Абрам Хериш и мертвяк

Александр НИКИШИН

МОЙ СОСЕД ПЕРДИМОНОКЛЬ
Простые житейские истории.

АБРАМ ХЕРИШ И «МЕРТВЯК»

- Идиёты-духаки! Духаки-идиёты!
Свистящий злой шёпот. Картавый пердимонокль Абрам Хериш проводит  в коридоре воспитательную работу. Интересно, кто его жертва на этот раз?
- Майн готт, ослы соображают больше! 
 Громкий шёпот, топот многих ног и сопение.
- Теперь – в лево! 
Шёпот, топот, сопение.
- Теперь - вбок!
Тяжёлый удар, вскрик:
- Ё-а-а!
- Чего ты охёшь! Матка бозка Ченстоховска! Эти идиёты перебудят всю Ригу! Берите быстро и р-раз!
Тяжёлым бухают в стену: бум! И снова - бум! И в третий раз - бум! Дом дрожит, словно под него подвели домкрат. Хэмингуэя перекосило, он поехал куда-то вбок, его седая борода вздыбилась, как шерсть у кота Барсика, когда видит Абрама Хериша. Некоторое время он смотрит с укоризной, а потом, зажмурив глаза, грохается вниз – хрясь! Сверху на него сыпется штукатурка.
- О, господи! Что там такое? – Илонка закрыла книгу и прислушалась.
Дробно повалилось на пол – пум-пум-пум, как будто у печки высыпали поленья.
- Картины тёти Доры?
Картины тёти Доры, точно. Их там сотни вдоль стен. И пошло-поехало, словно плотину прорвало! Стук (бум, бум). Треск (трясь, хрясь). Тяжёлый топот (топ, топ). Вдруг возник совершенно новый звук – бздынь! И сыпануло за дверью звонким, полноводным стеклопадом.    
- Её книжный шкаф? У нас рушат дом!   
Наступила тишина, и вдруг её сотряс чей-то душераздирающий крик:
- А-а-ааа!
- Мама дорогая! - Илонка сбрасывает в тапочки босые ноги, запахивает байковый халатик и бежит к двери, поправляя прическу привычным жестом. – А ты не встревай! – Это она мне. – Без тебя разберутся.
Открыв дверь в коридор, Илонка застывает.
- Там, там! – У нее бледнеет лицо. Дрожащей рукой она показывает в темноту, не в состоянии ничего объяснить. И тут в коридоре завершающим аккордом что-то ахнуло так, что сотрясло, наверное, весь наш район вместе с башней гостиницы «Латвия», памятником Ленину и Планетарием. Нет, это уже слишком! И пусть картавый Абрам Хериш честит меня «квартирантом», у которого нет права голоса, я пойду и вмешаюсь! Пора этого сумасшедшего призвать к порядку! С этой мыслью выхожу в коридор, и вижу картину, от которой у слабонервного дыбом встанут на голове волосы: поперёк коридора громоздится на-попа
огромный
чёрный
страшный
гроб!
Обитый материей, в рюшечках, сборочках, мрачный такой гробина! В центре крышки прибит распятый Христос из тусклого металла. Если бы гроб не обхватывали жилистые руки в бурых пятнах, а это руки Абрама Хериша, неприятного старика лет семидесяти двух, родного дедушки Илонки, совершенно, как мне кажется, выжившего из ума типа, я бы сильно испугался. Хотя Абрам Хериш тоже выглядит страшновато в полумраке коридора. Злое его лицо, заросшее недельной щетиной, крючкообразный нос приобрели от натуги цвет перезрелого помидора. Он безуспешно пытается сдвинуть гроб в сторону, но сил у него не хватает и от напряжения у него лезут из орбит оба глаза. Над ним возвышается его бывшая жена, а ныне соседка по квартире тётя Дора в длинном, до полу халате времён диктатора Ульманиса. Она правдоподобно рвёт на себе волосы и кричит, срываясь на пронзительный визг:
- Абрам Хериш, вы полный идиёт! А-аааа! Круглый дурак, алох им копф! Вы просто идиёт идиётов! Притащить такое! Уму непостижимо! Скажите, на кой чёрт эта дрянь в моём жилище?
- Что вы орёте, дама? – пищит Абрам Хериш, страшно труся и держась от неё на расстоянии. – Только не вынуждайте меня сказать вам слова, от которых вам станет плохо.
- Например?
- Какое это, к чертям, ваше жилище? Ваше жилище – это ваша комнатка возле уборной. А это всё моя собственная квартира и если вам тут не нравится, скатертью дорожка! Азохн вей, какие нахальные квартиранты! Идите по-хорошему на свои метры, ляжьте на свой старый матрасик и видьте свой сон. Ничто так не старит женщину, как недосыпание.   
Бывшие супруги почему-то на «вы», но это ничего не меняет.
- Срулик! Лазарь! – кричит тётя Дора, - все ко мне! Сюда! Боже мой, какой бардак! Что натворил ваш сошедший с ума сосед Абрам Хериш! Он выкопал из могилы чей-то гроб! Тихий ужас, что тут творится! Йезус Мария, меня сейчас хватит кондрашка!
- Ее хватит кондрашка! Да вам давно пора в психушку. Сойдите с моей дороги, гражданка!
- Не сойду.
- Сойдите!
- Через мой труп!
- Еще немного и будет труп и море крови, - говорит Абрам Хериш и добавляет с трусливой угрозой. – Я еле-еле себя сдерживаю.   
Он делает попытку толкнуть деревянное изделие к порогу своей комнаты, но не выходит ни коленкой, ни плечом. Тогда он делает такое лицо, как будто сейчас начнёт лаять и кусаться. Это, как я понимаю, защитная реакция, чтобы к нему никто не смел приблизиться. Абрам Хериш не любит вести открытый диалог на людях. Он мастер закулисья, а спорить предпочитает через закрытую дверь, безнаказанно выкрикивая разные слова и оскорбления. Сейчас ему надо быстренько замять неприятное дело, поэтому он вынужден вступать в диалог.
- Абрам Хериш, зачем вам этот ящик?
- Слушайте, как я от вас устал! А если я помру? Что ли вы будете сидеть и рассуждать – как богаче схоронить Абрама Хериша? В каком получше гробу? Я вас разве не знаю? Вы из экономии завернете меня в дырявое одеяло или в пачку старых газет «Голос Риги».
Тетя Дора всплеснула руками как Царевна-лебедь:
- Майн готт, этот идиёт занёс в дом бубонную чуму!
- Что вы разоралась, дамочка? – Абрам Хериш как умеет, пытается успокоить тётю Дору. - И где вы видите бубонную чуму? Разве что в зеркале! Это хороший чистенький гробик и он совсем новый, ни разу не пользованный. Мне его продали за половину цены в магазине, где он стоял для красоты. В него ещё  никого не ложили! Но там теперь ремонт и он пока не нужен. И я его взял на время. Так что на вашем месте я бы вёл себя гораздо скромнее, - закончил он ни к селу, ни к городу. Тетя Дора от неожиданности потеряла дар речи. Когда он к ней вернулся, она спросила очень недовольным тоном:
- Что вы имеете в виду, Абрам Хериш? На каком ещё моём месте, старый вы маразматик?
Абрам Хериш дёрнул ногой, как будто отбивает мяч:
- Ой, вы всё прекрасно знаете, не придуряйтесь! Вы живёте на моей жилплощади с 1940 года, и это случилось только потому, что Абрам Хериш проявил к вам непонятную жалость, посадив вас на свою шею.   
Тётя Дора возмущённо всплёскивает руками.
- Боже милосердный, - кричит она, обращаясь к фотографии маршала Брежнева из журнала «Огонёк», прикнопленной на стене рядом с  телефоном, - дай мне терпения жить с идиётом! Абрам Хериш, зачем вы заговариваете мне зубы? Причём тут ваша шея? Вы хотите валить свои проблемы с больной головы на здоровую? Но этот номер у вас не пройдёт! Не переводите разговор с русского на идиш, я знаю ваши гнусные повадки. Абрам Хериш! Отвечайте на мой вопрос: для чего вы притащили в дом эту мерзкую гадость? Ящик для мертвых человеков!
- Не ваше собачье дело, - ответил тот и сделал попытку уйти в тень. – И женщина, я в последний раз предупреждаю: не стойте на моих путях!
Глаза у тёти Доры стали похожи на два пистолетных дула.
- Абрам Хериш, - сказала она ледяным тоном, - у меня нет слов, чтобы выразить своё возмущение такому дураку, как вы! Поэтому мой вам добрый совет: тащите эту штуку взад подобру-поздорову, или я, - а последнюю фразу она уже просто кричала, как на разводе караула, - за себя не отвеча-аю!!!
- Вы зря орёте, - сказал старикан, отступив на три шага и тряхнув упрямо головой. - Никто ничего не потащит!
- Нет, потащит!
- Нет, не потащит!
- Что вы меня перекривляете, алох им копф?
- Быстрее я умру, чем сделаю так, как этого хочете вы! 
- Ах, та-ак! Абрам Хериш, я задушу вас прямо сейчас!
- Руки коротки, вы сами идиётка!
Тётя Дора, чувствуя, что старика не переупрямить, попыталась проявить дипломатичность:
- Абрам Хериш, прежде чем умереть, скажите мне, пожалуйста: что вы хотели делать с этим жильём для покойников? Спать в ём? Держать в ём картошку? Отвечайте, пожалуйста!
Тот брезгливо отмахнулся:      
- Вы мне так надоели, как банный лист! Такой неприятный у вас голос! Пять лет назад я дал вам развод. Но я дал его не чтобы вы задавали мне ваши идиётские вопросы. Идите в свою конуру, пока я держу себя в руках. Моё терпение не бесконечно! 
Он повернулся спиной к тёте Доре и спросил в открытую парадную дверь:
- И где эти два идиёта? Куда они девались?
Тут же вырисовались бесформенные фигуры, похожие на привидения, местные алкаши Ванька и Янка. Двое из ларца с лицами одинакового сиреневого цвета.
- Вы что там попрятались, как таракане! Не надо никого слушать, кроме меня, который тут самый главный! Тем более, эту старую ведьму! Она живёт вмоей квартире на куриных правах. Если я  захочу кушать, я из неё сварю суп с фрикадельками! Чего вы стоите, как на именинах у попа? Два дурака! Ванька, берёт ящик справа, Янка, берёт ящик слева, и вы оба несёте его в мою комнату! Ну, кунги!
«Кунги» - по-латышски значит «господа». Так в Латвии обращались друг к другу до 1940 года. Оба «господина» испуганно жмутся друг к дружке, готовые в любой момент улетучиться. Они смертельно боятся тётю Дору. У неё в нашем дворе нехорошая слава. Она гоняет палкой самого Креслиньша, который торгует ночью водкой и с которым не связывается даже милиция. 
- Так не пойдёт! – хрипит Ванька. – Договор был тащить наверх, мы и припёрли наверх. А по квартире таскать - за отдельную плату.
Янка, который давно пропил мозги, вообще ничего не соображает и только кивает согласно. Абрам Хериш вскипает:
- Азохн вей, какие оба идиёты! Я вас за отдельную плату выброшу в окошко!
Тётя Дора пришла в себя после острого обмена мнениями.
- Лазар, - кричит она куда-то в нутро коридора, - срочно несите мой топор! Самый острый, самый большой, которым я рублю в суп толстые кости. Я поотрубаю этим бездельникам головы! Потом пусть идут в жандармерию, я за себя не отвечаю! Брысь!
Двое брызнули вниз по лестнице, сверкая живописными лохмотьями.
- А-а, - кричит Абрам Хериш, свесясь животом на перилах лестницы, - чёрт бы вас задрал, что вы слушаете эту психическую дуру!
У-у-у – ответило эхо. Услышав такое, тётя Дора пошла грудью на бывшего супруга:   
- Кто это «психическая дура»? Я? Вы все свидетели, он назвал меня «психическая дура»! Абрам Хериш, вы перегнули палку! Вы обнаглели совершенно! Озверели от безнаказанности! Кокнули мой зеркальный шкаф, порвали мои живописанные полотна, натоптали кладбищенской грязи и я же «психическая»! Ни с чем не сравнимая наглость! Кто оплатит разбитые стёклы? Мои испорченные работы? Вы, что ли, со своей сраной пенсии, Дырка-в-голове?
Трусливо отступая к двери своей комнаты, Абрам Хериш, сам того не желая, подливает масла в огонь:
- Дама, ваши живописные полотны никому не нужны, не будемте обманываться!
- Абрам Хериш, - кричит тётя Дора, - хватит заговаривать мне зубы! Вы будете  платить или нет?
- Конечно «или нет»! Ишь, как вы захотела! А кто будет платить мне за годы мучений с этой каргой на одних метрах?
- Ах, каргой! Тогда получайте! – тетя Дора с размаху бьет Абрама Хериша по голове. Или зонтик, или швабра, или рука, по звуку трудно понять. А может и топор. Тут пора представить участников боя, пока они не поубивали друг друга. До 1940 года Абрам Хериш (в дальнейшем дедушка Абрам, старик, старикан, психопат, пердимонокль) был хозяином всех шести комнат нашей нынешней коммунальной квартиры. Теперь по прописке тут значилась почти дюжина еврейского люда: сам Абрам Хериш, его бывшая жена Дора Хериш, их дочка Сара когда-то тоже Хериш, а теперь Шпейерзон, ее муж Лазарь Шпейерзон, их дети Срулик Шпейерзон, 15 лет, Иветочка Шпейерзон, 22 года и совсем мелкий Мишка, который тоже уже Шпейерзон. 
В отдельной комнате с балконом проживает ещё одна внучка Абрама Хериша, красотка по имени Илона. Также тут живёт и русский человек, то есть, я, в количестве одна штука, выражаясь здешним языком. Абрам Хериш называет меня то «квартирант», то «сожитель», то просто «э-э» и никогда по имени. По-моему, он его не желает знать из вредности. Я работаю в молодёжной газете, редакция которой находится напротив нашего дома, а Илона моя гражданская жена, что страшно нервирует её дедушку.
Много-много лет назад, ещё до моего вселения сюда, Абрам Хериш назначил сам себя главным по квартире номер 96 дома 7 по улице Дзирнаву (по-русски с латышского «Мельничная»). Сделал он это без обсуждений с кем бы то ни было, как по праву бывшего хозяина всей этой площади, так и по праву возрастного старшинства. Абрам Хериш был человеком очень ответственным. Он ложился спать намного позже других, но не потому, что страдал бессонницей, а потому, что воду на наш этаж, - а он был последним в здании начала ХХ века, давали только после полуночи. По всей видимости, днём усилий маломощных насосов не хватало, чтобы закачать к нам воду.
Бубня под нос, почему о «воде, чтобы смыть говно должен думать он один, если срут все», Абрам Хериш набирал до краёв большую общую ванну, которая служила главным резервуаром и откуда воду будут черпать для уборной, потом чайники, банки, ведра и кастрюли, составляя их в аккуратные ряды; дай ему волю, он заполнил бы водой все емкости, какие были под рукой, даже стаканы, тарелки и поварешки.
Ночные бдения придавали ему весу в собственных глазах. Я не помню ни одной ночи, когда бы Абрам Хериш не восседал, как нахохлившийся сыч, в кухне, завернувшись в старое одеяло и покрыв плешивую голову с остатками седых волос тюбетейкой. В этот момент Абрам Хериш имел вид охотника, притаившегося в засаде, а чтобы не уснуть и не пропустить призывный звук канализационной трубы, он разговаривал сам с собой и, как мне кажется, из-за этих еженощных сидений слегка повредился в рассудке.
Тетя Дора, его жена-художница, с утра до вечера малевала на планшетах людей, похожих на чертей, а чертей похожих на Дырку-в-голове (лох им копф - на идиш). Такое имя она дала своему бывшему супругу, когда Абрам Хериш в очередной раз довел её до белого каления. Жили они после развода не только в разных комнатах, но, казалось, в разных временных плоскостях, а не разъезжались, чтобы приглядывать за многочисленным потомством. Сталкиваясь в коридоре, они переругиваются так, что, кажетя, всё, кого-то кто-то прикончит обязательно. Не было ни дня, чтобы в квартире не происходило словесной перепалки.
Тетя Дора никогда не пользовалась водой, которую запасал Абрам Хериш. Она сама набирала её у соседки с первого этажа и держала в комнате собственное ведро, то ли не желая вообще сталкиваться со стариком на этом свете, то ли боясь, что в её воду он подсыплет крысиного яду.
Абрам Хериш долго-долго закрывал дверные замки, накидывал цепочку, глядел зачем-то в дверной глазок, напоминая фотографию в «Огоньке»: снайпер Владимир  Пчелинцев выбирает жертву в оптику прицела (Герой Советского Союза, укокошил в войну 456 фрицев); только потом, видимо, выбрав и погасив свет у входной двери, начинал ревизию нашего длинного как кишка коридора. Ещё он проверял, нет ли утечки газа, погашен ли свет в уборной и в кладовках, а пока ждал подачи воды на наш этаж, нарезал на кухонном столе квадратики двадцать на двадцать из газеты «Правда». На эту газету был насильно подписан дядя Лазарь как член коммунистической партии. Пока Абрам Хериш резал свои квадратики, он прочитывал газетные статьи и спорил с ними на очень повышенных тонах; потом он накалывал их на гвозди в уборной, «для подтирки сраных жоп», как он говорил.
Тете Доре он запрещал трогать «Правду», и в киоске напротив нашего дома она покупала многостраничную городскую «Голос Риги», чтобы не зависеть от дурака-мужа. Проверяя, не захламлен ли проход, - а как иначе люди выберутся при пожаре на безопасное место, Абрам Хериш всякий раз спотыкался о картины тети Доры, составленные в коридоре шпалерами. При этом последние пять лет он орёт одно и тоже: «Эту мазню пора на помойку!». В присутствии тети Доры он произносит такое лишь в состоянии аффекта. Но даже в этом случае наш доморощенный искусствовед, завёрнутый в старое одеяло, должен  искусно управлять своим телом, чтобы после фразы про «мазню» успеть шмыгнуть в дверь своей комнаты, так как в голову Абрама Хериша после таких слов могли лететь тяжёлый ковшик, картофелина с хвостом кожуры, сырое яйцо, помидор, селёдка, луковица, утюг германского производства 1922 года крупповского чугуна, который нагревался на открытом огне, - да всё, что угодно, всё, что в тот момент могло быть в руках у нашего Марка Шагала в юбке, а точнее, в длинном, до самых половиц халате, затянутом поясом в бывшей талии а;ля Одри Хепбёрн в фильме «Римские каникулы».
…Поехал вниз расхлябанный лифт и вернулся с двумя милиционерами с пиликающими рациями и автоматами под мышкой. Один милиционер был длинный-длинный, как дядя Стёпа и, судя по произношению, латыш. Другой – низкий и плотный, вылитый хохол. Он всё время «гэкал», как Людмила Гурченко. Увидев их, Абрам Хериш шмыгнул за мою спину.
- Квартира 96, значится? – низкий прикрыл нашу дверь, чтобы проверить номер и снова её распахнул, удостоверившись. – 96, так точно! Здравия желаю, граждане-товарищи! Об чём спор и что за ор на всю Ригу?
- Не ваше собачье дело! – огрызнулся Абрам Хериш.
- Та-ак, - протянул латыш безмятежно, - нам ещё не налили, а уже наподдавали.
Тот, что пониже, подтвердил:
- Есть такое дело. Дискредитация представителей органов власти. Пахнет пятнадцатью сутками. Видимо, правильно поступили соседи, что  просигналили. Там, говорят, кого-то не то убивают, не то уже убили, а тут не только убивают, тут… Ёпэрэсэтэ!.. Уже и хоронят!
И второй сказал что-то похожее, но по-латышски. Кажется: чёрт побери! Это оба увидели большой чёрный гроб, который стоял поперёк нашего коридора.
- Вот это номер, – сказал низкий, – чуть не помер!
- Как говорится, не ждали, - латыш-милиционер пошептался с «хохлом» и сказал странную фразу: – На ловца и зверь бежит.
- Чей это ящик, граждане? – спросил тот, который был вылитый хохол. 
Все вокруг расступились, и как одинокий валун после отлива, обнажился понурый Абрам Хериш.
- Вот этого старого дурака! – тетя Дора ткнула пальцем в его сухую спину.
- Сами вы дура! – огрызнулся старикан.
- Так, не будем спорить! Гражданин, вы подтверждаете, что гроб ваш?
Дедушка Абрам долго не отвечал, видимо, соображая, надо отвечать или не обязательно.
- Ваш или не ваш? – повторил хохол-милиционер ласково, обходя гроб и дедушку. 
- И что из того, если ваш?
- Если ваш, тогда имя, фамилия, отчество!
- Чьё?
- Не ящика, как вы понимаете. А моё мне известно. Ваше, конечно.
- Абрам Хериш.
- Забавно. Откуда у вас, гражданин, извиняюсь за выражение, Хериш, гроб?
- А откуда, по-вашему все гробы? С кладбища!
Все ахнули и задрожали, но милиционер в это не очень-то поверил:
- Не надо нам ля-ля. Вещь-то новая? Итак, откуда?
- От верблюда! – Абрам Хериш пошёл в атаку, видимо, следуя принципу, что лучшая защита – это нападение. - Разве в вашей Конституции записано, что Абрам Хериш не имеет права куплять себе в дом маленький гробик? Вы меня утомляете! Нет такого закона! Мой вам совет: идите отсюда подобру-поздорову, я вас не звал!
Милиционеры снова переглянулись.
- Ну, это вы зря так сразу головой в пень. Вам же хуже будет. Задаём вопрос повторно: откуда в вашей квартире эта похоронная принадлежность?
- Какая? – спросил старикан, видимо, не поняв смысла вопроса.
- А вот эта, - длинный пошлепал гроб ладонью, как круп коня. – Откуда?
На старика со всех сторон зашикали родичи, требуя дать ответ.
- Купил! – сказал Абрам Хериш, глядя на всех с ненавистью.
- Всё-таки, купил? И где?
- И где надо! В магазине!
- В каком?
Абрам Хериш презрительно хмыкнул:
- Конечно же, не в овощном на углу.
- А все-таки, в каком?
- В каком-каком! Вы меня уже умучили! В каком надо!
- Мы ж и проверить можем.
- В магазине, где торгуют всем, чем надо для похоронов.
- Ага. Не на Таллинской, случайно?
- А где ж ещё! Больше у вас не имеется вопросов?   
- Так ведь он переехал с Таллиннской? На Ленина.
- Кто, Ленин?
- Что Ленин?
- Переехал с Таллиннской?
Милиционер, который был пониже ростом, нервно перекинул автомат на живот.
  - Магазин переехал. Гражданин, вы договоритесь! 
- Я лучше вас знаю, кто куда переехал.
- Так, я все понял, - сказал милиционер и предложил второму, явно латышу. - Давайте-ка это дело на светлое место, - и вместе с длинным, хекнув, подняли гроб на вытянутые руки и, тяжело отдуваясь, внесли его в кухню. До смерти перепуганный кот  Барсик с жалобным воем кинулся к тёте Доре. – Тут будет удобнее составлять протокол.
- Какой еще протокол? – насторожился Абрам Хериш. – Об что?
- Об всё, - сказал латыш. Он сел за общий обеденный стол, достал из планшетки листки и, аккуратно разложив их, щелкнул шариковой ручкой. – Сейчас узнаете. Итак, гражданин, извините за выражение, Ху…
- Хериш!
- А, извиняюсь… Абрам, а по отчеству?
- Нахимович…
- Гроб был приобретён вами?
- Нами, - ответил Абрам Хериш с ненавистью.
- С целью?
- С какой такой целью? Чтобы просто уйти на тот свет! – соврал он. – Чтобы  вас всех не видеть! Закрыть глаза и не видеть!
Родственники вокруг стали неодобрительно перешептываться. 
- Заранее? – спросил милиционер, записывая что-то.
- А что такого? Вы же купляете заранее и впрок картошку? Сахер? А почему я не могу куплять себе гроб, если завтра он станет дефицитом? Или мне идти на кладбище, завернувшись в пелёнки моей правнучки? А если скажут: Абрам Хериш, мы тут подумали и приняли решение, что пенсию дадут только тому, кому сто пятьдесят лет, а кому семьдесят пять, тому не дадут? И на что мне, по-вашему, себя хоронить?
- Подождите, но вы же не один живёте?
Милиционер обвёл рукой наши нестройные ряды.
- Это ведь ваши родственники, как я понимаю?
Абрам Хериш пренебрежительно махнул рукой:
- Какие они родственники! Никакой пользы, - снова соврал он. – Это такие люди, что из экономии похоронят дедушку в чемодане! Мне это надо? Вот и купил для себя впрок, выбрал заранее. Не ел, не кушал.
Родственники взмущенно зашумели.
- Тихо, граждане! – сказал милицонер, похожий на латыша. – Или вас всех удалю из зала. Так и запишем – «приобрёл гроб заранее, не надеясь на помощь родственников». По какой стоимости?
- Чего?
- Почём гроб купили!
- Это я вам не скажу. Коммерческая тайна!
- С какой-такой стати?
- Договорная цена потому что.
Милиционер, который пониже ростом, поморщился, как от зубной боли.
- Я вам, гражданин, извините за выражение, Хериш, на это так скажу. Вы не говорите цену не потому, что это коммерческая тайна или ваш шахер-махер. Вы утаиваете эту информацию по другой причине.
- Какой-такой шахер-махер? – спросил Абрам Хериш невпопад, косясь в сторону двери. Видимо, сильно волнуясь.
- Этот гроб вы не покупали. И он не ваш.   
- А что ли ваш? – вопросом на вопрос ответил старикан. Но милиционер был тёртый калач, он не повел ни единой бровью.
- Рассказываю, как было дело. История будь здоров, не кашляй!
- А я и не кашляю!
- Это я для красного словца. Данный гроб в десять ноль-ноль был похищен из дома номер 56 по улице Кришьяна Вольдемара, где сегодня похороны.
- Мама! – вскрикнула Илонкина тётка Сара и схватилась за дядю Лазаря.
- Так в гробу кто-то есть? – спросил дядя Лазарь, и все задрожали от страха.
- Я этого не вынесу! – вскрикнула тётя Дора и действительно, упала в обморок. Все забегали по квартире, топая ногами. Запахло нашатырём и коньяком дяди Лазаря.
- Товарищ милиционер, - спросил дядя Лазарь на повышенных тонах. Выпив, он всегда немного глох и говорил громко и нервно. – Вы можете нам определённо сказать: в гробу есть кто или нет?
- Не берите в голову, - ответил латыш легкомысленно.
- Да вы что, с ума сошли!
- Выбирайте выражения, гражданин. Может, есть, а может, нет. Русская рулетка. Сути дела не меняет.
- Как это не меняет?
- Да так, молча.
- Я не понимаю вашей легкомысленности! Здесь же, в конце концов, дети?
- Детям спать пора! В конце концов! Мои дети третий сон видят, а ваши даже не ложились.
- Ну, знаете, не надо меня учить! Вы не Макаренко, в конце концов.
- А откуда вы знаете?
Похожий на хохла ещё более остроумно допрашивал старика:
- И по всему выходит, гражданин, э-э, Хериш, что эту кражу совершили вы. И теперь имеете реальную возможность получить немаленький срок! То есть, провести остатки вашей жизни в тюрьме на радость вашим, надеюсь, немногочисленным врагам.
Абрам Хериш стоял бледный и растерянный и никто не мог понять, по какой причине. То ли его смутила неприятная новость о краже, то ли он  вообразил, что и действительно притащил покойника в дом. Короче, потеряв свой привычный наглый апломб, он стал заикаться и стучать зубами, обвиняя и нападая скорее по инерции. 
- Что вы тут говорите ерунду! На нём не написано, что он краденый! Было темно, я взял его домой, чтобы лучше рассмотреть. Я подумал, что это за ящик такой странный, похожий на гроб? Нет, если вам надо, берите его назад, на чёрта он мне сдался! Я просто шёл мимо, и я честно спросил у пробегавших мимо людей: это не ваше? А мне все отвечали: нет, не наше и быстро убегали. И я сказал себе: его надо брать наверх, а то утащат другие люди. Только по этой причине он тут.
- И вы его не открывали?
- Как его откроешь, если он запертый на ключ?
- Ну, это в корне меняет дело, - сказал милиционер.   
Он вынул из кармана звонкую горстку железок, нашел самую длинную и  острую и ловко ковырнул ею в замке деревянного ящика. Тяжёлая крышка неожиданно легко отошла в сторону. Затаив дыхание, готовые в любой момент разбежаться по углам, мы трусливо глянули внутрь. Гроб был под завязку набит узлами, из которых в разные стороны что-то выпирало. Вряд ли это покойник, решили мы все и не ошиблись. Когда составят протокол, там будет перечень самых разных вещей на двадцати пяти страницах.
Милиционеры нам все рассказали. Два «гастролёра»-афериста, предположительно из Литвы, следили за богатой квартирой драматурга Кирштейна Яниса Леопольдовича, лауреата, между прочим, премии имени Ленинского комсомола Латвии. Узнав, что тот выехал на юрмальскую дачу, влезли в его квартиру, взломав один за другим все четыре сложных голландских замка. Из квартиры было похищено десять тысяч рублей, меховые изделия, ювелирные украшения жены драматурга, фарфоровая посуда, богемское стекло, приемник «ВЭФ» и даже удостоверение лауреата премии Ленинского комсомола Латвии. Из простыней и одеял воры навязали шесть узлов, чтобы унести наиболее ценные вещи. Узлы в лифт не вошли, и злоумышленники, чтобы не вызывать подозрений, пошли по лестнице пешком.
Тремя этажами ниже у дверей квартиры гражданки Бендрате Сильвы Яновны, 1895 года рождения стоял новенький и ещё совершенно пустой гроб. Гражданка умерла два дня тому назад в своей постели от старости и в тот момент, когда воры спускались из ограбленной квартиры, бабушкины соседки заканчивали с её похоронным гардеробом.
Воры сложили краденое в гроб, подняли на плечи и вышли с ним из дома. Кто-то, покуривая в окно, увидел странную процессию и спросил: куда несут гроб и с какой целью? Хитроумные злоумышленники ответили, что гроб с сучками и у покупателя поэтому претензии, поэтому изделие возвращают в магазин похоронных принадлежностей на замену. По счастливой случайности курильщик был тем, кто этот гроб покупал, из-за чего у него возникло сомнение в правдивости услышанной им информации и он позвонил в милицию.
- На поиски кинули весь наш райотдел. Задействовали кинологов, все ПМГ, передвижные милицейские группы. Подняли на ноги отряды ДНД, добровольных дружинников. Такого дела вообще никогда не было, чтобы стащили гроб! Просто позор, ни в какие ворота! Мы ищем с самого утра и просто с ног сбились, - милиционер с любовью оглядел деревянный ящик. – Ну, думали, совершенный «мертвяк», мёртвое дело. Наверняка на дрова порубили, шашлычок пожарили, а вещи припрятали. Когда подозреваемых вспугнули, они пошли закоулками куда-то в ваш район. Но, сами понимаете, передвигаться с такой штукой среди дня не очень удобно, вот они и спрятали его в вашем дворе, чтобы, как я понимаю, вернуться за ним ночью. Закидали сверху ветками, затянули куском найденного на помойке брезента, и всё бы было чин-чинарём, если бы не гражданин, э-э, всё забываю вашу фамилию, помню, что от какого-то нехорошего слова. Ху…?
- Хе!
- А, Хериш, ну да! Прошу пардону у честной публики… Гражданин Хериш, если верить его показаниям, просто случайно шёл мимо и гроб обнаружил. Думая, что он бесхозный, организовал из местных граждан такелажную, так сказать, группу захвата, и те доставили гроб в вашу квартиру, - закончил милиционер. – Вот и весь фокус.
- Значит, Абрам Хериш ни в чем не виноват и может быть свободен? – обрадовался я за нашего пердимонокля.
- Без вопросов! Какие претензии, вы что? Спасибо за бескорыстную, так  сказать, добровольную помощь органам правопорядка. Приметы злоумышленников нам известны. На ночь оставим засаду. Если начнётся пальба, не удивляйтесь. Гроб заберём, вещички опишем. Всё, как говорится, чин-чинарём. Спасибо, граждане, за службу! 
Он с важным видом оглядел нашу компашку, и строгим голосом дал нам всем, как он выразился, предписание:
- Так сказать, совет постороннего на будущее. Мало ли, по дворам ходите, по помойкам. Огонь, вода и мусорные баки, как говорится. Если увидите что-то, как вы считаете, бесхозное, предупредите от греха подальше милицию. Всякое может быть. А вдруг – краденное? Потом не отмоетесь. Надеюсь, - пошутил он на прощание, - претензий к нам нет? Ну и хорошо.
Лучше бы он этого не говорил! У Абрама Хериша и так, неприятный, визгливый голос, а тут – просто караул, вопль на самой высокой ноте:
- Есть претензии! Конечно, есть!
Это прозвучало как известное ленинское: «Есть такая партия!». Почувствовав неладное, я сделал попытку утащить старикана из кухни, но не смог. Абрам Хериш вырвался и замахал руками перед лицами милиционеров.
- Ишь, как всё повернули, умники! Мёртвое дело, мёртвое дело! Для Абрама Хериша нет мёртвых дел, он сделал за вас работу и где его награда? Вы говорите ему: спасибо, Абрам Хериш, но Абрам Хериш не намажет ваше «спасибо» на  хлебную корку!    
Милиционеры ошалело переглянулись:
- Про кого он говорит?
Я сделал попытку объяснить, что Абрам Хериш любит говорить о себе в третьем лице, но тут они совсем запутались и ничего не поняли. Тем временем в голове сумасшедшего старика быстро-быстро заработал какой-то хитрый механизм и выдал продукт в виде отточенной фразы:
- Я требую свои законные сорок процентов за отрытый клад!
Когда до милиционеров дошёл смысл сказанного, они очень сильно на старикана  обиделись. Стали хватать его за руки, так как Абрам Хериш вырывался, и предпринимали попытку утащить его за собой из квартиры.
– Ах, вот вы как! – говорили они, кружа за ним вокруг кухонного стола. – Тогда вы поедете с нами! Сейчас мы на вас подвесим это дельце. Какие же алчные люди, оказывается, живут в Риге! На чужом горе зарабатывают! Не выйдет, как вас там, гражданин, Ху, то есть, Хе, даже не мечтайте! В отделении с вами побеседуют без свидетелей. Ну-ка, ну-ка, ну-ка, а вот и не надо оказывать сопротивление властям, выдираться не надо, вы только усугубите свою вину!
Я изловчился, сгрёб деда в охапку и запихнул в ванную комнату. Абрам Хериш пытался выскользнуть, но я захлопнул перед ним дверь и закрыл на задвижку.
- Дорогие товарищи, - сказал я милиционерам, - дедушка неуклюже пошутил! Он так со всеми. Мы уже привыкли! Брякнет что-нибудь, хоть стой, хоть падай. Никаких процентов – боже упаси! - нам не надо, у нас всего полно! Спасибо вам за всё, будете рядом, заходите на чай с тортиком. 
 - Если они придут снова, я их покидаю головами в лифт, - сказал Абрам Хериш, выйдя на свободу. Милиция и гроб, не сразу, правда, но уехали. И народ тоже рассосался по комнатам, правда, далеко не в один момент. Кое-кто до последнего требовал вскрыть дверь ванной комнаты и устроить старикану суд Линча, но я не дал и вместо благодарности услышал: – Послушайте, вы, квартирант! Сказать вам, кто вы есть такой? Вы есть самый настоящий дурак! Дурак из дураков! Просто сумасшедший идиёт.
- Это ещё почему?
- Да потому, что никакие они не милиционеры! Это одна банда переодетых аферистов! Вы просили показать документы? У них их нет, я вас уверяю! Это ворье! Абрам Хериш держал эту банду на кручке, но вы помешали их вывести на чистую воду! Двух аферистов! Я их сразу раскусил! Такие хитрые ослы, изображают милиционеров! Вы думаете, они повезут вещички тому, у кого украдены? Майн готт, какой вы наивный идиёт! Уверяю вас, сейчас они сидят под лестницей и делят всё между собою двумями.
- Да ладно вам наговаривать!
- Вот вам и «да ладно»! Делят и хохочут: как ловко мы надули дурака-еврея! Идиёты! Вы ничего не понимаете в людях, это такие бандиты! Их надо бежать разоблачить, а всё забрать себе!
- В следующий раз, - сказал я, выдержав леденящий душу, прямо-таки волчий взгляд. Вот тоже парадокс: Абрам Хериш - санитар леса? Волк, но только без зубов. И тех волков, которых сколько не корми, все в этот самый лес и смотрит. Вот именно таким недовольным, да нет, просто испепеляющим взглядом, каким смотрит на меня Абрам Хериш сейчас. Но это ещё цветочки. Ягоды впереди.