Моя книга. Глава 1. баба Дуня

- Бабушка, почему ты не смотришь, что ты вяжешь?
- А что смотреть? Я и так помню.
Бабушка, прикрыв глаза, вяжет бесконечные носки. Для папы, мамы, сестры моей Валюхи и для меня. Спицы мелькают в ее скрюченных ревматизмом пальцах. Очень интересно смотреть, как быстро и ловко получается. Разматывается клубок, растет носочек.

- Бабуля, рассскажи, как вы раньше жили,- прошу я, маленькая, сидя на низкой скамеечке возле ее ног. Сколько себя помню, мне всегда было интересно слушать бабушкины неспешные рассказы "как раньше жили". Вот и вам, мои внуки, пишу я все это, как запомнила в далеком детстве.

Бабушка моя, мамина мама Евдокия Федоровна Мымрикова родилась в Курской губернии в 1907 году. В крестьянской семье Токаревых Федора и Евдокии. Была она самой старшей из тринадцати детей. И все тринадцать выжили. Особо подчеркивала бабушка. Ведь в царской России это была, действительно, редкость. В семьях рождалось много детей, но в детстве их много и умирало. От болезней, которые тогда не могли лечить. Да и не в каждом селе был лекарь. Маленькой Дуняше повезло. Когда она заболела и горло ее заложило так, что невозможно было глотать и дышать, ее спас деревенский фельдшер. Он сделал надрез на ее горле, вставил туда металлическую трубку и отсосал дифтерийный гной. Баба Дуня показывала мне небольшой шрам на горле, но имя своего спасителя вспомнить так и не могла.

У Федора и Евдокии Токаревых был большой деревянный дом-пятистенок, который состоял из сеней и большой комнаты-горницы. Там стояла, как белая королева, большая русская печь. С полатями, на которых любили зимой спать дети. Я никогда не видела ни русской печки, ни полатей. Но в детстве мне это представлялось, как сказочное место: теплое, уютное и безопасное. Куда приятно забираться и где не достанут ни бабка Ёжка, ни Бабайка.

У дальней стены за ситцевой занавеской стояла кровать родителей. Рядом висела детская люлька. В ней постоянно качался маленький ребенок. Как только он подрастал и переставал сосать мамину грудь, то "переходил" спать к старшим детям на расстеленные на полу овчины. Бабушка рассказывала, что уже в три-четыре года ребенок выполнял посильную работу: пас гусей, уток. Старшие же дети работали в поле и дома по хозяйству, нянчили младших.

Осенью Федор ехал на ярмарку, продавал там часть урожая. На вырученные деньги покупал мануфактуру - разные ткани, кожу. Приглашал портного и сапожника. Они жили прямо у прадеда дома и обшивали обновками всю семью. Мастеров поили, кормили, а в конце оплачивали их работу.

Помню, нам чуть ли не с младенчества вдалбливали, что при царе крестьяне жили бедно. А кто был сыт-обут, значит дармоед, кулак. Это хорошо застревало в моей детской голове. И вопрос задавался бабе Дуне: "Значит, вы были дармоеды-кулаки?" Бабушка, повздыхав, отвечала: "Мы всей семьей работали с утра до ночи, поэтому и жили хорошо. А кто ленился, бражку пил да на печке лежал, конечно, бедный был."

Вот и подоспело время - Дуняше шестнадцать лет. И посватался к ней заезжий хохол Мымрик Федор. Статный чернявый столяр, что ходил по селам, "справлял" мебель. Он был старше Дуни на десять лет. Воевал в Первую мировую войну. Грудь его украшали георгиевские кресты - самые высшие солдатские награды. Поженились они и уехали на родину деда в Запорожье. В Мелитополе построили дом каменный. Людская молва гласит, что цел он до сих пор. В 1995 году ехали мы с мужем Сеней на гастроли в Симферополь. Дорога наша пролегала через Мелитополь - маленький городок, зеленый и неспешный. Единственная трасса в Крым разрезала его пополам. Автомобили, проносящиеся мимо, запылили и деревья, и дома "каменные" 20-х годов. Какой из них построил мой дед?

В 1925 году у Мымриковых родилась дочь Валя, а в 1927 году сын Толик. Федор был столяр-краснодеревщик, а это значит мастер-мебельщик. Работал он в мебельной артели. Евдокия занималась домом и детьми. Но тучи собрались на семейном небосклоне. Федор и Дуня узнают, что всю их родню: и Токаревых, и Мымриковых, раскулачили и сослали в Казахстан. На колхозном собрании порешили раскулачить Токаревых за то, что богатые. Есть хороший дом и у каждого сапоги. Дом отобрали под сельсовет. Сапоги и другое имущество растащили по своим избенкам бедняки. Так токаревская родня осела в Алма-Ате, а мымриковская в Семипалатинске.

                Дед Федор не стал дожидаться, когда судьба в лице коммунистов постучится в дверь. Собрал жену, детей и сам двинул в Казахстан, в Алма-Ату. Сдается мне, что тогда у него и всех членов его семьи в документах появилось две буквы. Из Мымрика он стал Мымриковым. Из украинца - русским. Но как крепкое дерево, куда не пересади - приживется, так и мои деды вросли, прижились на казахстанской почве. С высоты своих лет смотрю я на этот человеческий подвиг - не сломаться, выстоять, выжить и диву даюсь. Ведь цветет, плодоносит казахская земля благодаря таким людям, как мои родные.

Мелькают у бабы Дуни в руках суетливые спицы. А я сижу на низкой скамейке возле бабушкиных ног и жду конца счастливого сказке. Что вот так они жили-поживали и добра наживали. Но жизнь, к сожалению не сказка. Шел сорок первый год. Федор продал свою первую халупку, что купил по приезде в колхозе рядом с Алма-Атой. Он решил строить дом побольше. Дети, Валя и Толик, росли, а Дуня ждала третьего ребенка. Продали они домик, видно думали добавить денег и начать строительство нового. Но не успели. 22 июня 1941 года началась война. Федора, которому уже было далеко за сорок лет, мобилизовали на фронт. Осталась Евдокия с детьми в колхозном общежитии-бараке с земляным полом. Слышу слова бабушки: "Когда Федор уходил на войну, то наказал мне, чтоб я продавала все вещи, ничего не жалела, только чтоб детей сберегла". 27 ноября 1941 года Дуня родила девочку Тамару. Отец ее так и не увидел. В сорок третьем году бабушка получила извещение с фронта, что Мымриков Федор Захарович пропал без вести в боях на курской дуге.

У бабы Дуни была младшая сестра Надя. В тридцатых годах вышла она замуж за бравого во всех отношениях парня - Цивиндо Николая. Работал он шофером. Они успели в тридцать восьмом году родить сына Вовку. И все бы ничего, но любил Николай водочку, а выпив садился за руль своего грузовика. В одну из таких поездок задавил он ехавших на арбе деда, бабку и их ишака. Состоялся суд и  Николая лет на десять отправили валить лес на Колыму. Но когда началась война, Сталин издал указ о штрафных батальонах. В нем предлагалось заключенным искупить кровью свою вину на фронте. Николай пошел воевать, в последствии стал танкистом. Так вот, в сорок третьем году Николай и Федор встретились на курской дуге. Дед воевал в пехоте, Николай на танке. Подробностей встречи не сохранилось. Федора больше никто живым не видел.

Всю войну Евдокия со старшими детьми работали в колхозе. Как пелось в частушке тех времен: "Я и лошадь, я и бык. Я и баба, и мужик". Когда я спрашивала бабу Дуню почему у нее болят руки-ноги, то она отвечала, что застудила в колхозе. Всю жизнь она не верила, что ее Федор погиб. Думала, что он живой, но не может подать весточку о себе. Иной раз бабушка говорила: "Вот сидим мы сейчас, ужинаем, вдруг в окно кто-то постучит. Выглянем, а там наш дед вернулся". Умерла бабушка Дуня в 1971 году очень больной, изможденной старухой. В шестьдесят четыре года. Легла спать и утром не проснулась. Так умирают святые люди. После смерти бабушки в колхоз Горный Гигант пришло письмо от красных следопытов, которые нашли могилу деда. Похоронен он в братской могиле в Белгородской области, Белгородском районе. В какой деревне - я не помню и никто не помнит, к сожалению.

Николай же Цивиндо войну закончил в Берлине. Вернулся к жене - вся грудь в орденах. Вскоре опять под градусом задавил пешехода. Снова срок.  Предложили ему в 56-м году давить танками мятежных венгров. Вернулся живой-невредимый и оттуда. Таинственная, непонятная никаким исследователям русская душа! Пройти огонь, воду и медные трубы и погибнуть в мирное время от водки.  Грустно и горько.

Ученые бьются над разгадкой человеческого мозга. Не могут разгадать. Говорят, что мозг - это Вселенная. Так я брожу по закоулкам своей памяти, как потерявшийся спутник во Вселенной, вспоминая такое, что специально не запомнишь. Но, наверное, воспоминания мои - это то, что когда-то произвело на меня сильное впечатление.

Баба Дуня не умела ни читать, ни писать. Но память у нее была отменная. Дети учили стихи - она между делом запоминала. Потом учила меня. По прошествии почти полвека я помню многие из них. Лишь недавно в интернете обнаружила одно стихотворение. Начала читать его маме, а она радостно перебив меня, продекламировала до конца. Оказывается, она в школе его учила, а баба Дуня запомнила.

                На печке.
                Автор Е. Благинина.
               
                Забрал мороз окошко
                Серебряным щитком.
                В печи стоит картошка               
                С топленым молоком.

                А на печи-то сухо,
                Тепло...Сиди себе!
                К трубе приложишь ухо,
                Буран поет в трубе.

                Я делаю игрушки
                До самой темноты:
                Из деревяшек- пушки,
                Из лоскутков- бинты.

                Я буду санитарка,
                А печка лазарет.
                Бойцам на печке жарко,
                Да лучше места нет.

                Здесь очень сладко спится,
                Особенно в углу...
                Из школы брат примчится,
                Мы сядем все к столу.

                Мы станем есть картошку
                С топленым молоком.
                Возьмется мать за ложку
                Да и вздохнет тайком.

                Вздохнет! А это значит,
                Ей горше с каждым днем.
                Она так часто плачет
                О брате о моем.

                О том, который в море
                Уже давно в бою-
                Воюет на линкоре
                За родину свою.

                За наш колхоз, за речку,
                За вербу у плетня,
                За дом, за эту печку,
                За маму, за меня...