Розыгрыш

   1.
   
   Телевизор ожил: на экране замигали разноцветные краски, появилась реклама прокладок. Что ж, пока можно открыть пиво и разрезать пакетик с сухариками. Владимир Семёнович нагнулся и нащупал в куче обёрток, разбросанных по полу, ножницы. Что-то бесшумно пролетело и шлепнулось на спинку кресла аккурат там, где секунду назад была его голова. Ничего не заметив, Подвысоцкий вернулся в прежнее положение и принялся отрезать верхушку пакетика.
   Рекламный блок подошел к концу, его сменила заставка программы «Розыгрыш», затем ее ведущие — Валдис Пельш и очаровательная Татьяна Орно. Подвысоцкий на мгновенье замер, потупившись в телевизор. Боже, благослови эту женщину, подумал он, глядя с открытым ртом на особо откровенное декольте Татьяны и две пышные, сладкие Орно. По большому счету, он смотрел эту передачу ради неё, ибо так в его представлении должна выглядеть жена.
   — На тебя посмотришь — и жить хочется, — сказал Владимир и откупорил банку пива. В сорок два он полностью разочаровался в женщинах. Обе бывшие жены были стервами, которым нужны только деньги. Но эта сексапильная телеведущая творила чудеса, реабилитируя весь слабый пол одним махом.
   — За тебя, Танечка, — сказал он и, закатив голову, опустошил сразу полбанки пива.
   Что-то снова бесшумно пролетело вниз и на этот раз шлёпнулось ему на лоб. Подвысоцкий открыл глаза. То, что он увидел на потолке, заставило его прыснуть пивом на телевизор и резко вскочить с места.
   С открытым от изумления ртом он описал несколько кругов вокруг кресла, вперив взгляд в одну четко обозначенную точку. Еще одна капля сорвалась на кресло. Он проследил направление полёта и увидел, как она «разбилась» о спинку, обитую зеленой материей. В том месте, куда приземлилась капля, образовался черный круг.
   На потолке было пятно.
   Владимир Семенович протёр рукой глаза. Не помогло. Оно всё равно было красного цвета. Следы на руке от растёртой капли тоже были красными и источали запах старых медяков. Он понюхал запястье и, поморщившись, отвёл в сторону.
   Подвинув кресло ближе к телевизору, взяв пульт и сухарики, он уселся обратно. Глоток пива был необходим, как воздух. Он сделал несколько, затем высыпал в рот четверть упаковки сухариков. Соль жгла губы и язык, но Подвысоцкий продолжал пережевывать зубами сушеное тесто, надеясь, что хруст в голове заглушит удары красной жидкости об паркет.
   Поначалу так и было, он на какое-то время сосредоточился на передаче. Однако вскоре сухари закончились. В уши вползла зловещая тишина, нарушаемая лишь тихим бормотанием телевизора. Он прислушался. Ничего.
   «Отлично. Именно это я и хотел услышать. Никаких капель. Никакой крови. Было бы глупо, если бы я сейчас повернулся и посмотрел на потолок, а там…»
   Владимир Семенович повернулся и посмотрел на потолок.
   Там была кровь.
   
   2.
   
   — Я же вам русским языком говорю: у меня из потолка идёт кровь! — Он стоял в прихожей и почти орал в телефон. Напротив, на стенке, висело зеркало. Из озёрной глади стекла на него таращился небритый мужчина с взъерошенными и лоснящимися от жира волосами. Под глазами мешки, нос распух. Да и приличных размеров «пивной животик» давал о себе знать, выпирая из-под майки. Последней чистой майки, которую он сегодня надел, - остальные лежали в туалете, в горке грязного белья. — Кто чья? Кровь? Да откуда я знаю! Может быть, там произошло убийство. Вдруг там живет семейка психопатов, которые едят на завтрак детей? Нет, я не знаю, кто там живёт, но вдруг. Вы милиции, это ваша работа. Приезжайте и разбирайтесь.
   Он положил трубку и прислушался. Тихое бормотание телевизора, шум транспорта за окном, отдалённый грохот ремонта где-то на первом этаже, и… да, он слышал их. Удары капель крови об паркет.
     Владимир Семенович задумался. Он и в самом деле не знал, кто живёт в квартире над ним. Не имел представления. Он заглянул в комнату. Подвысоцкий работал финансовым менеджеров в консалтинговой компании и в быту с кровью сталкивался редко. Сказать по правде, он её боялся. Не так чтоб патологически, но при виде кровавых травм у жертв ДТП по телевизору его пульс учащался.
   Божественная Татьяна Орно предлагала зрителям посмотреть спектакль с участием Бориса Моисеева, в котором счастливый артист, не подозревая, что является участником розыгрыша, получал баснословное наследство от некоего таинственного умершего родственника. Что сказать, Борис находился в куда более выгодном положении.
   На полу образовалась лужа размером с канализационный люк. Теперь капли не просто падали в неё с глухим стуком, они еще и противно хлюпали, будто ладонь по грязи. Кровь заползала в щели паркета, но не убывала. Если еще пять минут назад, когда он выходил в прихожую позвонить, пятно на потолке в диаметре было размером с лимон, то сейчас оно разрослось до масштабов иллюминатора в самолёте. Кровь струйками сочилась сквозь штукатурку, точно пот сквозь поры в коже, и, собираясь в центре, формировала увесистую каплю. Хлюп! И повсюду брызги.
   Он взглянул на комнату. Кровать, со смятыми желтыми простынями, не застелена. Рядом на стуле и под ним куча грязных носков и кое-как разбросанной одежды. Одна штора оторвана. Телевизор, кресло. Шкаф с поломанной дверцей, которая при попытки отпереть, падала на голову. Он не сомневался, что обнаружит сверху толстый слой пыли. По углам комнаты, точно солдатики в детском наборе, стояли полчища банок и бутылок. В основном, из-под пива, но встречались и от водки, вина, коньяка и даже шампанского. Некоторые он завернул в черные пакеты в надежде вынести в мусор, но почему-то так и не сделал этого. Весь этот хлам сразу бросался в глаза, однако Подвысоцкий настолько привык к нему, что почти не замечал. Широкая плазменная панель и ноутбук на маленьком столе, да еще, может, кондиционер, выглядели, словно пришельцы из другой галактики. Его холостяцкое логово походило скорее на дешевую полуподвальную комнатушку дворника, нежели на квартиру обеспеченного сотрудника преуспевающей компании.
   Под креслом белели трусы.
   «Ты алкоголик! Алкоголик, допившийся до того, что мерещится кровь, капающая с потолка!»
   Звонок в дверь. Подвысоцкий расценил его, как спасение, очередную возможность убежать от самого себя. Он направился к входной двери, ожидая увидеть в «глазке» милицию, которой был бы сейчас рад, как заяц травке, но на лестничной площадке стояла соседка Варвара Петровна. Ей перевалило за девяносто (а может, и за сто, кто знает?), но двигалась она вполне бодро и соображала отнюдь не хуже. Глядя на неё, Подвысоцкий не сомневался, что жизненной энергии в ней хватит еще на пару десятилетий, и даже лет через пятнадцать она будет все так же бодро семенить к супермаркету. В отличие от него.
   Подвысоцкий открыл дверь.
   — Вовик, здравствуй, — сказала старушка, чьи глаза скрылись за стёклами тёмных солнцезащитных очков, а короткие, крашеные в нежно розовый цвет волосы, окутал прозрачный платок. В левой руке она держала черную сумку, правую спрятала за спину.
   — Здравствуйте, Варвара Петровна. — Где-то в глубине комнаты раздался шлепок. Подвысоцкий рефлекторно дёрнулся и посмотрел назад. Не преминула заглянуть в квартиру и старушка. – Соседи с пятого затопили, — сказал Владимир Семенович, оправдываясь. – Целый день капает, представляете?
   — Вода?
   — Ну не кровь же! – нервно хохотнул Подвысоцкий. Лучше бы это была вода. Её бы он давно убрал. – Вы что-то хотели? Или так?
   — Ах да, прости, отвлеклась. Слушай, Вовик, тут такое дело: выручишь на часок?
   — А что случилось?
   — Мужу сегодня пятнадцать лет. Вот иду в церковь за упокой свечку поставлю, да раздам бабкам печенье и конфеты. Ты ведь все равно дома сидишь?
   — Ну, в общем-то, да.
   — Возьми на часок моего Чарлика, а то он не переносит одиночества, а в церковь-то не возьму, куда? Он мальчик хороший, но трусливый. Да, Чарлик? – Старушка отошла немного в сторону, и Подвысоцкий увидел, что в правой руке она держала поводок, к которому привязана коричневая такса. Пёсик посмотрел на старушку печальными глазами и тоскливо заскулил. – Не плач, деточка, на обратном пути возьму тебе колбаски, твоей любимой. – Она снова взглянула на Владимира Семеновича. – Ну что, выручишь?
   — Ну, не знаю. Я вообще-то…
   — Нет, если у тебя есть какие-то планы, скажи. Отдам тогда тете Наде с первого этажа. Просто больше из соседей дома никого нет, а у тёти Нади маленькие дети, без того забот полно. Вот я и подумала…
   — Нет у меня никаких планов. Так что, думаю, справлюсь.
   — Вот и отлично! — Старушка передала поводок. Подвысоцкий перекинулся с пёсиком обеспокоенным взглядом. «Ты же не причинишь мне вреда?» — читалось в глазах собачки. «Приятель, мне тоже не доставляет удовольствия эта ситуация, но что поделаешь?» — отвечали глаза мужчины. После этого невербального диалога Чарлик наконец-то решился и сделал первый шаг в направлении квартиры.
   — Веди себя прилично, — наставляла Варвара Петровна, — чтоб мама за тебя не краснела. Я скоро вернусь.
   Она порылась в сумке и вытащила кулёк с собачьим кормом.
   — Держи. Это на случай, если он совсем уж разойдется. Дашь немного. И вот еще что. – Она снова порылась в сумке и выудила пригоршню леденцов и несколько штук зоологического печенья. – На, помяни моего Григория, царствие ему небесное. Хороший был человек.
   
   3.
   
   Пятно росло, тяжело не заметить. Он стоял, как вкопанный, в проёме двери и глазел на то, что пять минут назад диаметром не превышало иллюминатор, а теперь увеличилось в несколько раз. Это уже не пятно, а целый водоём. Кровь не капала. Тонкой струёй она беспрерывно лилась на паркет, словно из дыры в пораненной артерии.
   Каким-то невероятным образом кресло, стоявшее под пятном посреди комнаты, исчезло.
   — А где?.. — сказал вполголоса Подвысоцкий. Он почувствовал лёгкий озноб. Хотелось выйти из квартиры, запереть её на ключ, затем выбросить его и бежать, куда глаза глядят.
   По телевизору закончился второй блок рекламы, и опять заиграла мелодия заставки программы «Розыгрыш».  Подвысоцкий с досадой взглянул на замечательные формы Татьяны Орно. Несколько маленьких багровых капель красовались на её груди, успев подсохнуть. Даже болтовня чокнутого прибалтийца Пельша, который порядком поднадоел, не могла испортить так настроение, как это удалось пятну. Владимир Семенович понял, что больше смотреть в этой комнате любимую телепередачу не сможет.
   Ладно. Не беда: розетка есть и в другой комнате.
   Отключив телевизор, он взгромоздил его на грудь и, придерживая руками с обоих боков, перенес в соседнее помещение. Потом вернулся обратно за пультом, но так и не вошел, остановившись в коридоре. Возле входной двери смирно сидел несчастный пёсик и смотрел на него жалостливыми глазами. Подвысоцкий привязал поводок к дверной ручке, чтобы тот не скитался по квартире, и напрочь забыл про животину.
   — Извини, хулиган, забегался. Давай договоримся так: ты не гуляешь по квартире, не бегаешь, не прыгаешь, не гавкаешь и ничего не грызёшь. Я не переношу слюни, сопли, шерсть и прочую ерунду, поэтому, как ты уже заметил, у меня нет животных. Знаешь, я даже выделю тебе комнату. Целую комнату для тебя одного! И корма насыплю. Ты только сиди тихо и не мешай мне наслаждаться отпуском, договорились?
   Пёсик протяжно заскулил, и Подвысоцкий понял, что ему подобная перспектива не по душе. Он вообще желал бы покинуть эту негостеприимную квартиру.
   — Я тоже, — сказал Владимир Семенович и отвязал поводок. – Давай, приятель, ты тут, я – там. Хочешь, включу тебе радио?
   Никакого радио у него не было в помине, но Чарлик об этом не знал. Он нехотя сделал несколько шажков к комнате и остановился, рассматривая интерьер. Затем посмотрел на Подвысоцкого.
   — Ну, немного не убрано, сам знаю. А ты что ожидал – королевские апартаменты? У меня нет времени. Там по телевизору показывают самочку моей мечты, осталось двадцать минут до конца передачи.
   Чарлику было наплевать. Он опять заскулил. Подвысоцкий попытался насильно затянуть его в комнату, но тот упёрся в пол, оставив четыре длинные борозды под каждой лапой, и загавкал.
   — Да что с тобой такое? Крови боишься?
   Подвысоцкий аккуратно прошел в комнату, стараясь не смотреть на фонтан, бьющий из потолка. А ведь если так пойдёт дальше, размышлял он, то скоро соседи снизу придут жаловаться, что я затопил их кровью. Вот так потеха будет.
   Раздался звонок. Сумасшедший день, сумасшедший дом. В придачу проклятый пёс куда-то скрылся. Подвысоцкий ретировался, посмотрел в глазок, в негодовании представляя, как Чарлик резвится на его диване и делает лужи по углам. За дверью стоял человек в милицейской форме. Из-под фуражки по лбу тёк пот. Он снял её и вытер лоб платком, потом водрузил обратно. В правой подмышке торчала кожаная папка.
   — Кто там? — сказал Владимир Семенович, якобы ничего не подозревая.
   — Капитан Лебедь, милиция, — сказал человек. — Из вашей квартиры поступил сигнал. Открывайте.
   Подвысоцкий открыл. Он был рад и в одночасье с трудом подавил порыв соврать, что никого не вызывал. Не любил он милиционеров, тем более у себя дома.
   — Добрый день, — сказал капитан. – Вы вызывали по поводу убийства?
   — Ну, не совсем убийства. Как бы сказать, я точно не уверен… в общем, давайте вы посмотрите, и сами решите, что это.
   — Давайте, давайте, — вздохнул милиционер. Весь его вид будто говорил: «Какого хера я тут забыл?» Подвысоцкому это не понравилось. От такого человека взаимопонимания не жди.
   Он провёл капитана Лебедя к комнате, открыл дверь, остановился у входа, приглашая жестом руки. Милиционер прищурился, осмотрел интерьер, точь-в-точь как Чарлик немного раньше, вошел.
   — Где? — сказал он. — Не вижу.
   Подвысоцкий напрягся.
   — Что вы не видите? Вон же, на полу лужа крови. Аккуратно, не наступите. Вон еще одна на потолке.
   Капитан Лебедь, с точностью да наоборот выполняя указания, вышел в центр помещения, ступая подошвами туфель по крови. Фонтан, бьющий из потолка, обагрил левый рукав рубашки. Он взглянул на потолок, затем на пол. Потом снова на потолок. Он долго изучал его, после чего с выпученными глазами уставился на Подвысоцкого.
   — Пили? Или что-нибудь приняли? Психические отклонения есть? Справка?
   — Что?
   — Я не вижу никакой лужи. Зато сразу заметил склад пустых бутылок из-под алкогольных напитков. Хорошая, наверно, была вечеринка, да? Что отмечали?
   — Какая вечеринка? Вы что, слепой? Я вам говорю, кровь с потолка идет, как из долбанного крана, а вы стоите тут и ничего не видите! Может, это у вас была вечеринка? Или, по-вашему, я идиот?
   — Не знаю. Меня ваши личные проблемы не касаются. А вот за ложный вызов штраф предусмотрен, не знали? Сейчас узнаете.
   Капитан Лебедь принялся рыться в кожаной папке, что доселе покоилась подмышкой, не обращая внимания на то, что по рукам и поверхности папки змеится кровь.
   — Ты вообще придурок?! — сорвался Подвысоцкий. — Засунь себе в задницу свой штраф, понял?! Я тебе русским языком сказал: вон кровь с потолка. Шляпу сними, может, думать мешает.
   Капитан Лебедь молча смотрел на Подвысоцкого. Глаза его расширялись с каждым словом все больше, пока едва не выпали из орбит. Он еще раз взглянул на потолок, откуда ему на лицо полилась густая красная жижа. Фонтан крови разбивался об его физиономию, стекая на одежду и обувь, однако он ничего не замечал. Закончив осмотр потолка, он спокойно подошел к Подвысоцкому и ударил кулаком в живот. Крепко ударил: Владимир Семенович согнулся пополам и рухнул на пол.
   — Не умеешь бухать, пей чай, — сказал милиционер и, отхаркнув, сплюнул на Подвысоцкого. Потом переступил и вышел прочь.
   — Пидар, — простонал Владимир Семенович, — мусор поганый.
   Так он пролежал еще довольно долго.
   
   4.
   
   Программа «Розыгрыш» давно закончилась. Он упустил последний шанс увидеть роскошную Татьяну Орно и сумасшедшего Валдиса Пельша. Как жаль. Ему было всё равно.
   Где же все-таки кресло? Куда оно подевалось?
   Он повернулся и посмотрел на потолок. Кровь больше не шла. Но пятно никуда не исчезло. Вернее, это было и не пятно вовсе. Теперь красные потёки охватывали почти весь потолок и зловеще струились по стенам.
   В проёме двери возник Чарлик. Он понюхал пол, посмотрел на Подвысоцкого и заскулил.
   — Привет, хулиган. Что, интересно, почему я тут лежу? Да так, решил отдохнуть немного, перед баночкой.
   Такса переступила порог и медленно направилась к нему. Она затравленно озиралась назад и по сторонам, скулила. Пройдя полметра, собака внезапно остановилась и взвыла на потолок.
   — Ты чего, дружище? Есть хочешь? В чем дело?
   Тело пса била мелкая дрожь. Струя горячей мочи ударила в паркет. Он попытался отступить назад, но что-то словно держало его за лапы. Пёс рычал и гавкал, уставившись на потолок.
   — Сейчас, сейчас встану, и ты получишь порцию своего дурацкого корма. Обожди минуту.
   Однако Чарлик ждать не стал. Он оторвался от пола и взметнулся к потолку, точно кто-то тянул его сверху на невидимой верёвке.
   Челюсть Подвысоцкого отвисла. Он проследил траекторию полёта собаки и воззрился на ту точку в потолке, где она исчезла. Какое-то время он видел торчащий из потолка рыжий хвост, затем пропал и он.
   - Э… э… э…
   Всё, что он мог выдавить из пережатой спазмом глотки. Шок парализовал все конечности, так что не скоро удалось поднять руку, дабы задвинуть челюсть на место. Когда он сделал это, даже полегчало.
   — Всё, с меня хватит!
   Он решительно поднялся и, гупая ногами, пошел на кухню. Долго рылся в ящике стола, выбирая нож. Каждый казался не достаточно большим, и Владимир Семенович в огорчении брал следующий. Он перебрал все имеющиеся в доме ножи и разочарованно сплюнул. Пошел в комнату, где сейчас располагалась плазменная панель, и с улыбкой снял со стены самый бесполезный предмет в доме. Эту саблю друзья подарили ему на тридцатилетие, видимо, считая, что это очень оригинальный и солидный презент. Но он никогда не был ценителем холодного оружия, тем более дешевых сабельных поделок.
   Сабля оказалась весьма увесистой. Сталь холодила руку, зато теперь он чувствовал себя уверенно, как новоиспеченный самурай. Таким же решительным шагом, как прежде, он покинул квартиру и, поднявшись по лестнице на пятый этаж, остановился на лестничной площадке. 17, 18, 19, 20 – сосчитал он. Его квартира была под номером 15, следовательно, та, что над ним, девятнадцатая. Он стоял напротив черной лакированной двери и обдумывал, что скажет, когда откроют. Подошел  ближе. Дверь как дверь, ничего особенного. Странно, что он не спросил у Варвары Петровны, кто тут обитает. Она-то точно знала всех соседей в доме.
   Владимир Семенович потянулся к звонку. В сердце вонзилась игла с адреналином, по лбу, неприятно щекоча, потекла испарина. Правая рука дрожала, левую, с клинком, он предусмотрительно спрятал за спину.
   — Ну, что? — пробурчал Подвысоцкий себе под нос. — Есть там кто?
   Никого.
   Он приложил ухо к двери и та со скрипом открылась. Подвысоцкого передёрнуло. Он оглянулся, будто опасаясь, что кто-то застукает его на горячем, как вора-домушника. Выйдет из квартиры и спросит: «А что вы тут делаете?» Но ничего подобного не произошло. Жаль. Затея нанести визит соседям внезапно показалась ужасно глупой. Ему было страшно, и это единственное, что связывало его разум с реальностью.
   Он вошел.
   Тёмный, прохладный коридор петлял, словно лабиринт на детской площадке, и вел куда-то в неизведанную местность. В глубине этой квартиры скрывалась целая вселенная мрака, необъятная и пугающая. Ни стен, ни окон, ни дверей. За спиной остался прямоугольник белесого света, вырезанный в черном полотне. Он слышал эхо собственных шагов и отзвуки прерывистого дыхания. Далеко пролетела странная птица и вскрикнула, точно больная чайка.
   Свет погас. Впереди, подобно неоновой вывеске у входа в бар, засветился новый источник. Желтое сияние ослепляло. Подвысоцкий прикрыл рукой глаза и вошел в свет.
   Перед ним была желтая комната.
   Желтые обои на стенах, расписанные золотистыми рунами и узорами драконов, желтая штукатурка на потолке и издевательски лимонные занавески, обрамляющие желтое окно с витражами, не отличающими от росписи на стенах. Лишь паркет на полу был красного дубового дерева, разительно выделяясь на общем фоне и приятно поскрипывая. Это всё, что ассоциировало это помещение с нормальной квартирой, где обитают обыкновенные люди, в остальном же оно уподоблялась какому-нибудь аттракциону, то ли комнате страха, то ли смеха. Смеяться Подвысоцкому точно не хотелось, а вот от ужаса он едва помнил, зачем пришел.
   В центре комнаты, прямо из паркета, росло дерево. Разумеется, необычное. Плотный ствол его представлял собой некое переплетение черных телефонных кабелей, какие прячутся внутри электрощита. Кабель-ствол и кабели-корни произрастали из небольшого островка земли, который насыпал какой-то безумный садовник-селекционер, выводящий диковинные сорт растения, коему сложно подобрать адекватное имя. На кабелях-ветвях, завёрнутые в сетку, висели плоды — человеческие головы. Они спали, наблюдая кошмарные сны, и некоторые были знакомы Подвысоцкому. Его начальник – мужчина с одутловатым лицом и седыми усами. Паутина фиолетовых кровеносных сосудов проступала из-под кожи на щеках, лбу и веках. Он сопел носом и причмокивал губами, будто вместо живописных картин Ада, ему снилась краковская колбаса. Еще здесь была его супруга, жгучая брюнетка армянских кровей. Несмотря на сетку, передавившую лицо, она всё равно накрасила губы ярко-алой помадой. Варвара Петровна, с копной фиолетовых волос и в тёмных солнцезащитных очках. Некоторые его друзья и коллеги по работе. Даже такса Варвары Петровны не избежала жуткой участи. Её коричневая треугольная мордочка свисала, словно седушка от велосипеда, ворочая носом и тихо скуля.
   Подвысоцкий перекрестился. Он хотел вспомнить «Отче Наш», но обнаружил, что не знает дальше первой строчки. Впервые в жизни он испытал жалость по этой причине.
   — Добрый день, — сказал мужской голос позади «дерева». Подвысоцкий отошел в сторону и внимательно изучил говорящего. Слегка полноватый мужчина лет сорока или около того. Волосы не короткие, не длинные, аккуратно уложены. Блондин. Красная рубашка с расстегнутой верхней пуговицей, поверх неё красный пиджак. Красные брюки с выглаженными стрелками. Желтые кожаные туфли, то ли из крокодила, то ли качественная подделка. Он сидел на (у Подвысоцкого перехватило дыхание) ЕГО кресле, ровно положив руки на подлокотники и сдвинув ноги вместе.
   — Вы хотите спросить, кто я. — Он не вопрошал, — утверждал. — Думаю, вы знаете ответ. Я дам вам пару секунд, чтобы адаптироваться. Ведь привыкнуть к обстановке — это, на самом деле, очень важно, не так ли, Татьяна?
   — Несомненно, Валдис.
   Рядом с мужчиной возникла блондинка в красном платье, декольте которого чуть ли не рвал пышный, белоснежный бюст. Почему-то раньше её присутствия Владимир Семёнович не замечал, теперь же, заметив знакомые ямочки на щеках, окончательно удостоверился в своих подозрениях. Он знал, кто эти люди, потому что это были ведущие его любимой развлекательной телепрограммы «Розыгрыш». Они любовались Подвысоцким, как эстеты произведением искусства, с улыбкой, трогавшей краешки губ.
   — Не волнуйтесь, — сказал Валдис Пельш, — вы здесь ненадолго. Зачем вам сабля? Собрались воевать? С кем? Бросьте. Я сэкономлю вам время и нервы, сообщив, что это пустая затея.
   — Какая сабля?
   Что-то с грохотом ударилось о паркет. Он целиком запамятовал о существовании этого предмета, которым он так наивно пролагал угрожать проштрафившимся соседям.
   — Знаете что? — сказал Владимир Семенович. — А я сейчас пойду домой. Да. Я хотел что-то сказать, но забыл, что. Пустяки. Мне даже не интересно, чем вы тут занимаетесь. Я просто… — он повернулся к черной лакированной двери и ухватился за ручку, — … я просто возьму и уйду.
   Шипение, дым и запах горелой плоти. Его ладонь шкварчала, как бекон на сковородке. Он с криком отдернул руку и бросил уничтожающий взгляд на чокнутого собеседника.
   — Вы не имеете права! Выпустите меня! Я вызову милицию!
   — Успокойтесь, — сказал Пельш, — никто вас не держит. Мы отпустим вас совсем скоро, если, конечно, захотите. Вы, возможно, даже вызовете свою милицию, но не думаю, что она вам чем-то поможет. Разве одного раза было не достаточно, чтобы уразуметь это? Не так ли, Татьяна?
   — Абсолютно, Валдис.
   Девушка, которая выглядела так, как, по мнению Подвысоцкого, должна выглядеть его жена, подошла к растению-уродцу и полила почву из желтой пластмассовой лейки. С ужасом он наблюдал, как из отверстия вместо воды льётся тёмная и густая артериальная кровь. Несмотря на плотную консистенцию, она быстро впитывалась в землю, из которой произрастало чудо-дерево.
   — Ваша жена, — начал Пельш, — сказала нам, что вы плохой любовник.
   — Отвратительный, — вторила Татьяна Орно.
   — Вы не могли удовлетворить её даже орально, — продолжил Пельш, — и вообще не старались. Вы получали своё и, отвернувшись к стенке, засыпали, а она не смыкала глаз до утра, размышляя о том, почему вы такая бесчувственная скотина, не хотите признавать её потребности.
   Очаровательная Татьяна коротко хихикнула, продолжая поливать чудовищный «саженец».
   — Не было такого! — возмутился Подвысоцкий. — Это вообще не ваше дело!
   — Да-да, Владимир Семенович, было. Не отпирайтесь. Скажете, не знали? Может быть. Вы настолько увлеклись заработком денег, что ничего просто НЕ ЖЕЛАЛИ знать. По этой же причине, когда она ушла от вас к другому мужчине, вы решили, что её поступок мотивирован материальной стороной вашей личности. Но должен вас разочаровать: всё было несколько иначе. Кстати, о деньгах. На работе вы тоже не усердствовали. Всё мечтали урвать большой куш, не приложив усилий. И что же? Когда начальник обвинил вас в финансовых махинациях и с позором уволил из компании, вы и этого не захотели признать. Вы утопили своё горе в спиртных напитках и вскоре глубоко погрязли в алкоголизме, не замечая ничего, кроме собственного чрезмерно раздутого «Я».
   — Рот забей! — крикнул Подвысоцкий. – Заткнись, подонок, или я сам тебя заткну! Я честный человек! Какой право имеешь ты, вонючий прибалтиец, сидеть тут и рассуждать о моей личной жизни? Кто ты вообще такой?!
   — Я слово на букву «С», которого вы, к сожалению, не знаете. В своём пьянстве вы зашли так далеко, что обвинили всех окружающих виновными в ваших бедах. Но этого вам показалось мало. Вы убили свою жену. Сначала её, потом начальника. Отрезали головы, как свиньям на бойне. Вы убили и ни в чем не повинную старушку Варвару Петровну. Она-то вам что сделала? А её собака? Зачем вы отрезали голову собаке? И этого не знаете. Жутко, не так ли, Татьяна?
   — Запредельно, Валдис.
   — Иди на! Пошли вы оба! Я не намерен больше это слушать. Я хороший человек со скверной судьбой. Вот! Я знаю это так же отлично, как то, что прямо отсюда пойду в суд и подам иск на вашу тупорылую передачу! Вы возместите мне моральный ущерб, а потом вас закроют к чертовой матери, как пить дать! Ясно? Это МОЯ жизнь, никто не имеет права вмешиваться в МОЮ жизнь и разыгрывать со мной идиотские шутки! Выпустите меня немедленно! Придурки!
   — Хорошо, Владимир Семенович. Раз вы так настойчиво просите, не вижу причин, почему бы вас не выпустить. Вы считаете, это ваша жизнь и никто не имеет права на интервенцию. Это тоже верно. Однако мы называем это «розыгрыш». Шутка. Вы никогда не задумывались над тем, что ваша жизнь — всего лишь РОЗЫГРЫШ?
   — Открой дверь, урод.
   — Подумайте над этим. На досуге. Времени теперь у вас появится много. До свидания, Владимир Семенович, получайте ВАШУ жизнь обратно.
   Черная лакированная дверь распахнулась, и в тот же миг Владимир Семенович Подвысоцкий переступил её порог. Он сделал один шаг и с душераздирающим воплем выдернул полыхающую адским пламенем конечность. В проёме двери путь ему преградила стена огня и, когда он попытался увильнуть, мужчина в красном костюме, как две капли воды похожий на Валдиса Пельша, поднёс к губам ладонь. Он дунул, точно сдувая пушинку, но сдвинул другой, гораздо более увесистый предмет – Подвысоцкого, который, словно по мановению волшебной палочки, полетел в горящий и искрящийся жаркий Ад. Черная дверь захлопнулась, испустив из щелей и замка клубы сизого дыма.
   — Каждый получает то, чего хочет, не так ли, Татьяна?
   — Именно так, Валдис.
   
   
   16 декабря – 24 декабря, 2010 года.
   (РЕДАКЦИЯ 2013 ГОДА)