4. Правда

-Дядь, а ты маму любишь?
Михась поперхнулся куском шашлыка.
-Конечно, люблю. Она ж моя сестра.
Ивашка подперла рукой подбородок, внимательно изучая Михася, словно на нем был какой-то узор.
- А папа маму любит?
- Я-то откуда знаю? У него спроси.
В воздухе парили черно-белые стрекозы. Много. Откуда они появились ни Михась, ни Ивашка не знали. Возможно, их принесло Южным ветром, который вчера заходил в гости, а быть может Хаос породил их, в какую-то из ночей, чтобы немного развеселить своих созданий. Ивашка сидела за столом, попеременно глядя то на стрекоз, то на Михася. В её больших, детских глазах таилась старческая печаль.
- К чему такие вопросы? – он закурил. Неприятная тема. Неприятные стрекозы.
-Думаю. – Ивашка растягивала слова. – Странно все как-то. Я живу здесь, а братья и сестры с мамой. Папа никогда не называет меня по имени, и на мои дни рождения приходят только твои друзья и мама. Она всегда грустная, и с каждым годом она ставится все серее и серее…. – она задумалась.
Ивашка думала о том, что взрослые не умеют хранить секреты. Они думают, что могут перехитрить детей, не понимая, что детям не надо видеть или слышать – они чувствуют. Ловят колебания черно-белого пространства, вдыхают отравленный запах недомолвок, которые оседают на их легких, заставляя молчать, быть. Когда-то Иг говорил о том, что мир похож на леденец с гнилой серединой. Чем дольше лижешь, тем горче становится.
Михась молчал, стрекозы летали, а Ивашка отстранено чертила по столу невидимые закорючки.
- Ты ведь мой настоящий папа, правда?
- Правда. Только не зови меня так – мать расстроится.
Ивашка вздохнула.
- Не буду.
Стрекозы, словно по чьему-то велению, стали беззвучно пикировать на пол. Ударяясь о пол, они превращались в пепел. Михась чихнул. Пепел постепенно застилал пол их подвала, и казалось, что к ним, по чистой случайности, забрела Снежная туча, решившая облегчиться на их головы.
- Мама тоже любит тебя. Она не говорит, но я вижу.
Михась думал. Он думал о том, что если бы можно было повернуть время вспять без последствий, он бы никому никогда не позволил решать вместо него. Не позволил бы Чистильщикам копаться в ворохе своих чувств, да и вообще, жил бы совершенно по-другому. Но, цена за возврат прошлого могла быть слишком высокой.
- Пойдем, погуляем? – Ивашка первой нарушили тишину.
- Вредно. Черно-белое солнце ещё не зашло.
- Сам же говорил, что жить, в принципе, вредно.
- Умирать ещё вреднее. Посмотри на меня.
- Не похож ты на мертвого. Говорят, что они неприятно пахнут.
- Чем?
Ивашка задумалась.
- Иг говорил, что невыплаканными слезами. Слезы тухнут, и мертвые пахнут.
- Ну, я-то не пахну.
- Значит, ты все выплакал при жизни.
- Возможно.
Ковер пепла уже покрыл собой большую часть подвала. Михась окунался в омут памяти, воды которого причиняли ему боль. Расстаться с ними не хватало духа, да и что осталось бы в его изувеченном разуме? Дурной день. Дурной пепел. Дурной разговор. А черно-белое солнце не торопилось садиться.