Командировка 2. 3 Бухара

Машина, серебристый Лексус, за рулем которого сидел горообразный туземец, заросший густой шерстью от кончика носа и видимо до самых пяток, привезла меня на окраину города в район элитного жилья. Собственно жилья почти не было видно, наблюдались только высоченные, глухие, желтого кирпича заборы, защищенные сверху двускатной зелёной жестью. Кое-где заборы прерывались тоже зелёными стальными воротами, украшенными арабской вязью. В одни из таких ворот мы въехали.

Мансур оказался красивым сорокалетним мужчиной, пытающимся казаться 29-ти летним хиппи. Облик подчёркивали вылинявшая майка, драные джинсы и стоптанные сандалии. Но  ... меньше всего Мансур походил на таджика. Светло-каштановые, слегка вьющиеся волосы до плеч, прямой, не широкий нос и большие глаза цвета сухого асфальта с отблеском величия и холодной жестокости.

Восседал хозяин дома на кресле резного дерева и зелёного бархата с серебряными вкраплениями. Креслу бы больше подошло название трон, тем более, что помещение, куда меня ввели по размерам лишь немного уступало спортивному залу.

Пол застилал огромный голубой ковёр с жёлто-золотистым рисунком. Высокий лепной потолок украшали три бронзово-хрустальных люстры, каждая весом килограмм под полтораста. Из мебели присутствовали инкрустированный шкаф-сервант-бар, массивный старинный обеденный стол едаков эдак на тридцать, и в углу огромный топчан с низким столиком по середине, застланный коврами и усыпанный подушками. Часть левой стены, противоположной окнам, была увешена чёрно-белыми и цветными фотографиями в резных золочёных рамках.

Молчание затягивалось. Мансур сидел, развалясь, на своём «троне»  и поигрывал чёрными чётками, каждый шестой элемент которых был цвета слоновой кости. Я стоял метрах в десяти от него по стойке «вольно». Мы внимательно разглядывали друг друга.

-  Привет, Мансур, мир дому твоему, - решился прервать затянувшуюся паузу я, полагая, что такое обращение соответствует месту нахождения и ситуации, - у тебя прекрасная машина Lexus GS300, наверное разгоняется меньше, чем за десять секунд до сотни и максимальная скорость больше двухсот? – Добавил я, полагая, что похвалив коня, больше шансов понравиться хозяину.

-  Я как то не заметил, что бы мы перешли на ты, - Мансур перестал перебирать чётки и нахмурился, но отблеск величия в глазах явно убавился, появился интерес.
- Так что нам мешает перейти на ты, - продолжал наглеть я, - мы же почти ровесники, ну может пару лет разницы в сторону моего старшинства.
-  А как ты хочешь переходить, по таджикски, или по русски – произнёс хозяин, видимо с подвохом.
- По русски, - решил я не испытывать судьбу – мужской вариант, брудершафт без расцелуев, но рюмки в пол, вдребезги, по-гусарски.

-  Ну ладно, торжественную часть можно считать законченной, садись к столу, расскажешь зачем пришёл. – Русский Мансура был безупречен, без московского а-канья, без волжского о-канья и без южного гы-канья, да ещё с чётким произношением диктора.

Усаживаясь за пустой обеденный стол, случайно обратил взор на настенные фотографии и увидел знакомый силуэт питерского собора Спаса-на-Крови и на его фоне две наглые молодые мордуленции, одна из которых явно принадлежала моему собеседнику.

-  Бывал в Питере? – Непринуждённо поинтересовался я.
-  Учился там, в Листике.(ЛИСТ – Ленинградский институт советской торговли. Прим.автора) – Мансур уселся напротив меня.
-  Ни хрена себе! – Воодушивился я,  - так мы наверняка в одно время толкались на танцах в Малышке(ЛИТЛП – Ленинградский институт текстилей и легкой промышленности. Прим.автора) на Большой Морской, девочки там класс! Я у них в общаге на Садовой жил, когда преддипломную проходил на Сестрорецком заводе свёрл.

Следующие пятнадцать минут прошли в обсуждении архитектурных и исторических достопримечательностей города на Неве, причём беседа была примечательна редким единодушием в суждениях. В глазах хозяина не осталось и тени холодной жестокости, они излучали благодушие и лёгкую ностальгию по туманной юности. Даже чётки он отложил в сторону, в жёлтых элементах которых мне проглядывалось что-то жутковато знакомое. 

Единственный вопрос, по которому мы не сошлись – это степень влияния на архитектурный облик Спаса-на-Крови шотландского выходца Альфреда Парланда и русского архимандрида Игнатия.

Продолжение следует.