Немеркнущие дали Часть - 4 Война была народною

НЕМЕРКНУЩИЕ ДАЛИ





ЧАСТЬ - 4






ВОЙНА БЫЛА НАРОДНОЮ














  НАКАНУНЕ

  Проснулся Алексей рано. Первые лучи солнца, пробиваясь в окно сквозь кроны деревьев, оставляли на стене и потолке светлые пятна. Ветерок своим дыханием раскачивал развесистые ветки лип и клёнов. На солнечных местах квартиры как будто волшебный художник тенью писал различные причудливые, словно живые, картины.
      В открытую форточку со свежим воздухом влетали голоса щебечущих птиц. Они тоже проснулись и от всей души с искренней радостью встречают рассвет,  наступление нового  тёплого летнего дня. В гнёздах пищали  птенцы, наверное, не только воспевая гимн солнцу, но и требуя от родителей завтрака.
     Занимался   новый   трудовой  день со всеми его заботами,  хлопотами, обязанностями.
    Алексей закрыл глаза, но спать ему больше не хотелось. Ему не давали покоя сновидения уходящей  ночи:  какие-то  чужие  злые  люди  в военной форме с автоматами наперевес врываются в их хату и что-то громко кричат на непонятном ему языке на маму и бабушку. Затем их выгоняют во двор, там уже много народу, в основном это женщины  и дети, многие из них и кричат, и плачут.
   
    Сон вернул Алексея в былое, в начало Великой Отечественной войны.
    Он погрузился в воспоминания. Перед глазами, как в старом немом кино, медленно поплыли картинки далёкого, длиною более шестидесяти лет, навсегда ушедшего босоногого детства.
   Многое из того, что происходило в течение нескольких месяцев их подневольной жизни на захваченных территориях, ушло из памяти, выветрилось, улетучилось…
   Но некоторые эпизоды и даже события тогдашних дней глубоко запали в детскую душу и, наверное, теперь уж останутся в памяти до скончания его века.
   Маленький Алёша жил с мамой, папой и бабушкой Марией (маминой мамой) в хате, которую построили Алёшины дедушка Дмитрий Аркадьевич и бабушка Мария Семёновна.
   Дедушки давно уже не было. Он умер задолго до рождения Алёшки.
   У папы Алёши, когда он был ещё маленьким,  отец погиб в гражданскую   войну, а мама умерла от чахотки. Маленький Петя остался сиротою. Сначала беспризорничал, затем воспитывался в детском доме, там же  окончил школу, а затем и педагогический техникум.
В школе, в  которую он попал по распределению,  работала старшей пионервожатой красивая девушка  Вера. Они подружились, полюбили друг друга, а затем и сыграли свадьбу.
В положенное время у Веры и Петра появился на свет Алёшка.
Рядом по соседству в своих хатах многодетными семьями жили мамины родные братья, бабушкины сыновья - средний Пётр с женой Матрёной и старший Стефан с женой Аксиньей.
 Самый младший из братьев – Алексей был ещё холост и жил в родительской хате.
   В Европе бушевала вторая мировая война. Всё ближе и ближе она подкрадывалась к границам нашего государства. Станичная власть, обеспокоенная таким положением вещей, без особого напора и тем более паники стала рекомендовать своему населению строить во дворах укрытия на случай  авиабомбёжек и артобстрелов.   В родительском  доме собралась вся большая семья. На общем совете решили рыть окоп в огороде старшего сына Стефана. На следующий день приступили к работе. Рыли мужики окоп вечерами, после своей основной работы. Но их планам не удалось осуществиться. Германия, нарушив мирный договор, напала на нашу страну.
   Началась Великая Отечественная война, все мужчины ушли на фронт. На хозяйстве остались женщины, старики и дети.
   Им и сеять, и жать, и детей поднимать в эти страшные тяжкие годы.
   Вся работа по рытью окопа выпала в основном на долю бабушкиных  невесток – Аксиньи и Матрёны и их малолетних детей.
    У Аксиньи их было пятеро: Рая – четырнадцати лет, Надя – двенадцати, Маша – четырёх, Алёша – трёх и Витя – всего несколько месяцев от роду.
У Матрёны – четверо: Федя – одиннадцати лет, Коля – девяти, Тоня – четырёх и Петя – совсем маленький.
   Все дети,  кроме самых маленьких, очень хорошо помогали своим мамам.  Одни выбрасывали грунт из ямы на поверхность земли, другие наверху отбрасывали его подальше от краёв, чтобы он не осыпался обратно.
   Вместе с мамами таскали обрезки столбов, доски, спиленные деревья, куски жести, шифера, толи, разную ветошь и прочий подручный материал для перекрытия ямы. Плотно уложив, чтобы не было щелей, всё  сооружение засыпали толстым слоем земли. Ксения и Матрёна работали лопатами, а дети – каждый выбирал для себя посильный  «инструмент».  Кто-то брал небольшое ведро, кто-то – кастрюлю, кто-то миску, а кто поменьше – кроме Вити и Пети, взяв горсть земли, смешно топали к намеченной цели. Спотыкаясь и падая, они просыпали своё драгоценное содержимое, но тут же, хныкая и пуская слезу, поднимались и топали за новыми порциями.
    Алёшина мама – бабушкина дочь Вера - принимала участие в строительстве окопа только после  окончания своей работы в школе.
   Окоп получился на славу – глубиною до двух метров и размерами по периметру  примерно два с половиной на три с половиной метра. Входом в окоп служила зигзагообразная наклонная траншея около пяти метров в длину. Начало её было в кустах крыжовника, а заканчивалась в окопе на уровне его подошвы. Такая конструкция входа вместо ступеней или лестницы, была намного удобнее и безопаснее, особенно для стариков и детей, а также для перемещения, не дай бог, тяжело раненных и больных людей.

 ПЕРВАЯ ЖЕРТВА

  Заканчивался первый год войны. Где - то далеко полыхало её прожорливое пламя. Но мало кто предполагал, что оно доползёт  и до берегов тихого Дона. Несмотря на отчаянное сопротивление наших войск, огромная фашистская сила теснила наши фронты. Война приближалась к Ростову. Всё ближе и ближе слышался гул канонады и взрывы авиабомб. В небе над станицей замелькали фашистские самолёты – разведчики.
   Ещё весною на второй год войны решением местной власти были призваны молодые здоровые женщины и девушки на строительство оборонительных заграждений вокруг станицы. В их числе была и мама Алёши.
   Целыми днями находилась она на работе – рыла
вместе с другими вручную противотанковые рвы, огромные траншеи, блиндажи, окопы.
   И зачастую под наблюдением немецких стервятников. К сожалению, не обходилось и без жертв.
   Однажды  в  очередной  раз старшина вывез их в
степь, телегу и лошадь спрятали в лесополосе, а сами приступили к работе. Где-то в середине дня из-за облаков выскочила немецкая «рама» и направилась в их сторону.
   По команде старшины все побежали прятаться в лесополосу. Одна только Наташа осталась в окопе. Немцы, пролетев над их головами, развернулись
и пошли на второй заход. В этот момент девушка выскочила из окопа на бруствер и стала плясать и петь ядрёные частушки, грозя кулачками фашистам.

   Старшина и все остальные кричали ей бежать в укрытие, но она, войдя в раж, сбросив с себя ботинки, ещё пуще стала выплясывать босыми ногами на сырой земле бруствера, посылая проклятия врагам своей родины.
   Самолёт пошёл на третий круг, а старшина пулею побежал к Наташе. Но силы были неравные. Рама на бреющем полёте с оглушающим рёвом прошла над  танцующей девушкой и над бежавшим   к ней старшиной, выпустив пулемётную очередь.            
     Выполнив  свою  чёрную  работу  и взмыв вверх, она больше не вернулась.
   Старшина подбежал к Наталье.  Она лежала на земле вдоль окопа с множеством ран,  из которых  сочилась алая кровь. На красивом лице застыла улыбка.  Правая рука, с крепко зажатым в кулачке платочком, свисала над ямою. Она уже не дышала, но   старшине   показалось,   что   ещё   бьётся   её
молодое горячее сердце.
   Подбежали остальные  девчата.  Их командир сидел на земле, удерживая на руках бездыханное тело. Женщины, впервые в жизни, увидев такую ужасную смерть, все разом заплакали в голос.   
      Старшина отнёс её к лесопосадке.  Расстелив на телеге плащ-палатку и уложив на неё тело Наташи, все отправились в станицу.
   Мать Алёши, придя вечером домой, едва умывшись и переодевшись,  обо всём случившемся рассказала бабушке. Отказавшись от ужина, она обессиленная свалилась на топчан.
    - О, боже!- всплеснув руками и вытирая рукавом слёзы, произнесла бабушка,- что же с вами остальными – то будет…
И, осеняя себя крестом, вышла из хаты. 
   Алеша, за целый день соскучившись по маме, не давал ей покоя. Она забрала его к себе в постель, уложила рядышком и, лаская по головке, тихо зашептала ему на ушко  какую-то  песенку и   тут же вместе  уснули.
   Девушка Наташа была первой жертвой войны в нашей станице и, к сожалению, не последней.               



ОККУПАЦИЯ

Алёша играл во дворе. Вдруг он услышал гул тяжёлых самолётов. Это летели немецкие бомбордировщики в сторону Сталинграда. Но никто не знает, что у варваров на уме, они могут сбросить свой смертоносный груз на жилые улицы любого населённого пункта. Ведь такое было  не один раз.
   Алёша, бросив все свои игрушки, побежал в хату:
   - Бабушка, бабушка, германец  летит!
   - Слышу, слышу, сынок, уже собираюсь, сейчас побежим в укрытие.
   Она схватила узелок и, выскочив из хаты во двор, подхватила мальчика на руки  и быстро, почти бегом направилась в сторону окопа.
   - Вера, Вера! – Крикнула бабушка дочери, которая собирала в огороде помидоры, - скорее в окоп, немцы летят…
   Дочь, схватив чашку, полную томатов, и, спрятав  её под жердёлой, побежала следом.
По станице уже били пушки, где-то недалеко рвались снаряды, шальные осколки свистели над головами.
   Не добежав  метров пяти до окопа, бабушка неожиданно упала, уронив Алёшу. Она пыталась подняться, но у неё никак не получалось, жгучая боль пронизывала её тело. Мальчик, ничего не понимая, сидел возле бабушки и плакал. Дочь, бежавшая следом, опустилась возле неё на колени. На кофточке под правой лопаткой появилось кровяное пятно, которое разрасталось всё больше и больше. Испугавшись, Вера заплакала и стала громко звать на помощь. Из укрытия выглянула самая смелая и бойкая девочка Рая, за нею Ксения и Матрёна. Они втроём перенесли бабушку в подвал, а Алёшу подхватила мама. В окопе было очень темно и душно, зажгли небольшую коптилку. Её дрожащее пламя слабо осветило подвал.
   Земляной пол был застелен соломой. На соломе на животе лежала раненая бабушка и тихо стонала.
   Поднеся поближе коптилку, женщины увидели, что большая часть одежды пропиталась кровью, а из тела чуть ниже правой лопатки торчит осколок. Невестки, дрожащими руками принялись его извлекать. На удивление, он поддался очень легко, но снова пошла кровь. Женщины, смачивая чистые лоскуты в растворе марганца, протёрли рану, затем, сделав тампон и наложив его сверху, затянули косынками. Это была первая в их жизни такая сложная перевязка.
   И в этот момент с улицы донёсся сильный глухой
удар, а затем взрыв огромной силы. С потолка посыпалась земля, потухла коптилка, окоп погрузился во тьму, воцарилась жуткая тишина.
Как позже стало известно – это недалеко от их окопа, за мельницей, разорвалась сброшенная с немецкого самолёта авиабомба большой мощности, оставив на месте взрыва жуткие следы преступления - огромную воронку в земле,                разрушенные строения и, самое печальное, мёртвые тела ни в чём не виноватых мирных людей.
   Долго ещё в тревожном молчании сидели в окопе на соломе три семьи, связанные родственными узами. О чём они думали?
   Да каждый о своём, а в итоге об одном и том же. Бабушка, наверное, о своих сыновьях и зяте, которые воюют на фронтах с фашистами, а невестки и дочь о своих мужьях, о детях, которых как-то надо теперь уберечь и спасти  от нашествия варваров, о том, как выжить на своей родной земле, если её захватят враги.
   В эти тягостные минуты тишины даже дети стали серьёзными,  как будто  бы  сразу повзрослели  и  поняли, что произошло в их жизни. Они прекратили кричать, спорить, смеяться…
Прижавшись покрепче к своим мамам, они застыли  и в грусти, и в печали.
   Самое страшное произошло на следующий день.
   Он хорошо помнит, как мама, с ним маленьким на руках, стоит в хате между топчаном и койкой, прижавшись спиной к глухой стенке перед вооружёнными до зубов немецкими солдатами, а он, испугавшись страшных чужеземных  незваных «гостей», крепко обхватив ручонками мамину шею и впившись всем своим существом в её тело, почти на самое ухо, потихоньку всхлипывает.
   Бабушка,  пятясь назад от немцев,  прислонившись спиною к святому углу, осеняла крестом себя  и их с мамою, сквозь слёзы нашёптывая молитвы.
   Это было в  далёком  1942 году, жарким летом, когда его родная семья, родная хата,  родная станица подверглись оккупации немецко-фашистскими захватчиками.
   В станицу вошли германские войска.
   В первые дни оккупации немцы вели себя нахально, развязно и жестоко. Они рыскали по станице, выискивая партизан, коммунистов, комсомольцев, подпольщиков, руководителей предприятий и колхозов, членов и активистов сельских советов.
   Начались повальные грабежи,  массовые аресты и расстрелы. Ценные вещи, оборудование  и хлеб фашисты грузили в вагоны и эшелонами отправляли к себе  в Третий рейх.
   Полилась кровь безоружных, беззащитных людей.  Каждая семья погрузилась в томительные  ожидания арестов, пыток и смерти.                Молодых и здоровых девушек и женщин угоняли в Германию.
   Так выглядел «новый порядок», который принесли на нашу землю фашисты.

      
           С «БАРСКОГО» СТОЛА
               
   Шёл четвёртый месяц оккупации. Немцы как-то приутихли, но не потому,
что грабить было нечего, а потому, что в станице и районе стали активно действовать подпольные организации. Они взрывали вражескую технику с обслуживающим персоналом, пускали под откос воинские эшелоны, идущие на Сталинград, обрывали линии связи, выводили из строя оставшуюся советскую технику.
    У местного населения прошёл шок первых дней оккупации. Действия подпольных групп воодушевляли его, народ понимал, что у него есть защитники. По утрам на улицах люди читали расклеенные по ночам подпольщиками листовки, из которых узнавали о действительном положении на фронтах: о разгроме немецких армий под Москвой, о тяжёлых боях под Сталинградом, об обороне нашими войсками Кавказа.
   Каждая листовка заканчивалась словами: «Да здравствует Красная Армия! Смерть немецким оккупантам!»
   Немцы, особенно рядовые солдаты, видимо, стали задумываться и осознавать свою участь, своё ужасное безнадёжное положение. Они уже мягче относились к местному населению и не потому, что полюбили его, просто теперь  боялись станичников и скорее думали о том, как бы им развернуться в обратную сторону, чтобы хоть как-то живыми добраться до своей Германии, до родной семьи.
   Бабушка сидела в передней комнате за кухонным столом у окна и порола по швам старое, потёртое женское пальто, чтобы, перелицевав его, сшить к холодам Алёше пальтишко. Мальчик тут же на полу возился со своими игрушками. Вдруг в коридоре послышались шаги и громкая немецкая речь. В переднюю вошли постояльцы – три немецких солдата. Они жили в смежной комнате, в зале. Бабушка тут же подхватила мальчишку и, усадив его на колени, покрепче прижала к себе.
   Немцы прошли в «свою» комнату, долго  о чём-то серьёзно шумели, потом постепенно успокоились. Бабушка опустила Алёшу с колен на пол к игрушкам.
   - Играй, сынок, не бойся, а  мне  работать надо, тебе ведь пальто шью,- сказала, улыбаясь, она  и продолжила своё дело.
      Из комнаты постояльцев поплыли по всей хате вкусные ароматные запахи. Немцы трапезничали.
Сейчас Алексей с грустной улыбкой вспоминает, как тогда его, маленького мальчика, не всегда сытого, потянуло на аппетитные запахи, как он потихоньку подошёл  к открытой двери и, взявшись ручонкой за косяк, замер у порога, заглядывая к ним в комнату.
     Бабушка тоже, бросив свой взгляд в сторону зала, вдруг увидела его у двери немцев. Моментально подхватившись, подбежала к нему. Подняв внука на руки, гладя по головке и целуя его, она тихо приговаривала:
     - Алёша, миленький, туда нельзя, больше туда не ходи, не надо, пожалуйста.
     Бабушка посадила его на топчан, который стоял за   печкой,  а  сама,  быстро   похватав  лоскуты,
спрятала их под подушку.  Она  собиралась   взять
внука и выйти на улицу.
    Неожиданно из зала в переднюю вошёл немецкий солдат, лет сорока пяти с седыми висками.
   Бабушка тут же подошла к топчану и прикрыла собою Алёшу.
   Немец на плохом русском языке, указывая пальцем на Алёшу, спросил у бабушки:
   - Киндэр, киндэр?  Имья малшик? Как звать малшик?
   Бабушка, глядя на него, тихо и спокойно ответила:
   - Алёша,  Алексей…
   - О, май сын Вальтэр, Вальтэр!, - гордо и радостно выкрикивал немец, выбрасывая с зажатым кулаком вверх руку и, вдруг, резко повернувшись, быстро пошёл в свою комнату и тут же вернулся. Он протянул бабушке пачку галет, плитку шоколада и банку тушёнки, а Алёше горсть шоколадных конфет.
   Бабушка поначалу вежливо отказывалась от угощения, но немец настаивал. Во избежание неприятностей, она приняла гостинцы, поблагодарив постояльца.
   Немец в хорошем настроении пошёл к себе в комнату, напевая какую-то весёлую песенку, видимо, вспоминая своего Вальтэра, свою семью в далёкой Германии.
  А бабушка, умываясь горькими слезами, спрятала подарки  в  кухонный стол, одела потеплее внука и вышла с ним из хаты во двор.


  ЗА ЦЕНОЙ НЕ СТОЯЛИ

   На некоторых хуторах немцев не было. Они там появлялись наскоками. Властвовали там  полицаи. Немцы назначали их в основном из местного населения, из тех, кто был обижен советской властью, кто органически ненавидел советских людей. По своей жестокости они ничем не уступали фашистам, а некоторые даже превосходили их. Так они рьяно отрабатывали  те «сребреники», которые им бросали хозяева.
   На хуторе Рясном под Егорлыкской жила троюродная сестра мамы Алексея- тётя Ганя Ващенко.  Её хата в хуторском ряду была  самой крайней. Жила она  со своими взрослыми сыновьями Николаем и Анатолием.
   Ребята работали в местном колхозе. Когда началась   война,   их   мобилизовали   в   Красную Армию.   Попали   они  в  танковые  войска.   После кратковременных курсов – сразу  же  на фронт под  Москву, на оборону нашей столицы.
     Однажды в декабре 1942 года ночью кто-то тихо, как будто крадучись, постучал в окно. Тётя Ганя поднялась, откинула в окне занавеску. Пристально вглядываясь в темноту, никого там не заметила. Один только мелкий снег в оконном просвете падал на землю. Зимы тогда были суровые – снежные и морозные. Бывало так, что по хутору хаты заносило по самые трубы. 
   -Наверное, мне показалось,- подумала она. Заглянув в печку, прочистила поддувало, добавила чуть-чуть угля и снова легла. В хате было тепло и светло от горящей печи.
   Спать ей не хотелось. Она вспоминала своих сынов, как им там родимым на фронте? Последнее письмо получила от Анатолия в конце января 1942 года, с тех пор почти год прошёл. Письмо хорошее, светлое, радостное, о том, как они воюют с врагами.  А потом и сам Левитан по радио рассказывал, как наши разгромили немцев под Москвою. Сколько было радости, в колхозе митинг провели, выступили председатель и парторг, а потом родители читали письма своих детей с фронтов, прочитала своё и Агриппина. Долго ей хлопали  колхозники… 
   Она поднялась, подошла к иконам и стала за них молиться.
   В это время опять послышался тихий стук в окошко. Тётя отвела в сторону занавеску. Под окном стояла незнакомая женщина.
   -Тётенька, пустите погреться, пожалуйста,- послышался тихий голос с улицы.
Сделав пригласительный жест рукой, она направилась открывать дверь.
   - Сейчас, сейчас, уже открываю,- ответила из сеней хозяйка.
   Вместе с клубами морозного воздуха,  запорошённая  снегом с головы до пят, в хату вошла женщина среднего роста в потёртом деревенском полушубке, в стареньких подшитых валенках и в вязаном  шерстяном платке, с котомкой за плечами.
   Приветствуя  хозяйку и принося ей свои извинения за беспокойство в столь поздний час, она стала стряхивать с себя снег.
   -Проходите, раздевайтесь, садитесь ближе к печи, - предложила тётя своей гостье, а сама, прошуровав ещё раз топку и, добавив  угля, поставила на плиту чайник.
   Когда гостья сняла  с себя верхнюю одежду, то, к удивлению тёти, оказалось, что это очень милая небольшого роста русоволосая  девушка лет восемнадцати - двадцати не более. Она стряхнула в сенях платок, вошла в комнату и повесила его на гвозди поверх оконной занавески, тщательно расправляя его по периметру всего окна.
    -Правильно,- сказала тётя,- так быстрее высохнет, а валенки положи на скамейку ближе к печи.
   Она зажгла лампу и, прикрутив фитиль, стала готовить ужин.
   Девушка достала из котомки сухари, сахар-рафинад, кусочек сала и положила на стол.
   -Что ты, милая, спрячь сейчас же, у тебя, наверное, дорога дальняя, в пути всё пригодится. Тебя как зовут?
    Валерия… Лера,- ответила гостья, хрустя сухарём и запивая его горячим чаем из кружки.
   -А меня тётя Ганя, вот и познакомились. Что же ты, милая, сухарями зубы портишь, бери хлеб или уж сухари свои опусти в кипяток. Ты молодая, красивая, а мне как раз невестки нужны. Зачем они мне беззубые? Посмотри, какие у меня орлы,- то ли шутя, то ли всерьёз обратилась она к Лере, показывая на стену,  где висели фотокарточки её сыновей.
   У девушки спало напряжение. Она впервые улыбнулась и, подойдя поближе, стала рассматривать карточки.
    Тётя сняла их и передала Лере, усадив её у печи на лавку.  Не спеша, придвинув поближе  табуретку к печке и поставив  на неё лампу, села рядом с девушкой.
   -Какие мужественные и добрые лица, как их зовут?
   -Вот старшенький - Николай, а это младший Толя.  Очень  хорошие  ребята,  послушные, работящие, сами никого не обидят,  да и другим не позволят.   
   - А  где они сейчас, почему вы одни?
   -Да где же им быть? Там, где и все… Провожали мы их в армию всем хутором. После кратковременных курсов – на фронт… В танкистах воюют.
   Она вскочила, полезла в свой тайник, достала коробочку, замотанную в  полушалок, а из неё два письма от ребят, которые она получила ещё до оккупации.
   - На, читай, это от них.
   Лера внимательно и жадно прочла фронтовые письма, затем обратно аккуратно сложила их в треугольнички и, прижавшись к тёте Гане, тихо сказала:
   - Какие они у вас молодцы…
   Мать, как заправская сваха, продолжала рассказывать о своих ребятах. Когда ещё и с кем она сможет так позволить себе…
  Вдруг тётя почувствовала, что девушка её не слушает, а тихо посапывает во сне.
   -О, господи, что же я ей голову своими разговорами забиваю, ей с дороги отдохнуть надо, - и тихо взяла её за плечо:
   - Лера,  дочка,  полезай  на  печь,  там  постель  готовая, отдохни…
   - Нет, тётя Ганя, не могу…спасибо большое…
   Она поднялась и, глядя в глаза хозяйки, тихо сказала:
      -Вы очень хорошая, добрая женщина, я это поняла с того момента, когда наблюдала за вами в окно через щёлку в занавеске. Вы тогда молились перед иконами. Большое вам спасибо за всё, но у меня  есть ещё одна просьба и очень серьёзная.               
     - Да, дочка, слушаю…
     - Но об этом никто не должен знать, кроме нас с вами…
     -Говори, Лера, я слушаю,- приглушённо ответила тётя.
     -Тётя Ганя, миленькая, понимаете, я здесь не одна, со мною ещё трое ребят. Я вот в тепле у вас, а они на морозе в камышах сидят. Один из них ранен, не может идти, а у нас задание… Нельзя ли его у вас оставить на некоторое время. Как только он поправится, так сразу уйдёт…Некоторые лекарства у меня есть, я вам их оставлю…
   - Дочка, милая, о чём ты говоришь… У меня у самой сыны на фронте, и с ними всё может случиться… Зови их, пусть приходят.
   - Спасибо вам большое,- сказала она и обняла тётю. Затем потушила лампу, быстро оделась и вышла на улицу.
    Через некоторое время послышался тихий условный стук в окошко. Тётя вышла открывать им дверь.
     Всё прошло благополучно. На хуторе не залаяла ни одна собака. Да их почти и не осталось. Во время облавы немцы их почти всех перестреляли.
  Отряд пробыл у тёти двое суток. Они её расспрашивали о соседних хуторах, есть ли в них немцы или одни полицаи, какое у них вооружение, транспорт, и о других  вещах, которые интересовали нашу разведку. Но что могла рассказать им женщина, которая никуда не выходила из дома, ни с кем не встречалась. Разве что, какие хутора и колхозы находятся в округе.
   Каждую ночь все, кроме больного, куда-то уходили. Появлялись только под утро.
    На третью ночь, когда больному стало получше, они засобирались в дорогу.
   Ребята тепло и скромно попрощались с хозяйкой, а Лера, повиснув у неё на шее и троекратно расцеловав, пожелала:
   -Здоровья вам, тётя Ганя, и вашим сынам и скорейшего освобождения от немецкого ига. Держитесь, за нами идёт наша армия.
   -Спасибо тебе, доченька, счастливой дороги вам всем и удачи, берегите себя и друг друга,- вытирая слёзы, пожелала хозяйка.
   Теперь все дороги вели  их на Запад.
   Метель заметала следы.

   Прошло два дня, как ушла группа. Вдруг на третий день рано утром раздался сильный удар в дверь. В хату ворвался местный полицай с автоматом наперевес. Двое его помощников остались у двери на входе.
   -Где партизаны, сволочь! Говори, где  прячешь! Застрелю! – орал во всё своё лужёное горло фашистский приспешник.
   -Какие партизаны, нет у меня никого, сами видите, что нет никого,- отвечала перепуганная тётя, стоя перед ним в одной ночной рубашке и босиком.
   Проверив все углы в хате, полицай гаркнул:
   -Выходи!
   Тётя нагнулась за чулками.
Он ударил со всего маха беззащитную женщину ногою в лицо и,  схватив  за  рубашку,  вытащил на улицу.
   Показывай, что у тебя в сарае… Открывай!
Она, ёжась  от  холода,  открыла  двери.  Полицай, сделав несколько очередей по сараю, заглянул во внутрь. Там никого не было.
   - Проверьте подвал и чердак,- приказал он пособникам.
   Там тоже никого не оказалось.
    -Гоните её в контору, там всё узнаем.  Врёт. Всё расскажет,..- приказал главарь.
   Бедную, окровавленную женщину, босую и раздетую, в мороз по снегу через весь хутор повели на допрос.
   Допрос вели с пристрастием. Били кулаками в лицо и живот. От тяжёлых многочисленных ударов она рухнула на пол, повторяя одно и то же, что никаких партизан у неё не было,  ни кого не видела.
   Злость затмила холуям разум. Теперь они били её ногами.  Агриппина потеряла сознание.
   Очнулась  она  на  полу  под  стеной.   За    столом  палачи пили самогон, закусывая хлебом и салом.
   Она попыталась подняться, но от острой боли громко застонала.
     -Что, очнулась, стерва?- заплетающимся языком пробасил главарь,- поднимайся и вон отсюда. Если надумаешь смыться из дома – из-под земли достану, пристрелю, как собаку.
     Женщина  с  трудом  поднялась  и  по  стеночке вышла из помещения. На улице было  темно. Топчась на снегу и не ощущая холода, она не могла понять, какое сейчас время суток и в какую сторону ей надо идти, где её дом. 
   Постепенно она стала приходить в себя и, поняв,  в каком месте она находится, пошла домой по заснеженной улице.
   Всю дорогу она думала об одном:
   -Молодцы, ребятки, прошли…Слава богу… Если бы с ними что-то случилось, то меня бы не отпустили, передали бы немцам и расстреляли.
   Наступил1943год. Наши войска приближались к станице Егорлыкской. Немцы ожесточённо сопротивлялись. На хуторе среди полицаев началась паника.
   23 января 134-й отдельный гвардейский танковый полк под командованием полковника Тихончука Семёна Авраамовича получил приказ овладеть станицей. С  тяжёлыми боями полк продвигался  к намеченной цели.  Во время боя командир Тихончук С.А. получил тяжёлое  ранение. Полк возглавил его заместитель - Белозерцев Борис Фёдорович. К полуночи из-за сильного немецкого артиллерийского огня атака наших   застопорилась.  Полк вынужден был отойти на полтора километра южнее станицы, в лесопитомник, и занять оборону.
   С рассветом 24 января полк снова пошёл в атаку. Пошёл без артподготовки и пехоты потому, что их просто не было.
    Противник,   укомплектованный   танками, миномётами,  тяжёлой артиллерией, оказывал упорное сопротивление.      Нашим танкам вновь пришлось вернуться  в лесопитомник.
   В этом бою был тяжело ранен и на третий день  умер от ран исполняющий обязанности командира полка Белозерцев Борис Фёдорович. Командование принял начальник штаба полка Кочетков Дмитрий Александрович.
   25 января с рассветом полк приступил к выполнению задачи.
   Шли кровопролитные бои. Немцы вызвали подкрепление. В небе появились семь тяжёлых бомбардировщиков. Они в течение часа обрабатывали боевые порядки танков. Осколком бомбы был убит исполняющий обязанности командира полка Кочетков Дмитрий Александрович.
   Командование полком принял на себя замполит  Калашников Серафим Иосифович.
   В ходе дальнейших боёв силы врага иссякали, немцы не выдержав напора танкистов,  начали отступать. К восьми часам вечера наши танки вошли в станицу.
    Народ покидал свои временные убежища: подвалы, погреба, окопы.
   Люди со слезами на глазах выходили на улицы, встречая своих дорогих героев – освободителей.
   Станичники ликовали, но когда они узнали,  что командиром полка, освободившим станицу и прилегающие хутора, является их замечательный земляк Калашников Серафим Иосифович, радость была неописуемой.
   Следом за отступающими фашистами побежали и их верноподданные лакеи, враги своего народа, некоторые из них побросав многодетные семьи.
   Стали сбываться пожелания замечательной девушки Леры…    
   Красная Армия шла на запад, освобождая советскую родину.*

Конец четвёртой части.

Станица Егорлыкская, г. Дмитров,
Сентябрь 2009г.,  Январь 2010г.



ВЕТЕРАНАМ
ВЕЛИКОЙ
ОТЕЧЕСТВЕННОЙ

Дышал сорок первый июньским теплом,
Природа в ночи отдыхала.
И вдруг на рассвете на двадцать втором
От боли земля застонала.

Тяжёлые тучи пошли косяком,
Огнём смертоносным играя,
И падали жертвы под страшным дождём,
Фашистскую мразь проклиная.

Напал на отчизну звериный их род
Внезапно, коварно, жестоко,
Но всюду поднялся советский народ
От Запада и до Востока.
 
На линиях фронта, в глубоком тылу
Кипела большая работа…
И отдано было святому труду
Так много и крови и пота.

На карту поставил все силы Главком
Умело, расчётливо, здраво
И в год  сорок третий – крутой перелом
Салютом встречала держава!

Ещё предстояло немало долгов
Собрать по пути до Берлина,
И Красная Армия мяла врагов,
Как горного снега лавина.

Вот вражья столица,
                фашистский рейхстаг…
И радость взяла верх над болью,
Над городом взвился
                наш доблестный стяг,
Пропитанный алою кровью.

Весёлую песнь засвистал соловей
На майском рассвете ДЕВЯТОМ,
Что кончилось время кровавых дождей
В победном для нас в СОРОК ПЯТОМ!

…С тех пор прошумело порядком годков-
Полвека почти пролетело…
Так много ушло в мир иной стариков,
Кто дрался за правое дело.

Да,.. нет постоянства на грешной земле-
То ясно, то клубы туманов…
Спасибо, что вспомнили нынче в Кремле
О тяжкой судьбе ветеранов.

Но сердцем народов
                ваш подвиг храним,
Их совесть из крепкого сплава…
Всем
ПАВШИМ,
                УШЕДШИМ
И ныне
                ЖИВЫМ
Наш низкий поклон Вам и
               
                СЛАВА!!!

1994 г., г. Дмитров.



               
                *   *   *
Я не был на германском фронте,
Я был ещё совсем малец.
Под мамин плач и песню «хромки»
На фронт тогда ушёл отец.

Под вероломной вражьей силой
Застав цепочка прорвалась
         И отступили вглубь России
За Дон, на Волгу, на Кавказ.

С нахальной мордой герр немецкий
Бил сапогом меня в лицо
За то, что я пацан советский,
А он из стаи подлецов.

В неволе жили, хлеб не часто
Был в нашем доме. Нам с сестрой
Кусок макухи был за счастье,
Вздобрённый маминой слезой.

Но лишь согнулись, не сломились,
Как будто выжить был приказ,
Ещё сильней в кулак сплотились
Народы наши в трудный час.

От волжских вод, седого Крыма,
Фашистов полчища разбив,
Дошёл солдат наш до Берлина,
Победы знамя водрузив.

Салюта залпы отгремели,
Пришёл отец с войны домой,
А дом сгорел при артобстреле,
И снова слёзы, плач и вой.

Но выжили и устояли
Наперекор своим врагам,
Разруху,  голод обуздали
По весям всем и городам.

Мне говорят порой потомки,
Что про войну пишу я зря,
Да, не был я на страшном фронте,
Но он прошёл через меня.

Февраль, 1991г., г. Дмитров.
               

                С А Л Ю Т  П О Б Е Д Е

 Салютует героям столица,
                Льётся залп полковых батарей,
И сияет Москва как жар – птица
В многоцветье парящих огней.

Очарован я дивною сказкой –
В цвете радуг эфир и земля,
Блещут звёзды над площадью Красной,
Блещут звёзды седого Кремля.

А душа льнёт к святому надгробью,
Где лежит неизвестный солдат,
С нежным чувством и болью, и скорбью,
Я молюсь за погибших ребят.

Мой поклон вам, бойцы, командиры –
Всем, кого с нами нет и кто есть,
Пусть все видят в бушующем мире
Наш победный салют в Вашу честь.

                1999г., г. Дмитров


                Л И Т Е Р А Т У Р А

                Уткин Пётр Григорьевич:

    - Историко-документальная хроника Егорлыкского района Ростовской области.
        - К  50-летию  ПОБЕДЫ  над  фашистской Германией.
                Станица Егорлыкская, 1989-1990 гг.
       
                -  Из песни слов не выкинуть…
               
                Станица Егорлыкская,1994 г.