эти песни и Существа.


…о Секрете и шутках Мироздания

–  Наверно, это мое последнее Нашествие, –  печально говорит Саня.
Вечер, звезды. Мы сидим у палатки.
–  Возможно, – соглашаюсь я.
Крыть нечем: мы видели всех, кого хотели, и это Нашествие от прошлогоднего отличается тем, что почти все известно заранее. Утеряна новизна, и атмосфера, где все – НАШИ, и каждый из полутора сотен тысяч тебе близок, уже радует не так, как в прошлом году. Стареем, ыых. Чем можно нас удивить?
На главной сцене поет Секрет. Нам отлично его слышно. Я не пошла, чтоб не расстраиваться: бит-квартет без Леонидова и Фоменко? помните: «терпеть не могу, когда докладчик агонизирует». Вот потому и не пошла.
–  Не очень я люблю Фоменко, –  вставляет подошедший Леня, – не стал я Секрет досматривать.
– К-какого Фоменко? – заикаюсь я. – Ты хочешь сказать, что Фоменко – там?!
– Ну да, – скучливо поясняет Леня, – и Фоменко, и Леонидов… а что?
Я уже не слушаю. Я уже бегу. Среди палаточных растяжек, наступая на чьи-то ноги в кедах, на ходу извиняясь, роняя тапочки и кляня себя на чем свет.
Нигилистка, блин! Новизны ей, видите ли, не хватает! Полконцерта пропустила, решив, что полный состав, конечно, не соберется! Кретинка.
Бегу, прислушиваясь на ходу: правда, что ли, Фоменко? Действительно, Леонидов? Вот ведь… стоит в чем-то разувериться, как дорогое Мироздание, усмехаясь, преподносит тебе сюрприз.
Добегаю. Действительно, Фоменко. Подтрунивает над публикой: «Ну, что, все уже? Мы пойдем? Нам, между прочим, в нашем возрасте, в это время давно спать пора!» Взаправдашний Леонидов: его ковбойская шляпа светится в темноте.
Золотой состав бит-квартета. Тридцатилетний юбилей. На сцене – все четверо. И неизвестно, когда соберутся вместе в следующий раз.
Черная, теплая ночь. Музыка, под которую я танцевала, когда лет мне было столько, сколько Сане сейчас. Под теми же звездами. В городе, которого нет.
И они… не скажу, что не изменились. Конечно, старше. Но энергетика – та же. И острое де жа вю, чччерт, я же помню, ясно, как сейчас, как это все было…
Тик-так. Развернулись, закрутились обратно стрелки. Ненадолго, на несколько песен всего, но – было: черное небо, крапины звезд  и –
Ленинградское время: ноль часов ноль минут.

 
…об играх и Арбениной

– Люди, выпустите меня! – одинокий жалобный голос.
– Сидеть!!! – сурово, хором.
– Но у меня там «Ария» сейчас начнется!
– Нет! Пока не доиграешь, живым не выйдешь! – непреклонное многоголосье, в которое вплетается и голос Оксаны.
Она нам и пересказала этот диалог, после того, как нашлась. А потерялась надолго: как оказалось, так же, как бедолажный фанат Арии попала в ловушку. На Нашествии была оборудована зона настольных игр, и сколько народу на этом погорело: садишься поиграть на полчасика, до выхода любимой группы, а просидишь два, а то и три, и все пропустишь.
Вообще, помимо музыки, на фестивале развлечений было достаточно: Леня с блондинкой Сашкой играли и почти выиграли(!) в волейбол, Саня бодался пузом в странных шарах – зорбах, мы с Оксанчиком под дождем резались в теннис, а кто-то стрелял из лука и бился на мечах. На военной площадке, где танки стояли, каждый час набирали группы из добровольцев и уводили в лес, чтоб научить выживать в экстремальных условиях.
Арбенина ходила. На выступлении об этом рассказывала и хорошо о военных отзывалась. Сама вышла с ирокезом, и весь концерт ее получился резкий, с надрывом. Начала с «Бони и Клайда», и песни все, как мне показалось, ломаные, острые, как лед. И политики много. «Выжить вопреки» – такой флажок я домой привезла, а еще колокольчик. Это девчата-фанатки нам раздали. И мы звенели, когда Диана вышла. А еще на песне «Лети, моя душа» белые голуби в небо летели. Красиво.

… о Мельнице и вертолетах

Я впервые видела Хелавису живьем. Мне всегда казалось, что она варит свои песни. В котле. А я теперь узнала, как она их поет…
Это шаманство. Ведовство в чистом виде. Маленькая, очень красивая девушка в тонком белом платье, с темными, почти черными губами. У нее несколько голосов: разговаривает одним, а поет – другими. Длинное вступление к первой песне. И, пока музыка нарастает, она стоит спиной к зрителям, и делает руками такие жесты, словно ловит потоки, идущие к ней на сцену от нас. Эти жесты можно было бы счесть лицедейством, сценическими движениями, но ни один постановщик не допустит такое. Они не красивы. Они естественны, первичны… правополушарны. Она вбирает, разгоняет вокруг себя эти вихри, словно… мельница?
Хелависа поет, и этот диссонанс: девочка-ангел с темными губами и ее голос: зрелой женщины, воительницы, ворожеи, волшебное, чародейное впечатление производит.
Она поет, и я не понимаю, как умещается в хрупком теле такая силища. Она втягивает воздух, движения рук к горлу, на себя – будто умывается в потоках, идущих от зрителей.
Это шаманство, ребята. Алхимия в чистом виде. В какой-то момент кажется, что не будь зрителей, не удалось бы ей собрать энергию, чтобы петь так.
На этом Нашествии шаманства, доброго и не очень, насмотрелась. Кинчев вот рычал: на полном серьезе, и это уже было не пение, не крик, а первобытный рык пращура, не понятный цивилизованной нашей части, но великолепно считанный подкоркой на уровне инстинктов.
На выступлении Мельницы, ближе к концу, случилось неожиданное. В середине песни у группы выключились микрофоны. И звук пошел со смотровой площадки, где ведущий и приглашенный летчик открыли вертолетное шоу.
Я не знаю, кто виноват в косяке. Но военные – люди серьезные, поэтому двигать вертолеты, чтобы закончить песню, никто не стал. Ведущие извинились перед группой: мол, не успели, накладка, сворачивайтесь, ребята.
Посреди песни. Мы стояли, и, силясь переорать динамики, кричали: «Мельница!» и хлопали изо всех сил. Летчик невозмутимо рассказывал, что сейчас в небе будут делать вертолеты.
А на сцене умирала песня. Тогда я и поняла, что она – живая. И на месте Хелависы кто-то другой, наверное, кинул бы микрофон, развернулся и ушел, обидевшись. И, наверно, правильно бы сделал. Но она не могла бросить песню.
Она пела, а музыканты играли. Мы не слышали ни звука, хотя стояли совсем близко. У нас в ушах были комментарии ведущих. Мы были в ярости. И все, что могли послать ребятам на сцену, чтобы поддержать, слали туда. Она пела еще полминуты, вглухую, до конца. Не бросила песню.
А потом был момент, за который группе вечный респект и уважуха. Потому что, когда кроме музыки и шаманства есть еще и здоровое чувство юмора – это круто.
Дальше была пантомима. Хелависа поднесла руки к горлу, сделала жест, будто ее душат, высунула язык, развела руками. Мы все поняли. Потом они валяли дурака: вся команда, положив друг другу лапы на плечи, раскланялась. Они ходили по краю сцены, чтоб попрощаться с каждым из нас, и это сильно напомнило мультик про капитана Врунгеля, когда они с Фуксом изображали гавайцев. Там тоже не было слышно героев – только аплодисменты. И мы не слышали их – только вертолетный треп. Ребята попрощались и ушли. Красиво.
Вертолеты, наверное, тоже были ничего, но смотреть на них мне уже не хотелось.

…обо всем, штрих-пунктиром

Уж август близится, а мне все никак не закончить о Нашествии. Сейчас чистила Lightroom от исходников. Дообработала, наконец, фотки, сливаю в один альбом.
Тут все, что есть с Нашествия-2013: http://vk.com/album-52236080_177619093

Чуток наблюдалок:
…Сурганова – светлая. Бэк-вокалистка и скрипачка у них дивной красоты. От выступления тепло. Когда «Корабли» пели, маленькие кораблики в небо взлетали, спасибо фанатам.
…Маргулис расслабленный и спокойный, как слон. Классический блюзмен.
…Юта – прекрасная рыжая женщина. Очень душевно общалась: начинала петь, зрители подхватывали, а она изумлялась, что все еще помнят.
…Чайф – самое оранжевое выступление. «Бутылка кефира, полбатона», голосили мы под дождем, а Шахрин обзывал себя сотоварищи уральскими старцами. Вытащил на сцену троицу – Картаев-Махарадзе-Зейналова – и заставил плясать.
…КиШ – оказывается, это был последний концерт Горшенева. Но я не буду об этом писать. Светлая память.

И картинок чуток:
…Оксанка шагает в ночи. Вдруг резко разворачивается:
– Предатель! – ее указательный палец устремлен на вторую сцену, – идем отсюда! – и решительно направляется к Главной. Она хотела послушать Дельфина, и потом успеть на биг-бэнд мальчишек-военных. Но Дельфин затянул с выступлением, и теперь из-за него она на все сразу не успевает.
Зато мы послушали в ночи джаз, а на башку нам фейерверк просыпался.

…Самое отвратительное выступление я не видела. Но слышала, перед самым отъездом. Когда мы с блондинкой Сашкой провожали Оксану на выход, бэкграундом в уши скрипел некто, по голосу похожий на укуренного попугая. Дорогое Мироздание подкинуло нам этот скрип, чтоб не так жалко было расставаться с Нашествием. Я заметила, что подруга даже ускорила шаг. Программка подсказала, что это выступал на второй сцене «Черный кофе».
Подойти и рассмотреть поближе я не рискнула. Если голос такой, то как оно выглядит? даже представить страшно.

… Вечером, перед отъездом, я заблудилась и забрела в хозблоки, на задворки, где шуршали, сворачивая лавочки, торговцы и повара. Пока возвращалась, темнело, моросил дождь, и видно было, как под этой моросью истаивает, сворачивается лагерь, исчезают палатки, а навьюченные рюкзаками люди тянутся через поле и пропадают у выхода.
И было видение: девочка в шортах под нудным дождем, обгоревшая на прежнем солнце, с тем недоступным для описания выражением лица, которое бывает у человека то ли едва проснувшегося, то ли слегка протрезвевшего, то ли вынырнувшего только что из самой гущи фан-зоны. На голых ногах резиновые сапоги. И вся она смуглая и чумазая, как это случается с городскими девчонками, попавшими в бивачные условия.
А навстречу идет мужчина. В ослепительно белых брюках и пиджаке, в белой шляпе с полями, светящейся в сумерках. Не спрашивайте, откуда он взялся. Почем мне знать?
Вот он идет, белые ботинки месят грязь, дождь нудит, а девчонка остановилась и провожает его взглядом.
На этой картинке, я, пожалуй, и поставлю точку.