Мученик

«Мученик – тот, кто в муке,
кого мучают, страдалец.
                Церковь именует так               
потерпевших до смерти
за Христа».
(В.И. Даль)

Годовалый Ваня, туго спеленутый в грубую, грязно-серого цвета тряпицу, страдальчески морща худенькое личико, смотрит с высоты державшей его на руках женщины на колыхающуюся мрачную массу людей.


Он уже не плачет, вторя истошному воплю матери – нет сил, а, может, притерпелся. Хоронят его отца, оставившего троих сирот мал-мала меньше.


  Толпа собравшихся проводить в последний путь молодого мужчину слилась в монолит. Она вздыхает, вытирает слёзы, воет с голосившими близкими, в причитаниях высказывая сочувствие молодой вдове, сиротам. Некоторые пеняют покойному, что он так рано  «выбрал себе эту дороженьку». Спрашивают, на что он так сильно обиделся,  что никому ничего не отвечает, никого не привечает.  Другие обращаются к покойному с просьбой передать их мамушке или «дружечке» (супругу), как им тут тяжело и горько без них… Единение в беде, чувство сопереживания скажутся через несколько лет в грянувшей войне, из которой  эти люди ценой подвига, растянувшегося на годы, выйдут победителями.
                *  *  *
Где голодный, где холодный, растёт Ваня, а как минуло десять годочков, послала его мать в подпаски.


Ребёнок теперь вставал  до солнышка. Гнал с пастухом стадо, шлёпая босыми ногами то по остывшей за ночь  пыльной дороге, то  по колено в росной траве, содрогаясь от  холода каждой клеточкой измученного тела, неуспевшего отдохнуть за короткую ночь.


С тоской смотрел он на нитку горизонта, откуда нескоро ещё покажется красная горбушка солнца. Мальчик ждёт его, как избавление от мук, забыв, что это  благо тепла и света скоро перейдёт в новую муку – в нестерпимый зной, давно выбеливший его непокрытую голову. Поднимутся тучи оводов и слепней. Обезумевшие от боли коровы будут биться, метаться, а Ваня бегать за отбившимися животными до той поры, пока стадо, измученное, но всё-таки насытившееся, не приляжет  на отдых.


И вот это время настало. Мальчик достаёт из котомки обед – несколько варёных картофелин «в шинелях» и бутылку молока, закрытую очищенным кукурузным початком.


Соль из коровьего лизунца Ваня сам старательно мельчил обухом топора, но кусочки всё же крупные. Голодному мальчику невмоготу медленно и осторожно жевать, он торопится, соль хрустит, трещит,  крошит слабые зубы. И останутся они у Вани на всю жизнь испорченными…


И вот хлынул дождь, проливной, затяжной. Мальчик повалился на траву в наскоро накинутом шалашике, уснул мёртвым сном.


Спит ребёнок и снится ему речка. Он в ней плещется. Уже холодно. Уже стучат зубы, а выйти из воды – значит, снова бегать по жаре за коровами, вытаскивать колючки из босых натруженных подошв, прыгать на одной ноге, крепко зажав пальцы другой, больно ударившиеся о подвернувшуюся кочку, отгонять кусачих слепней, и его также донимавших…


…Дождь льёт, ледяная вода течёт и течёт под Ваню, студит его распластанное тело.


Через несколько дней из ушей потекло. Одно ухо спасли, на второе Ваня оглох.
                *  *  *
После окончания семилетки пошёл Ваня на тракториста учиться и ровно в пятнадцать лет, как тогда говорили, сел на трактор.


Кто теперь знает ЧТЗ и ХТЗ? А это его первые «железные кони». С этого же года стали подростка Иваном Семёновичем величать. Не один он был тракторист, но другого такого ответственного, обстоятельного, безотказного не было.


Был у них бригадиром Володя Тринеев. Один его глаз сильно косил. Трактористы очень уважали бригадира за деловые качества, справедливость. Они все с гордостью, но и  с юмором, говорили: «служим в дивизии Рокосовского». И, действительно, служили, сутками не вылезая из кабинок тракторов.
За адскую работу почти ничего не платили: то палочки какие-то

 ставили, то подачки -  пуд зерна или воз соломы  «на проценты». Сорок лет отработал Иван Семёнович на гусеничных тракторах, колёсные не признавал – игрушками их считал.


Его старшая дочь рассказывала, как однажды ей пришлось с отцом в тракторе проехать.


-Думала, конца этому пути не будет. Шум, грохот, лязг,..  а трясло так, что опасалась - оторвутся не только  руки, но и ноги,  и голова.
Как же папа день за днём, год за годом выдерживал такое мучение? Я, буквально, вывалилась из  кабинки и со слезами смотрела вслед удалявшемуся на тракторе отцу.


Сам он рассказывал, что зимой в тракторе холодно только первые пять километров, а потом железо разогревается.  Конечно, зимой на морозе трактор завести трудно, но летом похуже: раскалённое железо обжигает, а пыль такая, что набивается даже в уши. И мазут не к телогрейке  и ватным штанам липнет, а прямо к коже, разъедает её. Но ничего, попривык, притерпелся – работать можно…
                *  *  *

После сорока лет здоровье Ивана Семёновича пошатнулось, но он не кинулся по больницам инвалидность выбивать. Выучился на слесаря по ремонту и обслуживанию доильных установок. Колхоз как раз новое оборудование закупил, «Ёлочкой» называлось. Несколько лет отработал на МТФ. Всю доильную аппаратуру  в образцовой исправности содержал.


А тут  на правлении решили свою мельницу поставить. Без Ивана Семёновича не обошлись: установил он трактор, переоборудовал, отладил, и – пошла работа!


Кажется, для села самое хлебное место -молоть зерно на корм скоту. Но никто не пошёл работать подсобниками: оглушительный грохот, а пыль в минуту забивает  нос, глотку.


Дали Ивану Семёновичу троих: Колю Кахана, Васю Трушина и Андрея Ерохина -  физически здоровые, но олигофрения у всех зашкаливала. Они просто обожали Ивана Семёновича, называли его дядей Ваней, хотя один был ему ровесник, а двое даже постарше.


А Иван Семёнович посмеивается, да нахваливает своих помощников  – нам всё по плечу, а умники без нас не обходятся.


…И снова зарплату перестали колхозникам выдавать. Вроде, ни войны не было, ни стихийных бедствий, но, как в насмешку, – то колбасы дадут  килограммов десять, то ненужных пуховиков штуки четыре. Люди даже приблизительно не знали, сколько им колхоз задолжал, однако, вымуштрованные, запуганные, на работу ходили исправно.

 
Сейчас много говорят о повышении пенсионного возраста. Конечно, этакий бугай «пашет» сутки через трое в охране, не зная, куда себя деть от безделья, или стоит в палатке, женские шпильки да булавки перепродаёт… он и к семидесяти годам себя не износит.


В свои шестьдесят Иван Семёнович вывалился на заслуженный «отдых» отработанный, как шлак.


С женой, всю жизнь работавшей дояркой, они на своём подворье держали корову, поросят, птицу, овец.


В одночасье остался Иван Семёнович вдовцом. Страшный удар стоил ему инфаркта и нескольких инсультов, последовавших один за другим. Пришлось его дочери вернуться в родной дом со всей семьёй, на постоянное место жительства.


Отец помогал по хозяйству дочери изо всех своих сил, не смотря на сильные недуги.
               
                *  *  *

      Прожил Иван Семёнович в родном селе от рождения до своего смертного часа. Ни курортов, ни санаториев не знал, моря сроду не видел.


Благодарностью за беспросветный, бесчеловечный труд был Вымпел передовика производства. Эту красную тряпицу жена вывешивала в доме на самом видном, почётном месте; да любовь дочерей, день и ночь не отходивших от отца во время  болезни, приковавшей его к постели.


А тяжкая немочь измучила, истерзала страдальца. Метались дочери и внук по больницам, просили хотя бы болеутоляющих средств. Но ни в местной, ни в районной больнице не помогли: везите (не транспортабельного) на обследование. Не нашлось в районной больнице специалиста выехать к больному, не лечить, но хотя бы чуть   облегчить смертные муки человека…


Приняли дети последний вздох отца, послали его внука за батюшкой договориться об отпевании. Нет батюшки, в область уехал. Два дня внук, как челнок, туда-сюда сновал, пытаясь застать батюшку. Наконец застал, договорились.


Ох, и лето в этом году! Пекло, как из Ванюшкина детства. Все переживали: третий день покойник лежит. Но, видно, праведный был - не то что течи, запаха не было.


Батюшка приехал. Отпел новопреставленного, за проповедь принялся: -Люди живут, как скоты и, как скоты, умирают,- напряглись, сжались присутствующие, как от удара хлыстом,- а батюшка продолжает,- работают, наживают добро материальное, объедаются, детей не рожают, боятся, нажитого на всех не хватит. А заповедь – шесть дней работай, седьмой день посвяти Богу - совсем забыли. Не ходят люди в церковь, уподобились скоту…

Поразмыслить о сказанном некогда: начался вынос покойного.

*  *  *               
Мученичество и мытарства Ивана Семёновича  на нашей грешной Земле закончились…
Во имя чего они были?!
                2010 г.