Трудно быть отцом

... В один из знакомых каждому ленинградцу дней, когда серое небо заполняет все вокруг – спускаясь с небес, проникает в дома,  находит людей и медленно наполняет их сердца тягостной грустью, Эдвард вышел из дома, стремясь разыскать в лабиринте улиц хоть какие-то краски, кроме всепоглощающего серого.

На Петроградке он забрел в какой-то двор, где желтые натриевые лампы создавали таинственный ореол вполне прозаичной скульптуре безглазой барышни, стоящий посреди неработающего фонтана. Этот двор и желто-оранжевый цвет ламп напомнил ему детство.

... Как-то маленький Эд один сидел дома и сквозь сумерки смотрел в глубину двора... Тягостный воскресный вечер обещал оставаться таким же скучным, но… все изменилось мгновенно и чудесно, словно по мановению волшебной палочки: мама на удивление рано пришла домой и пребывала в хорошем настроении... после небольшого короткого обеда, когда на улице стало еще чуть темнее, и Эд уже не ждал ничего, кроме традиционных приготовлений к наступающей школьной неделе и – немного позже - команды ложиться, мама вдруг предложила поехать в парк аттракционов.   Еще не веря своему счастью, он почти мгновенно переоделся и они вышли на улицу.

Пустой троллейбус с огромными окнами быстро докатил их до парка. Он так надеялся, что аттракционы еще будут работать!.. Они шли по пустынной аллее, тоже освещенной желтово-оранжевым, чуть мистическим светом натриевых ламп - навстречу разноцветным гирляндам, спрятанным в глубине парка. Наконец, они приблизились - это был автодром. Эд был счастлив: здесь негромко играла музыка, и несмотря на поздний час, было еще возможно сесть в разукрашенные гоночными цветами электромобили с длинной штангой, и погонять по прямоугольной площадке. Пользуясь отсутствием желающих, они вдоволь накатались на полосатых спорткарах... и Эд почувствовал, как последние иголочки серой питерской грусти оставили его сердце, отдав место разноцветной карнавальной радости. Ему было также хорошо, как когда-то на елочном базаре - в лютую зимнюю стужу, когда они купили целую коробку редких, матово-блестящих немецких игрушек...

А в конце вечера его ждал сюрприз – здесь же, на автодроме, в небольшом киоске, они купили жевательную резинку эстонской фирмы «Калев». Ах, знали бы сегодняшние дети, каким это было счастьем! Найти такую жвачку в советское время - да еще и со вкусом заграничной колы... пожалуй, это было такой же редкостью, как сегодня купить у нас пресловутый айфон по цене знаменитой сезонной распродажи где-нибудь в Нью-Йорке.... Давно он не ощущал такого простого, искреннего счастья.

* * *

... Как много всего осталось далеко позади - глядя на пустынный двор с давно погибшим фонтаном, подумал Эдвард. Он никогда больше не ощутит прикосновения шершавой щеки отца, не будет той простой радости от ожидания его из командировки, когда он привозил какой-нибудь необычный гостинец... Он никогда не обижался на него из-за того, что его частенько не бывало дома. Это была специфика его журналистской работы, но он знал, что когда тот вернется, с ним будет, как всегда, интересно: поход ли это на рыбалку, игра в шахматы или конструирование «почти настоящего» строительного крана из детского конструктора. И когда он ушел, Эдвард впервые так остро ощутил, как быстротечна жизнь, и как мало рядом тех людей, которые будут любить всегда, а не по настроению - тех, кто по-настоящему близок. И как важен и непрост выбор той женщины, с которой ты останешься жить в союзе до конца дней своих... Той, которая будет любить тебя таким, какой ты есть.. и с которой ты сам приходишь к решению о совместном ребенке.

Эдвард задал себе вопрос, а хороший ли он сам отец?..  Когда в двадцать с небольшим у него родился сын, он был явно к этому не готов. 

Ах, эта старая, как мир, игра неоперившегося юнца, только расправляющего крылья, и – миловидной провинциальной барышни, умело сочетающей сексапильность и прагматичность... Ее прекрасную головку сразу после окончания института точит червячок: что сделать сначала – карьеру (что, конечно, сложно в чужом городе) или ребенка, пока здоровье и родители позволяют? И если на пути встречается удачный половозрелый партнер... мысли обретают вполне конкретный настрой... И кто сказал, что исключительно мужчины думают только «об одном»?...

Джон Леннон, после опыта рождения первого сына, которому он не смог, в силу всепоглощающего расцвета карьеры в «Битлз», уделить достаточно внимания, решил уйти из музыкального бизнеса на пять лет, чтобы полностью посвятить себя своему второму ребенку, Шону. Эдвард считал, что это единственное верное решение... а шоу-бизнес - пусть подождет.

Но черт возьми, как важно все делать вовремя. Не торопиться, не становиться винтиком в чужих эгоистичных планах...

Да, многое в сознании Эдварда перевернулось, когда сынок сказал ему, протянув маленькую ручку и бросив робкий взгляд: «Папа, идем...» И вот эта простая и трогательная фраза так много изменила для его понимания роли отца... Но тогда было уже поздно. Молодые родители расстались, и его маленький сын с мамой жили в другом городе, где его воспитывали совсем не так, как хотел бы он, Эдвард.