Ну, не дура ли я? Глава 35

               
                35

                "Ну, не дура ли я?"

        Следующие четыре дня было много хлопот у Ильи и Даши, и у Анны Васильевны, но,
в то же время, -  и настроение у всех было приподнятое, вместе им было и интересно и
 весело.
        На дворе была зима, и Дашу надо было во что-то одеть; и Анна Васильевна,
 встретившая их хорошо и, будто бы, смирившаяся с таким поворотом в жизни и её сына и
её самой, но в то же время, смотревшая на них как-то подозрительно, - переделала свою
 ношеную шубу и смастерила  из неё довольно приличную шубку для Даши. Так же не разрешала
 она девушке в морозы выходить из избы без пуховой шали, пусть не модной уже, но очень
 тёплой; да и Даша в этом наряде была так мила, что Илья видел, как и мать довольна и
 улыбается; и валеночки были в самую пору и по погоде: тепло, уютно, и на все случаи
 годны, иди хоть куда - и никто не осудит. Так же подарила она Даше свою большую вязаную
 кофту, и перешили они вдвоём два платья, которые Анна Васильевна не носила уже
"по возрасту", - как она говорила, да и платья эти стали ей "маловаты".
        "Приняла Дашу как родную дочь! - радовался Илья, глядя, как они колдовали над
 перекройкой и шитьём платьев. - Мама всегда жалела, что у неё родился я, а не дочь". А
 Анне Васильевне, действительно, было приятно, что Даша оказалась такой "рукодельницей":
 и шить, и кроить, и обед готовить, и в избе прибрать, и "постирушками" заняться - всё-то
 она могла, и без напоминания!  "Любая мать желала б иметь такую дочь!" - даже как-то
 нечаянно услышал от неё Илья.
       - Это хорошо, что у тебя коса, - говорила Анна Васильевна, рассматривая Дашину
 косу. - У меня тоже коса была, но я её всё остричь хотела - ух как она мне надоела
 тогда! Да мать не разрешала: замуж, говорит, выйдешь - тогда делай, что хочешь. А
 остригли меня в больнице, когда, вон, его батя родненький мне голову топором расшиб,
что потом в больнице сшивали. А, вообще, с косой хорошо: причёски можно делать - какие
 захочешь, хоть каждый день новые! Я тебе покажу разные, и научу. Вон, к примеру, -
 узбечки и таджички много-много маленьких косичек заплетают, мне нравится, красиво. Я
в Ташкенте это видела. Илья, наверное, не помнит, когда я с ним там была - он тогда ещё
 совсем маленьким был.
       - Помнит, он мне рассказывал, - заметила Даша.
       - Очень уж там жарко! А больше всего я боюсь, когда земля под ногами трясётся и
 дома шатаются. Жуть - как боюсь! А там эти землетрясения - чуть ли не каждый день. Но
 мне тогда и одного раза хватило, чтоб на всю жизнь запомнить.
        В тот же день, как приехали, Даша и Илья вместе сочинили и написали письмо её
 родителям с извинениями, и постарались, как сумели, успокоить их. Так же попросили,
 чтобы Пётр Сергеевич похлопотал на комбинате об увольнении Даши и выслал бы им её
 Трудовую книжку сюда, чтоб она могла здесь устроиться на работу.
        Много хлопот занял у них на этой неделе и ЗАГС. С большим трудом удалось им
 добиться встречи с заведующей Загсом, и с помощью Анны Васильевны рассказать ей их
 "историю" и убедить в "неординарности их случая" и добиться разрешения зарегистрировать
 их  "в виде исключения"  вне очереди и без торжественной церемонии; и заведующая "пошла
 им навстречу" и пригласила их прийти в ближайший четверг со свидетелями.
        А беззаботной эта неделя была для Даши и Ильи потому, что они были счастливы.
 Илья знакомил  Дашу и с городом и со своими знакомыми, и радовался тому, что видел, что
 она всем нравилась. А, главное, что происходило все эти дни - это то, что они
 знакомились друг с другом:  ведь, как оказалось, - они совсем не знали друг друга!
 Привычки, вкусы, взгляды на разные вещи и ситуации - часто не совпадали у них, но всё
 это было для них внове  и интересно, и  смешило их, а все "острые углы" прекрасно
 сглаживала любовь и терпимость. Они быстро поняли, что нужно время, чтобы привыкнуть
 друг к другу. Как оказалось: Даша умела стряпать великолепные блины, которым подивились
 все, кто их пробовал, а вот варить вкусный тёмно-красный борщ - её научила Анна
 Васильевна.  И ещё оказалось, что Даша - очень застенчивая   девушка! Она стеснялась не
 только Ильи, но и при Анне Васильевне краснела и отворачивалась, если надо было
 примерять платье. Но какой она была счастливой, когда на вечерней, пустынной улице Илья
 брал её на руки и нёс до самого дома! А Илья-то как радовался, что такое счастье судьба
 подарила ему! Если бы мог - полетел бы вместе с Дашей над землёй, кружась в бесконечном
 вальсе!
       Узнала Даша и об Илье некоторые подробности.
      - Ох, и наплачешься же ты с ним! - вздыхала Анна Васильевна. - Скоро узнаешь:
 каково мне с ним было, на сколько - это вредный и несносный человек!
      Даша никак не ожидала, что эта милая, красивая, добрая женщина, мать Ильи, может
 так говорить о своём сыне. Илья тоже прислушался к их разговору из комнаты, где он
 протирал от пыли и раскладывал книги, которые таскал с чердака. "Что я ещё натворил?"
- недоумевал он.
      - Как... это?.. - опешила и Даша.
      - А вот так. Ты и представить себе не можешь: сколько тебе нервов придётся
 истратить на него, и слёз пролить, чтоб заставить его надеть какую-нибудь новую вещь,
 которую ты купишь для него, чтоб он выглядел как человек, а не обормот. Это же никаких
 нервов не хватит!  Вот, попомнишь мои слова!  Уж, если он в чём ходит, то изнашивает это
 до дыр, до безобразия, ещё и чинить тебя заставит, заплатку на заплатку. Уж выцветет
 одежонка, поизорвётся - ни за что не отдаст тебе на тряпки, пока сама украдкой не
 изорвёшь её на лоскутки. И то, он так взбеленится и психовать начнёт, что хоть убегай!..
 Совсем не в пример своему родненькому отцу. Тот из дома не выйдет не в свежей и не в
 разглаженной рубашке, и на брюках - чтоб стрелочки, а обувь - чтоб блестела, как
 зеркало. А Илья!.. Что есть - то и носит, только успевай - следи за ним, а то от соседей
 стыдно будет: он же в чём в курятнике управляться будет, в том же и в гости пойти может.
 С одной стороны - это, конечно, хорошо, что он такой непривередливый, хлопот и расходов
 с ним меньше, но с другой стороны: перед людьми же стыдно, осудят же!.. И в еде он,
 между прочим, - такой же. Что поставишь на стол - то и ест, никогда ничего не спросит.
 Потом - спроси - что он сегодня ел? - а он и вспомнить не сможет! А, вот, Николай - тот
 без мяса - и за стол не сядет. Каждый день ему мяса подавай! И пища чтоб каждый день
 новая была, вчерашнее есть не будет. Кстати, на днях заявится.  С рейса вернётся. Давно
 уж мотается...
        - И, вообще, Даша, за мужиками нужен глаз да глаз! Они же, как дети маленькие.
 Вон, Илья однажды чуть избу не спалил и сам чуть не сгорел.
        - Когда маленький был? - переспросила Даша.
        - Какой там! - засмеялась Анна Васильевна. - Год назад, когда с армии в отпуск
 домой приезжал. Прихожу я домой с работы - а в дом войти нельзя! Дым, чёрный, вонючий,
 аж до самого полу стелется, и ничего не видать! А я утром валенки для просушки на
 припечек поставила и ему наказала, чтоб присмотрел за ними. А он печь затопил, а их не
 убрал. Но это ещё не всё, это ещё полбеды, с каждым может случиться. Но Илья!.. Я всё
 пооткрывала: двери, форточки - и в комнаты! Там дыму - не меньше! Я - к нему в комнату!
 Уж - жив ли?! И что ты думаешь? - Сидит!.. за столом!.. и книжку  читает! И ничего не
 видит и не чувствует. Дом сгорит - а он и не почувствует! Ох, смотри за ним, привыкай,
 что он такой: если чем увлечётся - не дозовешься его! Я с ним  намучилась, и тебе не
 сладко будет,- знай это.
         Что Илья со странностями, Даша уже успела заметить. Утром она по-привычке
 сделала уборку в доме и задала Илье самый простой вопрос:
       - Илюша, как много у вас грампластинок и магнитофонных кассет! Вы так любите
 слушать музыку?
       - Да, любим. Особенно - я. Но и мама любит послушать, не возражает. Лишь бы не
 очень громко. Да я и сам не люблю громко.
       - Да я потому так удивилась, что у нас никогда ни одной пластинки не было. Да и
 слушать их было не на чем. А почему у вас... так много музыки и совсем нет ни одной
 песни А.? Она же сейчас самая-самая! Её же можно услышать чуть ли не в каждом окне, и
по телевизору ни один концерт без неё не обходится.
        - Даша... извини, но... для меня она - не "самая-самая", - пожал плечами Илья.
- Я, даже, совсем наоборот… Она мне не нравится. И это ещё мягко сказано.
        - Да ты что?! - искренно удивилась Даша. - И почему так?
        - Я... я тебе подробно как-нибудь потом расскажу... А, если в двух словах, то...
 мне очень не нравятся женщины её типа:  их образ жизни, их поведение и на сцене и в не
 сцены. А, если кто-то мне не приятен, то... будь у него хоть "золотой" голос... И это
 относится не только к А., но и... к любому человеку. Если мне какой-то человек не
 нравиться, то и... что бы он ни делал - мне и все дела его будут не по душе. - Вот так
у Даши начались знакомства со странностями Ильи.
      Да, все пять  дней они были безмятежно счастливы. А потом что-то случилось. Нет,
не с ними, - с Анной Васильевной. Не спалось ей в ночь накануне того дня, когда им надо
 было идти в ЗАГС на регистрацию. Страшные сомнения начали мучить её, и она сама не
 заметила, как к утру  "накрутила" себя. А началось всё ещё днём, на работе, и сейчас
она заново переживала, как "Дуська-дура" напугала её до смерти, когда прибежала к ней
на вещевой склад с бешеными глазами и заорала, что возле больничной кухни крутится бомж
 "вылитый Семён! - только бородищей заросший". "И как я могла поверить ей и так
 испугаться!?" - ругала и казнила сейчас ночью сама себя Анна Васильевна. - "Ну откуда бы
 ему взяться, Семёну-то? С того Света ещё никто не возвращался... И сколько он ещё мучить
 меня будет? И когда он меня отпустит? Уж свечку в церкви ставила и "заупокойную"
 заказывала - ничего не помогает... Сведут они меня обои в могилу - что Семён, что сынок.
 Первый - Алексей не добил до смерти, так эти... Первый раз, вроде бы, встретила
 человека... по душе, теперь только бы пожить для себя, - а тут... они!.." - вздыхала и
 ворочалась с боку на бок Анна Васильевна, и ночь ей казалась бесконечной, а мысли её -
 будто "казнь египетская" - мучили её.
      " Ну, не дура ли я? Пятый десяток разменяла, а ума - не нажила! - жалила она себя
 язвительно. - Даже помочь им взялась! Сама, своими руками сыну... яму копаю! И что на
 меня нашло?.. Образования сыну не смогла дать... Слава богу - в армии всё обошлось, так
 вот сейчас... женитьба эта! Так стремительно!.. Будто ветром чумным надуло!.. Ведь, мы
 совсем её не знаем! Откуда мы знаем: за того ли она себя выдаёт, кто она есть на самом
 деле?.. Может, она уже... жизнью вся прожжённая! а только притворяется... Вон ведь ловко
 как умеет все дела делать по дому! Девки в девятнадцать лет-то, совсем ещё... соплячки.
 А она!.. Ох, закрутит, возьмёт его - простофилю - себе в кулак - он и пискнуть не
 посмеет!.. Вон ведь как увлёкся ею! Конечно, в армии два года девок не видал,
 наскучился, вот она и попалась ему, а месяц - два - и всё у него пройдёт. А я виноватая
 буду, что не вразумила, не остановила... Меня же обвинят все: кума первая... Какой у
 него ещё ум-то? Ребёнок, ведь, ещё! Никакого опыта в жизни... А сегодня - в ЗАГС. Потом
 - штамп на всю жизнь! И ничего не изменишь!.. Это у них временное, наваждение... И как
 она могла сбежать от родителей?  Сбежать - в чём была!? Никаких вещей!.. Быть того не
 может! Может, и родители-то её всё знали, да специально... избавиться от неё хотели?..
  А Илья - что?.. Страсть-то глаза ему застлала - он и не видит ничего... Какая уж тут
 любовь?! Не может так скоро быть... Вон, с Зойкой - года два разобрался: что к чему. А
 тут!.. Не знал, не видал - поехал, привёз! И - здрасьте - женюсь!.. Будто разум потерял.
 Как телок за ней идёт. Захомутала она его - это точно! Я обязана раскрыть ему глаза!..
 Охо-хо, кто бы меня надоумил, подсказал: как лучше-то?.. Кума, вон, тоже глаз не кажет,
 обиделась - что ли?.. Куда с добром - с Настей бы задружил! Всё своя девка - не чужая!..
 Да, отбился он у меня от рук!.. С отцом бы - таким не был, не посмел бы. А тут - волю
 почуял..."
      Утром с тяжёлой головой поднялась она с постели и начала собираться на работу, да
 всё валилось у неё из рук. Наконец, набралась храбрости и вошла в комнату к молодым,
 даже свет зачем-то включила.
      Илья и Даша, обнявшись, безмятежно спали. Анна Васильевна даже немного постояла,
 всматриваясь в их лица, и вдруг заколебалась, засомневалась...  И в это время Даша
 проснулась от яркого света, так как лампа была прямо над головой, и сонно заморгала,
а увидев перед собой Анну Васильевну, стыдливо потянула на себя одеяло и немного
 отодвинулась от Ильи. Проснулся и он и, сонно прищуриваясь, удивлённо посмотрел на мать.
 И та сорвалась, сразу, без предисловий, будто ей что-то вдарило  в голову;  она и сама
 потом не могла объяснить себе свой поступок.
      - Вы... вы сегодня идёте регистрироваться... Так? - выговорила она так, будто гору
 только что свалила с плеч и ей было трудно говорить, даже дышать трудно. - А я вам не
 советую делать этого. Не ходите... Вы же совсем не знаете друг друга! Вы потом... позже
 - одумаетесь, да поздно будет... Потом ещё меня благодарить будете, что не пустила,
 остановила... Сына, одумайся! Ещё не поздно!
      - Мама, ты чего? - Илья был поражён, как никогда, будто мать плеснула на него
 кипятком; сна у него - как не бывало, да и послышалось ему уже что-то знакомое, как
 кричала им Клавдия Антоновна: "Дашка! Одумайся! А то поздно будет!".
       А Даша поняла всё быстро. Она уткнулась лицом в подушку и горько-горько заплакала,
 навзрыд, как могут плакать только дети. Илья совсем потерялся...
      - Мама! Ты что такое говоришь?! Мама! Даша! - он подскочил на кровати и присел
 совсем потерянный.
      Много... много хотела сказать Анна Васильевна, но у неё не хватило более духа, и
 силы оставили её. Она вся дрожала! И она в сердцах махнула рукой и быстро вышла из
 комнаты. Через минуту тяжело хлопнула дверь в сенях...
      - Мамочки!.. О боже!.. Как мне стыдно! Как мне стыдно, Илюша!.. О боже! Да как же
я не провалилась, не сгорела со стыда?! Да как же мне жить-то теперь?! - надрывала сердце
 Даша, уже не скрываясь, рыдая и заливаясь слезами. - Илюша, да что же мне делать-то? О,
 боже мой!.. - и от жуткой боли в груди, она вцепилась зубами в подушку.
      Если бы вы знали  - сколько любви и нежности надо, чтоб успокоить эту боль и
 высушить эти слёзы! Илья сам наплакался, пока успокаивал Дашу...
      - Права твоя мама! - рыдала Даша. - Нельзя было мне бежать с тобой!
      - Даша, ну почему? Почему?! Ты - что - мне не веришь?
      - Да потому что я дурная, не хорошая! Рано или поздно - ты всё равно бросишь меня!
 Мне все всегда так говорили! Мачеха постоянно кричала, что я дура, что я не красивая...
 Вон, нос у меня какой... большой! Что таких, как я - не любят! И в школе дразнили. Даже
 подружки... я слышала, как они разговаривали... - голос у Даши срывался от слёз. - Я
 слышала... "Таких замуж не берут!.." А когда ты... приехал, я слышала: "Повезло же...
 дуре!.." Ты просто сейчас не видишь, а потом жалеть будешь, когда... когда... И ты
 возненавидишь меня!
      - Даша! Да что ты такое говоришь?! Сейчас же перестань! - оторвал девушку от
 подушки Илья, и приподнял и прижал к себе, да так крепко, что она не то, что рыдать -
 дышать не могла. - Не смей больше никогда такое говорить! Даже думать так не смей! Я!
И только я теперь с тобой! А ты со мной! И никому я не позволю обижать тебя. Никого не
 слушай! Только меня слушай! Люблю я тебя! Понимаешь ты? - Люблю! - И Илья задушил бы её
 и в самом деле, если бы не ослабил руки, чтоб вытереть слёзы с её побледневшего лица, а
 то она уже и впрямь чуть сознание не потеряла, задохнувшись.
       Навсегда запомнила Даша эти его "смертельные" объятия. И позже, всю оставшуюся
 жизнь, только захочет напомнить Илье: какая она "не красивая и не хорошая" - так сразу
 вспомнит их, и тут же забывает, что хотела сказать.


                36

                "С законным вас браком!"