Картинки из детства

Прожито уже более 86 лет. Что-то помнишь хорошо, что-то – смутно, а многое забылось, как кажется, навсегда. Но иногда память вдруг достаёт из своих запылённых чуланов непонятно как сохранившиеся воспоминания, в том числе и картинки из детства…
Село Тамбовка Самарской области расположено на берегу реки Большой Иргиз - притоке великой российской реки Волги. Это моя малая родина. Свое название село получило от переселенцев из Тамбовской губернии, что в своё время заселяли эти земли. Здесь я прожил до ухода в 1944 году в армию.

Картинка 1. Причастие.
Я помню посещение церкви, куда привела меня бабушка. Церковь  запомнилась очень красивым домом с многоступенчатой широкой лестницей, ведущей к широким вратам. Вокруг она была обнесена красивым забором. Внутри всё сияло. Когда священник причащал, бабушка держала меня на руках. Церковь находилась в центре села, а мы жили почти на окраине. Дорога проходила по берегу реки. Шли мы долго, несколько раз отдыхали. Отсюда и возникают предположения о моём возрасте. В храме был у бабушки на руках, а возвращался своими ножками, Но помню, что просился на руки. Наверное, было мне года два-три.
Судьба той красивой церкви, как и других церквей в ближайших селах, незавидная. Два-три года она использовалась под зернохранилище, а позже была разобрана. Когда  там хранили зерно, то детвора, в том числе и я, поднималась на колокольню поглазеть с высоты в даль дальнюю…

Картинка 2. Коллективизация.
В наши помещения для скота приводили отобранных коров со всего села, была там же и наша. Вскоре были заполнены все сараи, а мой дедушка был назначен скотником. Он часто брал меня с собой в эти сараи, когда шел ухаживать за скотом. Труд был ручной – вилами разносил сено по кормушкам. Закончив этот процесс, он набирал большой навильник сена и относил в кормушку своей корове. Может быть, рассчитывал, что со временем отобранный скот будут возвращать?

Картинка 3. Раскулачивание.
В это же время проходил процесс раскулачивания богатых крестьян, и высылка их из села. Как мне потом  не раз рассказывал отец, эти мероприятия проводились по определенной схеме: назначались три активиста из бедных крестьян, которые шли к богатым, делали обыск, описывали имущество и определяли степень богатства. Однажды в такую комиссию попал и мой отец. После посещения одного из “богатых” крестьян он отказался принимать участие в этих мероприятиях. А через некоторое время и наша семья оказалась в числе «богатых». Пришли трое мужчин, обыскали весь дом и сложили всё имущество посреди большой комнаты. Я в это время лежал на кровати в другой комнате и наблюдал за происходящим через приоткрытую дверь. Один из них заходил и ко мне. Но мне было приказано лежать с закрытыми глазами, что я и делал. Страху натерпелся, так как знал, что под моим матрацем были спрятаны две пары новых валенок. Через какое-то время члены комиссии ушли и больше к нам не возвращались. Позже я не раз спрашивал отца об этом случае. Однозначного ответа он мне так и не дал, сказал только: “Очевидно, не хватало запланированного количества кулаков…”
В 1932 году мы стали жить на другой улице по соседству с какими-то дальними по линии мамы родственниками. Помню только их имена. Мы и в детстве, и позже их звали дядя Петя и тетя Даша. Из рассказа мамы, а позже и их самих: кто-то предупредил, что их могут в ближайшее время раскулачить и сослать. Поэтому они срочно продали, практически отдали даром (за ведро сливочного масла), дом, собрали вещи и в ночь уехали из родного села. Мы с мамой их провожали. Запомнил мамины слова: “ Куда их судьба занесёт? Их же никто нигде не ждёт”. И только после войны они появились в Тамбовке, так как здесь оставались её мать и братья. Как оказалось, они обосновались в Алма-Ате. На окраине города построили добротный дом себе, а рядом – и выросшим детям. По их оценке, решение уехать было правильным и своевременным. Иначе всё могло быть гораздо хуже. А так все остались живы.

4-я картинка. Жареная пшеница.
С образованием колхоза мой дед и его оба сына, в том числе и мой отец, вступили в колхоз. С появлением тракторов мой отец (Алексеев Иван Михайлович) и его брат (Алексеев Григорий Михайлович) в составе группы колхозников были направлены на курсы трактористов. После окончания курсов (орентировочно - весна 1932г.) отец был назначен руководителем тракторного отряда (на этой должности он проработал до ухода на пенсию). И вскоре перед нашим домом образовалась стоянка тракторов. Хорошо помню два больших гусеничных ЧТЗ и несколько колесных СТЗ. В то время они готовились к весенней посевной. У нас, ребятишек, появилась возможность прикоснуться к настоящей технике. А когда там работали трактористы, они позволяли даже посидеть за рулем. Трудно сейчас передать те чувства, которые при этом испытывали деревенские ребятишки, впервые увидевшие такую технику. Современную детвору не удивишь уже никакой техникой. А тогда трактор – это было чудо из чудес. Мы целыми днями пропадали на этой стоянке. Считаю, что именно тогда я полюбил технику, и эта любовь осталась со мной на всю жизнь. Вскоре уже каждое лето я проводил с отцом в поле.
1932 год был в Поволжье засушливым, сбор зерна был минимальным. Весна 33-го оказалась для колхозников трудной. Многие, в том числе и мы, добавляли в пищу зёрна лебеды.  Большого голода не испытали, выручало молоко от коровы, перезимовавшей зиму полуголодной. Кормом для скота в ту зиму были кустарник и мелкие ветки с деревьев, заготовленные с осени.  С наступлением уборки зерновых в пищу шла пшеница, которая не всем была доступна. В один из дней я оказался у отца в бригаде, которая занималась уборкой зерновых недалеко от села. Там меня накормили настоящим обедом, в меню которого входили жареные суслики  и пшеница. Провожая меня домой, дядя Гриша насыпал мне полные карманы жареной пшеницы. Но когда я уходил, он рекомендовал идти не по дороге, а по берегу озера и огородами. Я сделал так как он сказал и никакого страха не испытывал. Что я мог соображать в том возрасте. А он-то с позиции взрослого человека всё понимал и, как я узнал много позже, инкогнито проводил меня до самого дома. Потом, когда я стал взрослее, и мне стало понятно,  чем мог закончиться такой поступок. А тогда же я радовался тому, что мог угостить таким лакомством и маму, и сестричку.

Картинка 5. Школа.
Наступил 1934 год, его я запомнил до мелочей. Торжественные сборы, радостное настроение и дорога в школу с гордо поднятой головой. Школа располагалась в центре села, и по пути ко мне присоединялись мои сверстники. Некоторых помню до сих пор. Школа – это несколько зданий, в каждом из которых по одному классу, а в двух зданиях – по два. Учёбу я начал с большим желанием и удовольствием. Но оказалось, что одного желания не достаточно: места в классе для меня и не хватило. Через несколько дней объявили, что нужно покинуть школу из-за того, что мне нет ещё восьми лет. После этого я вышел из класса и со слезами пошел домой. Проходил мимо пожарной вышки, на которой находился дежурный, который увидев меня в слезах, спустился с вышки и стал утешать меня. К сожалению, я не помню этого доброго земляка. Через год снова пошел в школу, но того чувства радости не помню, очевидно, его уже не было.
Первой учительницей была Мария Сергеевна Морозова из соседнего села, её помню плохо. Больше память хранит учебу во втором и третьем классах, в которых нас учила Анфиса Ивановна Кряжимская, и которая учила своих земляков еще в церковной школе. Особенно запомнилась дисциплина на уроках и её доброта. В четвертом классе учителем был директор школы Павел Васильевич Горяинов. Помню, как он вручал премию за хорошую учебу – десять ученических тетрадей. В первые дни войны он ушел на фронт, войну закончил в звании майора. После войны вернулся снова в нашу школу. Когда я приезжал в отпуск – встречались с ним. Закончив четыре класса в Тамбовке, продолжил учебу дальше в районной школе в Большой Глушице, которая находилась километрах в 10-и от нашего села. Там мы жили на квартирах по шесть учеников. Домой нас привозили  только на выходные. После того, как началась война, многие бросили учёбу. Нас осталось только трое: две девочки и я. Возить на выходной нас перестали, но меня всегда тянуло домой. В хорошую погоду я использовал велосипед, а в непогоду шёл пешком. Однажды шёл домой в сильный дождь, и по дороге встретил родственника, который, возможно, из жалости ко мне посоветовал бросить учебу, ссылаясь на войну, дескать, всё равно убьют. Мама с этим была согласна. Для неё моя учёба вне дома была большой материальной нагрузкой. Но мне этого согласия было недостаточно, необходимо было получить согласие у дедушки, который был для меня большим авторитетом. А он категорически запретил делать такой щаг, взяв все расходы на мою учёбу на себя. Платил за съём квартиры и полностью обеспечивал продуктами. Я учёбу продолжил до десятого класса. Закончить не удалось, в 1944 году в числе 22-х односельчан, 1927 года рождения, ушел в армию.

Картинка 6. "Тракторист".
Последний день апреля 1938 года я оказался в тракторной бригаде отца, которая закончила посевные работы и готовилась отметить это событие. Такая у них была традиция. Но прежде чем уезжать на отдых, необходимо было решить, кому оставаться охранником техники. Для этого в бригаде соблюдалась очередность. По каким-то причинам очередника в этот день не оказалось на работе. После долгого обсуждения решили тянуть жребий. Все согласились на этот вариант, каждый, видимо, расчитывал, что ему повезёт. В результате не повезло самому молодому трактористу Андрею Алексееву, который стал возражать, доказывая, что он был недавно, а сейчас у него нет возможности. В это время подъехал отец, выслушал аргументы и принял решение оставить охранником меня. До сих пор помню его выражение: «Не спорьте, останется Коля». Я  радовался этому. Как же, доверено ответственное дело. А трактористы были рады еще больше.  Все уехали, а я остался, но не один, со мной была маленькая собачка. Долго сидел у костра, ночь проспал в домике на колёсах. О какай-то опасности не думал. Сейчас вспоминается то спокойное время, оставаться на ночь в поле одному мальчишке было совершенно не страшно.
Наступило утро, всё спокойно. Стал думать, чем заняться, и решил покататься на тракторе. Выбрал гусеничный трактор НАТИ, на котором работал мой дядя. Двигатель его легко запустился, но я, проехав несколько метров, понял, что при развороте от гусениц остаётся слишком заметный след. Остановился, сдал назад и поставил его на место. Но желание покататься не прошло. Выбрал колесный трактор «Универсал», стоящий на краю стоянки, легко запустил, покатался и поставил на место. На это у меня ума и умения хватило. Прошло какое-то время, и я стал думать, как замести следы своих проделок и «додумался». В топливный бак долил воды, чтобы «скомпенсировать» расход топлива.
Закончился выходной, все приехали на работу, стали готовить технику  и отправляться на работы. Хозяин трактора, на котором я катался, М. Ямщиков не торопился и держал меня в напряжении. Я наблюдал издали, ждал, когда он запустит двигатель. После нескольких не удачных попыток он задумался. В это время к нему подошел другой тракторист Н.Воробьев, который заметил в отстойнике воду. Неожиданно для меня они оба заулыбались.  Их улыбки, а не рассерженность стали для меня успокоительным средством. Они отвернули отстойник, слили воду,  вывернули свечи, продули цилиндры, но запускаться всё равно пришлось с буксира.  Сделав всё это, они нашли меня и пожурили за проделки. Но их больше беспокоила, как я понял, моя безопасность. А я боялся, что они пожалуются отцу. Просил их, чтоб они никому ничего не говорили. Но через какое-то время об этом случан знали многие. Дядя  меня тоже слегка  поругал, сказав, что это опасно, хотя раньше доверял мне управлять трактором. Но управлять - это не рукоятку крутить, которая могла и по зубам дать. Знал ли отец о моих проделках, не знаю. Думаю, что знал, но мне об этом никогда не говорил. Что меня толкнуло на такой поступок, до сих пор не понимаю. Показать своё умение? Нет, так как делалось это тайком, без свидетелей. Желание покататься? Тоже нет, так как мог целыми днями сидеть за рычагами или за баранкой под присмотром взрослых. Наверное, не сумел найти более интересного занятия. А вот незнание того, что вода не перемешивается с керосином, привело к поступку, за который мне и до сих пор стыдно.