Не взять взаймы у горных перевалов 18 плюс

Очень коротко от автора: рассказ не предназначен для лиц моложе 18 лет. Если вы не достигли этого возраста, пожалуйста, покиньте эту страницу. Благодарю за понимание. Произведение написано в жанре слэш. Рассказ не пропагандирует однополые отношения. …и да, это отрывок от большого романа, который по некоторым причинам я не буду выкладывать сюда…

-------------------

Андрей:

Я сто раз проклял эту идиотскую затею. Экзотика – вещь, конечно же, великолепная! Но к неожиданностям нужно быть готовым. А мы…

Идея казалось роскошной: на Новый год вместо Альп поехать на Урал. Во-первых, не хотелось светиться на курортах, где я по три раза в год бывал в последние 15 лет, где мои родители – частые гости, куда я приезжал с Кирой, с Катей, даже с Ромкой – еще в прежней жизни…. Во-вторых, что-то новое хотелось испробовать. Короче, забронировали мы с Ромой коттедж в «лучшей здравнице России» (ни за что не подумал бы, что это не в Сочи, а в Башкирии), собрались и поехали на Ромкином «Икс-пятом». Тысячу восемьсот километров по зимней дороге. Ночевали в Сызрани. Рулили по очереди. После московских пробок по Самарской области лететь – песня! Степь. Дорогая – ровная, пустая. Снег – белый. Небо – синее. Акустика – на полную громкость! Туда доехали отлично.

Впечатления – сказка! Горы. Красотаааа! Народу, по европейским меркам – ноль. Склон достойный, подъемник, всё на высшем уровне. Холодно только. В Граубюндене при минус двадцати на лыжах не катаются…. А здесь народ другой. Северяне! Ханты-Мансийск, Салехард, Норильск. Им здесь – тепло и весело. И денег у них с собой – не меньше, чем у нас. Одеты только попроще. Но – по погоде. «Ребята, вы откуда?» Отвечаем: «Из Москвы». Смотрят озадаченно, разве что «Где это?» не спрашивают….

В санатории – бассейн с минеральной водой, паровые ванны на швейцарском оборудовании, массажи. Спорткомплекс большой, боулинг, бильярдная - 16 столов, всегда полупустая. Три неплохих ресторана: башкирская кухня, русская, европейская. За две недели даже не все удовольствия перепробовать успели. «Цена / качество» – вообще не поверил бы, если б сам не видел.

С девчонками-самарчанками познакомились. Пофлиртовали. Поревновали друг друга. Смотрю, Ромка к одной всё ближе, ближе клеится. И на меня как-то уже хмуро смотрит, вызывающе. Собираемся однажды вечером пойти шары катать. Смотрю, весь свой Кельвин Кляйн откладывает, вынимает Дольче-и-Габбану. Сам десять минут назад под моими ласками стонал, а теперь - перед зеркалом крутится, словно на свидание собрался. Всё же вывел он меня! Сгреб я его за грудки и говорю:
- Знаешь, друг, мне твои гулянки надоели. Если трахаться с ней соберешься – будешь себе челюсть вставную заказывать, понял? И я не пошутил сейчас!
Улыбка с его лица сползла, зелеными своими омутами прямо в душу мне смотрит, вцепился в мои руки, пытается освободиться. Я в кулаки борта его рубашки вбираю, зубы стиснул, думаю: «Сейчас – врежу!» Пуговица с его рубашки отлетела... Он руки убрал, глаза отвел, спрашивает:
- С какой из…?
- С любой, понял?
Серьезно так:
- Хорошо. Не буду….
Поставил я ему засос на шею на видном месте. И пошли в бильярдную. В общем, скучно не было.

В обратную дорогу выехали в одиннадцать утра. Думали: едем на запад, значит час светлого времени как минимум в запасе. Еще по деревням окрестным мед искали, минералку из источника набирали «на сувенир» для Кати с Леночкой. На трассу выбрались, музыку врубили…. Хорошо! Ромка, правда, чуть простыл в последний день. Но казалось – ерунда!

Что такие зимние поездки - хреновая затея подумалось в первый раз на Симском перевале. Пробка - пять километров. Фуры медленно сползают, по одной. Внизу, в долине – городок  прикольный, Сим, река одноименная и мостик узенький. После моста фура начинает вверх взбираться по крутому склону, по скользкой дороге. А все остальные, кто на дороге, – про себя молятся, чтоб она назад не поползла, и чтоб ее не развернуло раком на шоссе. Иначе всем здесь ночевать до завтрашнего тягача. И так, неторопливо, машина за машиной…. Шлифуют, скатываются назад, цепями колеса обматывают…. Четыре часа стояли. Стемнело. Термос с кофе ополовинили. Решили, что ночевать будем в Уфе. Правда, когда проехали перевал - опять повеселели. Сел Ромка за руль и – втопил. Фуры многие после перевала на ночлег встают, у них там «гнездо». А мы - дальше пошустрили. Ромка мой – такой довольный. Не обиделся на меня за девчонок. «Мало я тебя, Ромах, воспитываю!» - думаю. Он – анекдоты травит. Я пристроился вполоборота, сижу - с него глаз не свожу. И вдруг, в какой-то момент, бледнеет Ромка и начинает оттормаживать. Я вперед смотрю: темно. Справа – обрыв, слева – стена каменная. И – поворот. И мы не успеваем вписаться….
- Андрюха, бля! – орет Роман. Тормоз вдавил, ему АБС в подошву бьет.
- Ёооо! – ухнули в сугроб. Лобовое завалило снегом. Ремнями нас к креслам притянуло. У Ромки подушка сработала. И – тишина. Я на рефлексах – подумать ничего не успел – из кармана «Викторинокс» вытащил, сразу несколько лезвий развернул, подушку ткнул. Ромка головой мотает, спрашивает:
- Ты жив?
- Да. А ты?
Рукой мою ладонь нащупал, у самого пальцы дрожат.
- Андрюша…. Жив! Прости меня, дебила! – ну, и всё, что полагается русскому мужику сказать в такой ситуации, естественно, добавляет.
Дворники включил – а ничего не происходит. На стекле – сугроб.
- Выходить надо.
- А вдруг – обрыв?
Двери открыли: вроде, рядом – ровный снег. Покачали машину: не оседает! Решили выпрыгивать одновременно, на счет «три»: а то вдруг, машина вниз покатится? У меня еще ремень закусило - еле отстегнул. Выскочили: стоит машина.
Обнялись. Трясет обоих. И Ромка:
- Прости меня, Андрюх, прости! Я – идиот! Я слишком быстро ехал! Ты – цел?
- Цел, - говорю. – Ладно тебе! Всё в порядке.
Стали разбираться: стоит машина на «аварийном съезде» - дай Бог здоровья тому, кто оборудовал! До дороги – метров шестьдесят. Машина, вроде, в норме. Только дворник погнут, и подушка порванная парашютом болтается. Ну, и в снегу по брюхо.

Допили кофе сгоряча. Ромка лопату из багажника достал, пытался откопаться, но сразу стало ясно, что до весны это – нелепая затея. Пошли на шоссе. Там – пусто. Никого. Телефон – не ловит. Включили навигатор. Грузился минут пять – из-за облаков, наверно, потом карту выдал. Впереди по дороге до заправки – двадцать четыре километра. Сзади до деревни – двадцать один. В восьми километрах населенный пункт, но – напрямки, по склону. Склон – не игрушечный. Понятно, что тут в темноте голову свернуть – одна минута.
- Что делаем?
- Попутку ждем! – отвечает Ромка. – Здесь все-таки не Тура-Салехард, а федеральная трасса «Урал». Кто-то обязательно проедет! Давай по очереди стоять. Сначала – я. А ты иди в машину, грейся.

Тут я почувствовал, что, правда, холодно. Днем было минус семнадцать. Сейчас еще подморозило. Спасибо, ветра нет. Пошел греться. За этот момент себя всю жизнь буду ненавидеть! Сидел в машине минут двадцать. Потом на дорогу вышел. Ромка стоит – замерз. Куртка-то – короткая, специально в дорогу одетая, чтоб за рулем было удобно.
- Ну? – спрашиваю.
- Один проехал. Не остановился, сволочь!
- Иди, грейся, я постою.
Ромка ушел, я остался на дороге. Ночь. Мороз. Каменная скала стоит отвесная, высотой с четырехэтажный дом. Луна большая круглая. Деревья незнакомые хвойные, у каждого – по две или три верхушки. Пихты, что ли? Сюр. Никогда не думал, что в такое приключение попаду. Прошло минут пятнадцать, Ромка прибегает:
- Иди, грейся.
- Я не замерз пока, - говорю.
- Иди, сказал.
Ну, я, дебил, послушался. Ушел, сидел еще минут пятнадцать. Бензин небыстро, но уходит. Машин на шоссе – никого. Вернулся за Романом, говорю:
- Пойдем в машину, простудишься. И бензин кончается.
- У меня еще канистра есть, 20 литров.
- До утра все равно не хватит.
- Будем покрышки жечь.
- Во попали….
Говорит мне:
- Иди, грейся. Кто-то должен постоянно быть в тепле.
Я (придурок!) отвечаю:
- Нет, с тобой буду стоять!
Нет, чтобы его в машину затолкать…. Стояли полчаса. Я замерз. Ромка весь трясется.
- Всё, - говорю, - пошли в машину.
- Я еще подожду, - отвечает. – Всё же из-за меня случилось… Должен сам исправлять…
- Нет, ты сделаешь то, что я сказал.
Взял я его за руку, как маленького, привел в машину. Бензин из канистры в бак залил. «На сколько хватит?» - думаю. Смотрю – а Ромка мой дрожит так, что, в самом деле, зуб на зуб не попадает.
- Ты чего?
- Знобит что-то меня…
- Ну-ка, иди на заднее сидение.
Достал я сумку, свой теплый свитер, пуховик. Двери все закупорил, включил печку на полную, направил на него.
- Переодевайся!
Оделся он во все мое. Но колотит его по-прежнему. «Блин, что же будет?» - думаю. Сел рядом, прижал его к себе. А он как трясся, так и трясется.
- Андрюш, а ты молиться умеешь? – спрашивает.
- Не пробовал. Это ж ты у нас медитировать умеешь. Вот, сиди, медитируй, чтоб машина пришла.
- Тебе, Андрюш, повезло: у тебя Леночка есть. А я так и не завел ребенка. Мотылялся по жизни впустую. Тебя вон как поздно… приручил….
- Ты это прекрати мне! – прикрикнул на него. – Всё еще будет. И ребенок у тебя – будет. Даже – трое!
А сам смотрю – совсем ему хреново. Налил минералки, погрел немного у печки, растворил аспирин, заставил выпить. Он только допил и сразу – из машины. Наизнанку его вывернуло. Садится снова, весь – зеленый.
- Черт, чем-то траванулся я, - говорит. И дышит тяжело.
Вот тут уж я молиться начал. Как сумел. Оставил его в машине, сам пошел на трассу. Наконец, машина едет. Я посреди дороги встал, руки расставил. «Не уйду!» - думаю. Остановился УАЗик, в кабине – два мужика.
- Тебе чего?
- Мы с дороги улетели. И у меня другу хреново. Простудился, наверно. Захватите до поселка, а? Я заплачу!
Походили они вокруг нашей машины, головами покачали:
- Это вам повезло еще, что мы ехали. Здесь зимой можно за всю ночь никого не дождаться….
Ромку увидели, посерьезнели:
- Давай его к нам!
Я его отвел, машину заглушил, вещи, какие смог, собрал. На сигнализацию поставил. И уехали мы. Мужикам спасибо: когда поняли, что Ромка совсем плох, довезли до самой Уфы. А Ромка уже бредить начал. Госпитализировали его в Башкирскую Республиканскую больницу, в нефрологическое отделение с температурой 39.4 и диагнозом «острая почечная недостаточность». И сразу увезли в реанимацию.
Я мечусь за закрытыми дверями. Сестричка подходит:
- Это вы привезли тяжелого с отказом почки?
У меня все внутри оборвалось. Киваю, а вслух сказать ни слова не могу.
- Вас доктор хочет видеть.
Врач пожилой, внимательные такие глаза. Спрашивает:
- У вас есть деньги на диализ?
- На что?
- На подключение больного к аппарату «искусственная почка».
- Есть! – говорю. – Конечно, есть. У меня даже на трансплантацию почки для него – есть.
Он посмотрел на меня, как на ненормального. Говорит:
- Завтра оплатите в кассе, - и квитанцию дает.
- А можно мне – к нему?
- Вы ему ничем не поможете сейчас.
Я чуть головой об стену не начал биться. Урод! Сам загубил парня. Своими руками. Куртку из багажника достать сразу не додумался! Меня медсестра увела, стала спрашивать про Ромку: фамилию, имя, отчество, адрес, номер полиса медицинского. Я все, что знал – сказал. Потом она, так осторожно:
- У него семья есть?
- Родители, - отвечаю.
- Может быть, вы им дадите знать?
- Что, всё так плохо?
Она плечами пожала:
- Может быть, и нет. Но позвонить им - нужно.

Я Ромкин телефон взял (мне его отдали вместе со всеми вещами), телефонную книжку листаю. А у него мой номер 5 раз записан: «Андрей. Андрюха. Намбер Ван. Палыч» и – после чего у меня уже слезы потекли – «Мой Андрей». Я никогда не думал, что он так ко мне относится. Считал, что с его стороны всё не очень-то и всерьез…. И тогда только понял, что его горячечные несвязные слова, которые я силился разобрать, пока мы в УАЗике ехали, не болезненный бред, а – правда, как она есть. Про него, про меня, про нас обоих. И про «ломай через колено», и про его отношения к изменам, и про «хочешь, но не можешь».

Вообще, та ночь для меня была самой страшной в жизни.

Родителям его я позвонил - по номеру из книжки «Мама». Сняла трубку женщина, голос пожилой, но приятный.
- Здравствуйте, - говорю. – Это друг Романа, Андрей.
Она напряглась:
- А что случилось?
- У Ромы проблемы с почками. Он в больнице в Уфе. Вы сможете приехать?
Она, видимо, за сердце схватилась. Трубку взял Ромкин отец. Я ему адрес продиктовал. Потом пошел в ординаторскую, познакомился с дежурной сестрой, Гульнарой. Ей 5 тысяч протягиваю и говорю:
- Не гоните меня, пожалуйста. Я должен быть рядом с другом. Вдруг… что-то ночью… случится?
Забылся на раскладушке. Уже утром – будит сестричка:
- Вставайте! Как вас? Эй! К вашему товарищу… можно…
Я в первый миг вообще не понял: где я? Что? Сестричка говорит:
- Идемте, я вас отведу.
В коридорах - утренняя суета: уборщицы ходят, больные курят на лестнице, медсестры капельницы везут. Хочу спросить: «жив?» и боюсь: а вдруг меня «прощаться» ведут?! А сестричка говорит:
- Родители его уже выехали? Надо было б позвонить им, что – не надо!
И тут я в обморок грохнулся. От этих слов. Хорошо, Гуля – невысокая молоденькая такая башкирочка – на себя все мои 90 кг приняла. Настоящая сестра милосердия! Такие во время войны раненых из-под огня выносили. Я очнулся: на полу лежу, голову сестричка держит, трясет меня:
- Что вы?! Что вы?! Эй!
Я на нее глаза поднимаю, а она кричит:
- Да жив он! Жив! Жить будет! Ну, что ж вы, а?
Я поднялся. Слезы текут. Она на меня с жалостью смотрит. Привела к нему. Он не в реанимации уже, а в палате. Осунулся, цвет лица – неживой, белый, глаза ввалились. Как понял я, голый весь, накрыт простыней, но не с головой, конечно. В палате – тепло. И капельница стоит. Гуля говорит:
- Он спит. Не будите его!
Я его в висок поцеловал, шепчу:
- Держись, Ром! Живи, слышишь?
И сестричке говорю:
- Такой горячий!
Она:
- Тридцать восемь и шесть. Ему уже лучше. Не бойтесь!
Отвела меня к врачу. Врач вчерашний спрашивает:
- Что ж ваш товарищ пиелонефрит свой не лечил?
- Это – смертельно? – спрашиваю.
- Хроническое заболевание. Хорошего мало. Если бы вы вчера часа на три опоздали, всё могло бы закончиться очень плохо! А сейчас – обошлось! Теперь лечить надо. Вы можете его полис привезти?
Я говорю:
- Конечно! И дайте мне номер счета вашей клиники, я сразу деньги переведу.
Он снова на меня как на сумасшедшего посмотрел. Потом все-таки в столе порылся, достал листок с реквизитами:
- Вот…. Но только – не нужно этого. Полиса будет достаточно.
Я рукой махнул, мол: сам знаю, что делаю. Пошел в фойе. Там – банкомат, это я еще вечером увидел. Перевел им на счет пятьсот тысяч. Потом – умылся в туалете. Смотрю на себя в зеркало: жуть. Небритый, весь взлохмаченный, под глазами синяки. Куртка – рваная. Видно, ножом задел, когда подушку Ромкину вскрывал. Подкладка из прорехи торчит. Да еще и привезли нас на УАЗике…. Теперь понятно, почему на меня врач все время смотрел как на психа.
Сестричка в ординаторской меня горячим чаем напоила. Тут я потихоньку стал в себя возвращаться. Нашел в документах Ромкин медполис, отнес в регистратуру. Вызвонил ГИБДД (мало ли, вдруг машину за ночь на запчасти разобрали?). И через них уже – эвакуатора. Гульнара мне сказала, что Ромка будет спать шесть часов как минимум. Это здесь «медикаментозный сон» называется. И что жизнь его – вне опасности. Я с гаишниками к машине съездил. При солнечном свете всё не страшно выглядит: ну, ушла машина с шоссе по прямой. Там, как и на каждом крутом повороте в горах, аварийный спуск проложен. Машину нам не разобрали, даже багажник не сняли с крыши. Хотя, вокруг следов натоптали достаточно. И оказалось, что машина – на ходу. Бавария! Только лобовое треснуло, дворники погнулись и передний бампер под замену. Ну, и подушка безопасности. Вытащили бэху на шоссе. Я сначала сам хотел за руль, потом махнул рукой: все равно эвакуатор стоит, пусть уж до Уфы отвезут. Поел в каком-то кафе, вернулся в клинику. А там меня уже «с собаками ищут». Гульнара сменилась, другая вместо нее, блондинка, Оля. Я ее спрашиваю:
- Москвич с почкой – жив?
Она:
- Жив. Тридцать семь и девять. Сейчас он на диализе. А мы вас ищем. Вас Леонид Уралович вызывает.
Я обалдел:
- Кто? Уралович?
Она на меня с осуждением посмотрела, я заткнулся. Врач меня встретил шокированным взглядом, распечатку мне какую-то протягивает:
- Это – что?
Я сразу понял.
- Деньги, - говорю.
- Откуда? То есть, извините, зачем такие деньги? Полиса хватило бы.
- Это благотворительный взнос. Там же в назначении платежа написано.
Он уважительно так посмотрел.
- Я – богатый человек, - поясняю. Потом свой вид в зеркале вспомнил и добавляю: - На внешний вид не обращайте внимания!
- Я понял, - отвечает. – А Роман Дмитриевич – ваш друг?
- Он – мой муж! – говорю неожиданно для себя. – Неужели не понятно?!
А потом сразу спохватился: «Господи, зачем я? Мусульманская республика! А вдруг врач – гомофоб?! А Ромке ведь нужно, чтоб все-все за него сейчас были!» Голову вскинул и быстро-быстро говорю:
- Нет, я не то хотел сказать! Вы не подумайте! Он – хороший человек. Он – добрый. У него дети есть. Да! Он порядочный, умный, талантливый! Он на телевидении работает. Вы могли его программы видеть.
Врач кивает:
- Я понял, понял, не волнуйтесь, молодой человек. Спасли мы вашего… товарища. Жить будет. Через неделю сможете забрать его домой. Только ему нужно будет заниматься почками. Осторожно относиться к спиртному. И, пока все не нормализуется, придерживаться жесткой диеты. Жесткой и неукоснительной. Вам потом палатный врач распишет.
- Спасибо, - говорю. – Я вам очень благодарен. Правда.
- Идите уже! – на меня машет. – Идите!

Вечером родители Ромкины приехали. И нас троих к нему пустили. Он уже в сознании был. Лежит – улыбнуться пытается. Мама его плачет. Я – держусь… Нас, правда, быстро выгнали, поговорить не удалось ни о чем. Мы вместе вышли. Отец его – я теперь запомнил: Дмитрий Николаевич – мне говорит:
- Вы деньги платили за лечение? Мы вам вернем.
- Не надо, - говорю.
- Но мы не можем брать у постороннего такие деньги!
Я уж не знаю, кто и что им рассказал.
- А Рома – может, - отвечаю. – Я ему – не посторонний.
Потом я их отвез в гостиницу. Дмитрий Николаевич пошел оформлять документы, а Ольга Александровна в машине задержалась, спрашивает:
- Андрей, а у вас дети есть?
Я вздрогнул: это здесь причем? А она так мягко продолжает:
- Если я правильно всё поняла, то внуков у меня не будет?
- Вы про здоровье? Нет, мне врач ничего не говорил.
Она еще мягче, словно это я – больной:
- Нет, Андрей, я – не про здоровье.
- Нет, будут! – твердо говорю. И сам чувствую, что – краснею. – Ромка говорил, что хочет детей. Значит – будут!
Она смотрит на меня, а в глазах слезы.
- А у меня есть дочка. Леночка. Пять лет! Она Ромку «дядей Ромой» называет.
Ольга Александровна кивает:
- Вы к нам летом приезжайте в Крым. У нас дом большой, три этажа. Места много. И с Леночкой! И… с женой….
- У меня нет жены, - отвечаю. – Верней, мы вместе не живем. А Ромку… Ромку я люблю!
Она рукой моей руки коснулась:
- Я вас поняла. Спасибо вам, Андрей! - и из машины вышла.
Она потом с Ромкой оставалась, каждый день к нему в больницу приходила, ухаживала. А я на четыре дня в Москву ездил: машину отогнал, дела разруливал. Только потом за ним вернулся. И уже на самолете мы домой улетели.