Хранительница

    Меня давно интересовали люди, посвятившие годы, а то и всю жизнь работе в закрытых пространствах, собирающих и хранящих всевозможную информацию о нашей жизни, приметы уходящего времени.

    Помню, как наш музей-заповедник начал необычную акцию – собирание клада из копеечных монет. Именно тогда я расспрашивала об истоках этой идеи одну молодую сотрудницу отдела, у дверей которого и был установлен сундук с изрядным количеством монет. Мы задержались и уходили из музея, наверное, последние. Была лунная ночь, башни и зубцы стен четко вырисовались на фоне темно-синего неба, и казалось, что они сдвигаются вокруг нас, то ли защищая, то ли предупреждая о чем-то. Тогда я и спросила мою спутницу, не дают ли как-то о себе знать реликвии, многим из которых не одно столетие возраста? Женщина была молода и красива, мой вопрос ее рассмешил: никаких голосов за спиной, шуршание шагов в пустых ночных коридорах она не слышала. Но потом задумалась: в башнях и храмах с бесценными реликвиями, в ауре вот так, как сейчас затихшего монастыря, есть что-то особенное.

    Чуть позднее такой же вопрос я задала в художественном музее: как живется его сотрудникам под постоянными взглядами давно ушедших, но таких живых глаз генералов 1812 года, томных пышнотелых купчих, величавых князей и княгинь. Моя собеседница, оказалось, такого влияния на себе не чувствовала, но рассказала, что была из смотрительниц – одного из самых главных залов, которая, приходя утром на работу, всегда кланялась портретам в пояс. И говорила обязательно: «Здравствуйте, господа!». Потом поправляла слегка покосившиеся тяжелые рамы, которые с вечера висели строго, как надо.

     Потом несколько лет я подумывала о том, как бы провести ночь в театре, после того как опустился занавес и уйдет последний зритель. Как-то не получилось.

     Но газета, хоть и живет, по словам Юлиуса Фучика, один день – тоже хранительница этого дня, память о современниках. И вот однажды, редакцию тогда оберегали не нынешние охранники, а старушки, я свой замысел – переночевать в редакции – выполнила. Это была глупая затея. Прежде всего, потому, что в моем тогдашнем кабинете просто не на что было прилечь. Конечно, не спалось. Но я вдруг вспомнила, как совсем недавно в нашей крошечной столовой мы обедали с тогдашним заведующим  промышленным отделом, фронтовиком Евгением Кулешовым. И я сказала Жене, что почему-то всегда с благодарностью вспоминаю, как однажды несла с рынка тяжелую сумку с овощами и встретила его. Он, не говоря ни слова, отобрал у меня сумку и проводил до дома. Тогда он смущенно улыбнулся. А на следующее утро я узнала – ночью Жени не стало.

    Потом мне вспомнился наш редактор Александр Иванов, тяжело заболевший в самом расцвете сил. Мы, не веря в беду, все ходили к нему в больницу, а каждую ночь по заведенной тогда традиции, подписав номер в свет, дежурный обязательно завозил в больницу свежий номер газеты. И еще многие вспомнились, с трудом дождалась утра. И не знаю, то ли приснились они мне, то ли моя память их привела ко мне.

    Об этом же я спросила и Эльзу Николаевну Лунину, главного архивиста Ярославского архива новейшей истории (бывший партийный архив), ровно полвека отдавшей своему делу. А она вдруг сказала, что в последние месяцы часто с горечью работает с документами. Причина самая вроде бы нелепая – перевод документов «на цифру». Технический прогресс: все труднее хранить документы, места мало. В Ярославском архиве основную часть дел составляют документы с 1917 года. В небольшом объеме представлены документы более раннего времени: о забастовке Большой Ярославской мануфактуры 1895 года, о расстреле текстильщиков Фанагорийским полком, судебные дела об этом, документы истпарта о партийном строительстве до 1971 года в Ярославле. Сейчас в архиве 80 тысяч разных дел, а жизнь идет вперед.

    Оригиналы их и после копирования на пленку пока занимают свои папки в хранилищах архива, но когда-то встанет вопрос об их уничтожении? А Эльза Николаевна рассказывает, что стоит ей взять хрупкий листок бумаги, исписанный нашим полуграмотным предком выцветшим  карандашом, у которого заболела корова, или треугольник солдатской весточки, как слышится ей голос писавшего, видится усталое лицо солдата у печурки в землянке или приткнувшегося в окопе командира с планшеткой на колене.

    Однажды она рассказала, что встречала женщин-архивариусов, которые почему-то в одиночку избегали заходить в хранилище. Почему – объяснить так и не могли. А я сама, и со слов своих знакомых знаю: у Эльзы Луниной какая-то  необъяснимая  способность общения с океаном человеческих документов. Стоит сделать ей запрос на любую, всегда неожиданную тему, как в самое короткое время она находит среди тысяч папок ту, самую нужную. Как будто они сами подсказывают ей путь…

    А каким образом она попала на эту работу? Что ее  сюда привело?
Жила семья Луниных на улице Кирова. Отец работал в пекарне по соседству, как мы догадываемся - в будущем «Красном пекаре». Мать – социальный работник, перед войной не работала из-за болезни второго ребенка. Николай Лунин ушел на фронт в июле 1941 года. Писал, что занимается обеспечением пропитания тех, кто на передовой. О важности и сложности этой службы говорить не приходится, но прошел почти всю войну, дошел до польского города, который вроде бы назывался Грецк, был отправлен вдвоем с товарищем в разведку и не вернулись. В Ярославль пришло сообщение: «пропал без вести». Эти слова врезались в сознание  его маленькой дочки навсегда. Такая вот деталь.

    Оказалось, что мы с Эльзой учились в одной школе № 34, только с разрывом на много лет. Учились у одного отличного преподавателя-историка. Только вот я не знала – фронтовика. Мы, послевоенные старшеклассницы из женской школы  побаивались его строгости и сухости. Эльза историка обожала, как и молодую преподавательницу географии. Удивительным образом оба эти преподавателя давали ей надежду найти пропавшего отца. Хотя обращение в Подольский  архив Министерства обороны, в другие военные ведомства долгое время были безрезультатны. К тому же, чем  дальше, тем больше интересовала ее история СССР и Великой Отечественной войны. Не случайно с аттестатом зрелости направилась она в Московский историко-архивный институт.

    Конкурс был фантастический. Первая попытка была неудачной. Эльза вернулась домой, устроилась на работу в лабораторию НИИМСК и поступила в вечерний университет Марксизма-Ленинизма. Окончание его давало возможность на льготы при поступлении на заочное отделение избранного ею института. Потом так и вышло. Но на глаза попалось объявление – в архив новейшей истории требуется технический сотрудник. Директором его был наш бывший редактор «Северного» Игнат Игнатович Никитин. К нему-то и пришла заочница-первокурсница Эльза Лунина. Он встретил ее внимательно, но поинтересовался, где сейчас работает, сколько получает. И честно сказал, что в архиве зарплата намного меньше – так что стоит подумать. Ей же думать не надо было – сказала матери о новой работе, та сразу посоветовала: переживем! До сих пор помнит свой первый фонд «960», Арефинский райком партии, который пришлось описывать.

    Тогда штат партархива обкома КПСС состоял из пяти человек. Помещения своего не было. Это позднее состоятся переселения, перемещения, продвижения по службе, наконец, новое здание на проспекте Октября. В эти же годы произошло еще одно важное событие – дорога к отцу. Готовились к очередной  годовщине Победы. Эльза Николаевна изучала историю Ярославской Коммунистической 234-дивизии. Попали ей в руки воспоминания маршала Жукова с главой о Висло-Одерской операции – последнем «адресе» ее отца. В мемуарах было много военных карт. Она с лупой прошлась по каждому квадрату. В Познанском воеводстве нашла название, указанное в похоронном сообщении. Написала в Познань, в местный партийный комитет. Ей тут же  ответили, что есть здесь небольшое советское кладбище, радушно пригласили приехать, навести справки на месте.

    В 1986 году Эльза с сыном отправилась в Польшу. Их проводили на советское  мемориальное кладбище в городе Грецк. Это были братские захоронения, имя Николая Лунина на плитах не значилось. Рядом с одним из захоронений оказалась могила двух погибших. Они значились неизвестными. Дата их гибели совпадала с извещением отца. И вот что-то подсказало, что здесь может быть похоронен отец и дед. Впоследствии школьники местной школы писали много лет в Ярославль, что ухаживают за могилой, она всегда в порядке. Теперь – неизвестно…

    А документы войны в ярославском архиве особо бережно сохраняются. Это не просто наш местный патриотизм. В 1985 году проходила  Всесоюзная конференция архивных работников, посвященная сохранению документов войны. Там Эльза выступала с докладом. И она назвала цифру – 20 тысяч дел периода войны хранится в архиве. Зал замер, не могли скрыть изумления члены президиума:
     - Вы не ошиблись? 20 тысяч?

     Нет, точно. Дело в том, что тон в сохранении документов войны задавал тогдашний первый секретарь обкома Алексей Николаевич Ларионов. Он получал большое количество писем от бойцов и командиров ярославских дивизий. Кто-то просил дров – замерзает семья, у кого-то печь неисправна, дети нуждаются в помощи, давно нет писем из дома. Бывшие партработники рассказывали о боевых буднях дивизий, о судьбах ярославцев. Да и неважно, партийный или беспартийный  был автор письма, А.Н. Ларионов  всегда делал пометку: «сохранить», «в архив», «хранить вечно». В других архивах дело было поставлено хуже, и на конференции поставили вопрос о большей ответственности руководителей за архив на своих участках.

    Однажды Эльза, готовя материал для какой-то очередной экспозиции, вдруг обратила внимание на знакомый почерк. Вчиталась – Юрий Андропов,  руководивший в 1943 году партизанским движением в Карело-Финской АССР, писал Ларионову. Письмо послужило отправной точкой для корреспонденции в «Северный край».

    Потом Эльза Николаевна собрала переписку генерала Павла Ивановича Батова с учителем и ребятами из Фелисовской школы Рыбинского района о Сталинградской битве, пленении Паулюса, о героях 65-армии, фотографии.

     Однажды наш корреспондент Виктор Храпченков поинтересовался у  Эльзы Николаевны, нельзя ли найти списки юнг, отправившихся  в 1942 – 1944 годах из Ярославля в Соловецкую школу юнг. Списков в архиве не было – имелись  только цифры направленных на обучение. Сведения находились в Ленинграде в военно-морском архиве. Но для этой работы нужны были специалисты. Совет ветеранов города обратился с просьбой к Луниной. Дважды она ездила в командировку, составила список на несколько сотен ярославских юнг. А в Ярославле в конечном счете открылась при совете ветеранов секция юнг, в настоящее время за Волгой будет заложена Аллея соловецких юнг.

    Я сама не раз обращалась к Эльзе Николаевне. Особенно долго мы работали с ней, когда занималась я печальной темой – историей Ярославского дворца пионеров, в пятидесятые годы считавшегося одним из лучших дворцов в Союзе – Ленинградский, Тбилисский и наш. Сама Эльза Лунина занималась здесь в танцевальном коллективе. Так что связывало нас не только деловое сотрудничество, а родство, навсегда объединившие нас бывших дворцовских кружковцев всех интересов.

    Каждый день на столе читального зала меня ждало несколько папок, в которых хранились материалы о каком-то этапе дворцовской эпопеи. Его открытие стало заботой всей области: с ярославских и рыбинских заводов шло оборудование для технических кружков, гаврилов-ямцы присылали ткань для портьер, строители находили лучший паркет для его залов и фойе, приглашенные из Палеха художники разрисовывали стены Ленинской комнаты и фойе. Так вот - в папках даже были сделаны закладки, где какой материал мне искать, что уж совсем не входило в обязанности заведующей читальным залом.

    Еще, пожалуй, более тесные контакты сложились во время подготовки к 100-летнему юбилею нашей газеты. Эльза и сама крепко связана с газетой – более полусотни корреспонденций опубликовано на ее страницах, и все – на основе интересных архивных находок. В предъюбилейные дни, наверное, все сотрудники редакции поработали в архиве. Мне, я помню,  достался самый сложный период истории газеты – 30-е годы. Кажется, мы вместе переживали ту атмосферу редакции, опасность работы, потерю коллег.

    Эльзе Николаевне это, пожалуй, свойственно особенно – как будто все годы и события нашей новейшей истории она переживает очень лично. И поэтому не только отличное образование, совершенное знание этапов истории, маршруты к тому или иному острову информаций создают удивительные ощущения – она знает все 800 тысяч дел, помнит имена подписавших их людей.
 
    Тут и редкие, но обязательные для архивного работника индивидуальные качества – действительно, редкая чистота памяти, с юности откуда-то пришедшее умение разбирать самый непонятный почерк, самую главную заботу иногда полуграмотного человека? Все это служит ей маячком в необозримом океане информации, истории.

    Особенно напряженная работа в архиве наступила после восстановления Демидовского университета. Большое количество посетителей, работавших над подготовкой кандидатских и докторских диссертаций, повысившийся интерес  студентов к проблемам новейшей истории страны.

    А сейчас в читальном зале пустовато. Эльза Николаевна с огорчением отмечает – у специалистов снизился интерес к истории ХХ века. Слишком много копий наломано вокруг минувших событий, меньше желающих выбирать темой для научной  работы, диссертации, факты недавнего прошлого, слишком запутанной их оценки. Но архив хранит свои сокровища для подходящего времени.

    Наш  разговор состоялся  в дни, когда погибал «Северный край». Она с отчаянием переживала это вместе с нами. Не только, как подписчик четырех поколений нашей газеты, но и как специалист, оценивающий невосполнимость этой потери. Для нее «Северный» - тоже источник и хранитель информации. И вот мы его потеряли – все вместе.