Квартира ХХХ - Эпилог

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
огромная благодарность Эдди Реверс за чудесное соавторство
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Эпилог.

Молодой мужчина нервно провёл пятернёй по голове, взъерошив светлые волосы с затылка на лоб, и тут же одернул руку. В глазах плескалась злость, а губы были сжаты в тонкую линию. Хлопнув дверью и выдавив в пустоту коридора: «Да пошёл ты к чёрту, умник!», он побежал по лестнице вниз. Вылетев из дома и в два шага преодолев череду ступенек высокого крыльца, он на секунду замер возле ядовито-жёлтого Сузуки, рванул шлем от подсумка и, не надевая, уселся на байк. Как только он повернул ручку, и мотоцикл взревел, на третьем этаже дома распахнулось окно и громкий голос рявкнул: «Вернись немедленно!»

Подняв голову вверх, мотоциклист лишь криво ухмыльнулся орущему из окна мужчине. Тот, раскрасневшись и тряся в воздухе руками, слал проклёны и угрозы, называя парня неблагодарным засранцем и мелкой сволочью. Чем больше злости было в голосе мужчины с третьего этажа, тем шире расплывались в улыбке губы мотоциклиста и тем яростнее он жал гашетку, заполняя пространство низким рёвом движка. В определённый момент, устав от этого цирка, парень нахлобучил на голову шлем, хлопнул себя ладонью по куполу и тронулся с места, на прощанье подняв руку с оттопыренным средним пальцем. Он уже не слышал, как пожилой мужчина из окна третьего этажа виллы прокричал вслед: «Если ты на ней женишься, ты мне больше не сын, Рамирес-Анхель!»

Щёлкнув кнопкой пульта, Фима выключил телевизор и фыркнул:
- Вот же, наснимают «мыла», прям страсти-мордасти! – поёрзав спиной и подбив подушку на широкой двуспальной кровати, он начал переключать каналы на пульте. – Называется - дожили, мода докатилась и до низших слоёв населения, теперь и в Гондурасе есть байкеры, - перелистав несколько программ, он остановился на музыкальном канале, где на экране начали скакать какие-то певички. Комнату заполнила лёгкая музыка, и Фима стал пританцовывать в кровати в такт песне. – И как такой рафинированный пижон, как Рамирес-Анхель на крутом Сузуки может ездить? И дураку понятно, что эти байки лишь для райдеров со стальными «фаберже».

Вспомнив то, что когда-то ему рассказывал Вэл о мотоциклах, Фима нахмурился. Схватив вторую подушку с постели, он замахнулся и кинул её в открытую дверь коридора. Сделав музыку погромче, он кинул пульт на одеяло, скрестил руки на груди и уставился в окно. За мокрым после дождя стеклом покачивал ветками с пожелтевшей листвой старый ясень. Погода уже давно не баловала солнечными днями, от этого и настроение было упадническим, но сегодня осенняя череда дождей наконец-то прекратилась. Фима, как натура тонкая, был очень подвержен переменам настроения, и именно сейчас он ощущал настоящую хандру. Его не радовали ни шёлковые набивные обои цвета бордо на стенах, ни монохромный постер два на два с видом ночного Манхеттена в изголовье, так бережно доставленный ему из Европы. Совсем не ласкал взор монолит шкафа-купе, стеклянные дверцы которого были вручную расписаны по эскизу самого Фимы. Да и прочий декор, с такой заботой и любовью подобранный в обновленную спальню, не вызывал блаженной улыбки. Он очень любил свою квартиру на Цветочной улице и с нетерпением ждал окончания ремонта. Счастью не было предела, когда он месяц назад сюда наконец-то переехал. Но сегодня, именно сейчас, он чувствовал себя пустым тюбиком от клея…

Телефонный звонок прервал плавное течение мыслей и не дал уплыть Фиме в депрессию. Схватив трубку и прижав её к уху, он практически сразу же начал сухо чеканить:
- Нет. Ничего не знаю. И не проси, - после секундной паузы он продолжил в нетерпении: - Я сказал, что не намерен это терпеть, так что даже не умоляй!

Разговор был явно не из приятных, и Ефим весь подпрыгивал как на батуте. В один из моментов затишья, он откинул одеяло, вскочил с постели в одних трусах и начал выхаживать по комнате. Он маршировал, зло ударяя пятками по полу, но высокий ворс белого коврового покрытия глушил топот.

- Я тебе говорил, что нужно считаться с моим мнением? – после недолгой паузы, во время которой, по-видимому, собеседник пытался как-то оправдаться, Либенфельд продолжил свою грозную тираду: - Значит так, слышать ничего не хочу! Пока ты не станешь ко мне относиться, как к равноправному партнёру, я отказываюсь с тобой общаться! Всё! Ауф видерзэейн, майне кляйне!

Отключив телефон, Фима остановился посреди своей спальни, упёр руки в свои тощие бока, и его глаза тут же натолкнулись на то самое велюровое радикально-красное кресло-мешок. Внутри сразу потеплело, и губы сами растянулись в улыбке. Наверно до последних дней своей жизни это странное кресло будет пробуждать у Фимы уют воспоминаний того первого дня с Вовиком, когда они жили на проспекте Мира и были счастливы как дети…

Очередной звонок мобильного вспугнул фантазии Ефима, и он снова нажал кнопку телефона. Радостно просияв и с разбегу прыгнув в велюровое кресло-мешок, он откинулся на спину и тут же пропел:
- Аллуся! Ты не поверишь! Я это сделал! Послал партнёра на хутор бабочек ловить! Вот и посмотрим, как он без меня сможет заказ выполнить! – послушав радостные визги в трубке и уверения, что никуда тот не денется, и что электронщик по образованию не в состоянии будет руководить дизайнерской фирмой, Ефим, довольно потирая свой плоский живот поддакивал: - Я тоже считаю, что он помечется и сам предложит мне вернуться. Я же не хухры-мухры! У меня, между прочим, имя есть! И в этом городишке любая компания будет счастлива поработать с самим Либенфельдом!

Ефим явно был доволен собой, звонком своей подруги и маленькой победой на профессиональном фронте. Даже неделя октябрьских дождей и целый час плохого настроения забылись напрочь, и он теперь весело болтал с девушкой и радостно щурился просочившемуся вдруг из пелены туч лучику солнца. Жизнь начинала налаживаться.

- Знаешь Аллуся, теперь, после того, как я закончил грандиозную работу над «Парадизом», меня с руками оторвут даже в столице! – всё не унимался Фима, явно забавляясь игрой в «своё величие». Алла Буч охотно поддерживала эту безобидную шалость своего друга, и они радостно восхваляли его на два голоса. – Кстати! Ты же приедешь сегодня на открытие? – Фима резко посерьёзнел и выровнялся в кресле. – Ничего не знаю! Не каждый день твой друг заканчивает такие проекты, и поверь, этот загородный клуб просто шик. Ты будешь в восторге! Всё, жду! Ты же помнишь – «уважаемая Алла плюс один», - Фима засмеялся и положил трубку.

Настроение резко взмыло вверх и Фима, еле выбравшись из своего велюрового мешка, бодро прыгнул на кровать за пультом и сделал музыку в телевизоре ещё громче. Подпевая на очень ломаном английском, Фима вертел бёдрами и играл на воображаемых барабанах, яростно махая руками. Очередная трель звонка долго не могла быть услышана, поскольку в комнате стоял звонкий гул децибел, но когда Фима всё же увидел мигающий дисплей мобильника, он подхватил его и тут же убрал звук на минимум. Ответить он не успел, а с фото контакта из-под белокурого чуба на него смотрели хрустально-серые глаза Вэла.

Фима тут же вырубил музыку полностью и нажал вызов пропущенного. Через секунду он уже бубнил в трубку, но голос был полон сладкого сиропа.
- Воов, ну где ты пропал? Я уже час без тебя сижу. Мне скучно и грустно, - не давая возможности вставить хоть слово Вэлу, Фима продолжал свою тираду: - Я даже не обедал без тебя, ты же говорил, что только заедешь в супермаркет мне за фисташковым мороженым и тут же домой. Я уж грешным делом подумал, что ты от меня сбежать решил, и готов жить с рабочими в своей раздолбанной квартире! – чуть отодвинув руку от уха, чтобы не оглохнуть от хохота, и признаний, что его, Фимку, обожают, парень продолжил наверстывать те часы молчания, на которые его обрекли. – И ещё я придумал, куда мы на выходные поедем, но тебе не скажу, сюрпризом будет! А ещё, я хочу, чтобы мы Новый год в горах встречали. Ещё звонил мой дядя Гавиль, муж тёти Фрумы, и приглашал на свадьбу, они дочку замуж выдают, - на мгновение замолчав, Фима удивленно воскликнул: - Конечно в Израиль! И естественно с тобой! Что за глупые вопросы?

Как мало человеку нужно для поднятия тонуса, всего лишь отпустить от себя любимого человека и тут же за ним соскучиться. Последний месяц парни жили в квартире на Цветочной улице и продолжали наслаждаться друг другом, а Фима ещё мог получать и эстетическое удовольствие от созерцания своего отремонтированного жилища. Но это не помешало ему тут же затеять основательный ремонт и в Вовкиной квартире, которая стала теперь не менее родной, чем собственная.

Мысли в голове у Фимы мчались как ракеты, и пока он всё это прогнал в голове, Вэл успел лишь сказать, что подумает о поездке на землю обетованную и в принципе не против гор. Дальше его снова лишили права голоса.

- Значит так, Вовик! Ту рубашку я тебе всё-таки куплю, так что не выделывайся, я хочу, чтобы ты был красавчик. Дальше. Мясо больше там не покупай, мне оно не нравится. Ещё я хотел записаться на плаванье. Ты пойдешь со мной, - передохнув две секунды и набрав воздуха, он продолжил: - Ещё мне звонила Аллка, и я ей напомнил, чтобы она непременно была сегодня на открытии. О! Пресвятые помидоры! Уже три часа! Вовик! Давай, дуй домой! Нам же ещё собираться! И не думай, что я позволю тебе идти на фуршет в коже! Так что пулей домой!

Следующие две минуты Фима был похож на статую. Нет, не так, он был как фигурка на торте – абсолютно статичный, но очень аппетитный: он слушал тихий голос Вэла, который очень вкрадчиво ему что-то говорил, после чего Фима закусил губы в смущенной улыбке и стал пальцем водить по своему голому колену.

- Хорошо, милый… как хочешь… да, я согласен, - Фима запустил пальцы в волосы и продолжал улыбаться. - Угу… ага… как скажешь… ладно, я подожду… обязательно сделаю… - хохотнув и покраснев после очередного услышанного от Вэла, он шумно выдохнул и закончил разговор: - Так и быть, согласен на всё… но ты не задерживайся у Евгеши и не забудь напомнить ему про вечерний банкет. Скажи, что я тоже буду очень рад его видеть. Всё, жду тебя. Пока. Люблю.

Вэл, сидящий на байке под оконными проёмами своей разорённой квартиры, с улыбкой нажал отбой на мобильном. За прошедшие несколько месяцев он уже слегка привык к буйной энергии Либенфельда, изливающейся на головы окружающих с шумом и энергией Ниагарского водопада. И заметил удивительную вещь – стоило дать почувствовать Фимке, что он – его, Вэла, страстно любимый – и буйный дизайнер начинал журчать словно ручеёк.

Вовка посмотрел вверх, на пробивающееся сквозь осенний багрянец нежное осеннее солнце и счастливо зажмурился. Ему до сих пор временами казалось, что он вот-вот проснётся от потрясающе красочного и долгого сна, и невероятный Либенфельд исчезнет, оставив привычный полумрак одиночества. Но время шло, а сон всё длился…

Фима не спасовал перед Жекой, хотя для начала и засунул Вовку с перепугу в шкаф (над чем мстительный Вовик угорал до сих пор при случае); не стал завязываться, продолжая так же ездить с Панфиловым вторым номером; и даже на стройплощадке не шарахался – конечно, Вэл не позволял себе отступлений от рабочего протокола, но сердце ёкало каждый раз при виде изящного силуэта главного дизайнера, и улыбался ему Вовка совсем не по трудовому уставу; а когда закончился ремонт в затопленной квартире, и Вэл с замиранием сердца целую неделю ждал расставания – Фима решительно объявил, что хорош тянуть кота за фаберже, надо перебираться обоим в свежеотремонтированное жильё и ударными темпами доводить до ума трёшку Вовчика.

Открыв глаза и продолжая любоваться золотым свечением сквозь листву, Вовик припомнил очередной раз, как впервые возил Фимку на природу к лесному озеру, как они вместе летели по прямому словно стрела шоссе, полному пугающих миражей – и никто не хотел сбавлять скорость.

Из Фимки и правда получился первоклассный Беспечный Ездок.
И не важно, когда и где оборвётся дорога.
Пока она есть – мчим!
А закончится – полетим...