Германия - Анина дурмания. Глава 2

  Начало:  Ч.1 http://www.proza.ru/2010/11/04/1638

    Весь май вся Европа ест спаржу, а блюд из спаржи – не перечесть. Друзья Тео нахваливали, что она вкусна, хрустит на зубах, как русские грузди. Анюте захотелось попробовать, и Теодор предложил прокатиться до голландского города Роемонд. Поехали за ней в другую страну, хотя и в Дюсселе спаржей переполнены все прилавки. Мчались по автобану минут тридцать, как на реактивном самолете – уши закладывало, но и там Теодор нашел самый дешевый магазин, хотя мог себе позволить всё, что угодно.
А качество спаржи одинаково везде, также, как и осетрина, которая не бывает второй свежести, вся – высший сорт.

   Они подошли к витрине магазина, а за стеклом прямо в земле, стояли... Аня растерялась, подумав, что это секс-шоп. На витрине за стеклом стояли мужские пенисы всех «сортов», форм и размеров – один к одному. Она и не думала, что они ТАКИЕ бывают. Да-да-да, стояли мужские белые члены, толстые и тонкие, длинные и короткие, изогнутые и причудливые, белые, словно выточенные из слоновой кости. Анна покраснела и попыталась отойти, но Тео подошел с улыбкой.
– Как ты думаешь, что это такое? Нам не пригодится? Пойдем, посмотрим. 
И повел именно в этот магазин. Это оказался овощной «шоп», а эти пенисы (о, ужас!) – спаржа. Теодор купил три килограмма и бутылку французского вина, за 150 марок, для того, чтобы приготовить в нём спаржу. И его приходящая фрау-кухарка, предварительно почистив, как ревень, натушила эти «пенисы» в дорогом вине. Вкус оказался тонким и восхитительным – гурманом быть хорошо, когда есть такая возможность.

   Когда смотришь западные фильмы, они в домах не разуваются и на диванах валяются в ботинках,  на стол ставят ноги тоже в обуви. Опять же, потому что чистота вокруг, не плюет никто, все пользуются носовыми платками, никогда не увидишь на дороге сомнительных пятен, особенно от жвачки.
Тео знал, что в России не принято задирать ноги, и Анхен,  (как он её называл) будет неприятно – сам никогда так не делал и при ней одёргивал друзей. У русских другие правила приличия.

   Анюта утопала в его любви и ласке. В последнее время они долго не виделись – Тео держала работа, а ей не с кем было оставить сына. На этот раз выход был найден, и она принимала накопившуюся ласку, отдавая свою. Только сейчас начала понимать, что себя надо мужчине дарить и получать взаимность.
Каждое утро он варил вкуснейший кофе, готовил фрукты со злаками и ухаживал за ней с такой нежностью, что заставлял удивляться. Теодор становился для неё всё ближе и дороже, а ему нравилось чем-нибудь поражать её каждый день.

                ***
               
   Кельнский Собор покорил своей величавостью. Хотя Анна много слышала о нём, но действительность превзошла ожидания. Собор был огромен, как монстр. Русские во время войны не были вандалами – не разбомбили немецкую реликвию, как те разграбили и разрушили половину русских музеев.
    На полу под мозаикой лежали захороненные древние вакхи, огромные окна – в цветной мозаике и повсюду – разноцветные витражи. Немцы кирхи обожали. В них не так, как в русских церквях, пусто и нет того таинства души, но... зато свежий воздух.
Душевного трепета в этом Соборе она не испытала, потому что преклонить колени было негде и помолиться некому. Все подходили, ставили коротюсенькие свечечки, посидев на скамьях, и... всё, никакой душевности. Или Аня чего-то не понимала, но... и немцам не нравились христианские церкви.

   В Германии редко готовят пищу дома, только на завтрак, еда у них здоровая и правильная.
Работал Тео в России пять лет и сразу обзавёлся животиком, а когда его отозвали, за полгода стал стройным, как кипарис, растущий во дворе его дома. У него на кухне всегда стояла огромная ваза со всевозможными фруктами со всего мира. Это сейчас в России то же самое – иди и покупай, были бы деньги, а тогда...  Ане всё казалось необычным.
Теодор измельчал каждый фрукт на модной фрукторезке, потом всыпал замоченные с вечера злаковые зерна, сбивал в миксере «обезжиренные» сливки, всё перемешивая. И... завтрак был готов.
Для неё же, кроме этого, Тео каждый день покупал несколько сортов вкуснейших сыров и колбас, по пять тоненьких кругляшек, чтобы не объедаться, а всё перепробовать. И она вспомнила, как её русский друг ехидничал: «Если не наешься там, так хоть понадкусываешь».

   Как таковой, немецкой кухни не существует, как русской. Куда не придешь – шпикачки, сосиски, или (что казалось странным) «сырой» фарш из свинины или говядины, который намазывался на хлеб, и это было очень вкусно, хотя сначала она боялась... «А вдруг в нём глисты»? 
Но надо ней смеялись, уверяя, что фарш... приготовленный... и если бы ТАКОЕ, хоть раз произошло, всех бы пересажали. И Аня рискнула однажды поесть вместе со всеми и... не пожалела.
... Если русские сначала пьют, а потом закусывают, то немцы... сначала едят, а потом... вместе убрав посуду в посудомоечную машину, идут в холл, достают бокалы и бутылку хорошего вина, усаживаются в кресла, включают музыку, медленно и смакуя пьют и общаются. Но Анна была русская, удовольствия от этого не испытывала, потому что считала:
«Какой смысл пить после еды, когда уже сыт и не получаешь расслабления или даже легкого опьянения».
    Но... это и есть немецкая или европейская культура пития. В Германии нет пьяных, во всяком случае, она их не видела.

                ***
 
     В День юбилея Теодор повёз её по шикарным и дорогими магазинам, таким, как сейчас на Тверской. Потратили пол дня, Аня ничего не купила, а Тео приобрёл обоим по дорогущей авто-зубочистке. Ей было смешно.
До банкета оставался час. Вот тогда он привез её в магазин, где Аня оставила все свои деньги и его, в придачу. Причем, оделась с ног до головы мгновенно. Вещи были великолепные не потому что фирменные, а просто такой красоты и отличного качества она никогда не видела. Едва хватило времени, чтобы отвезти их домой, благо – все было рядом, и они успели переодеться. Ресторан пивной – это их слабость, а она «расфуфырилась» по-русски.
– Ты будешь там удивлена, Анхен. – сказал Теодор загадочно, когда она вышла к нему в шикарном чёрном шелковом платье в талию, с глубоким декольте и распущенными по обнаженным плечам длинными волосами.

    Это произвело на него такой эффект, что ему срочно захотелось её раздеть. Но они только посмеялись, потому что уже опаздывали. Тео внимательно посмотрел на неё и сказал:
– Тебе не хватает одной детали.
 Сходил в кабинет и принес длинную замшевую коробочку. Аня уже поняла, что там лежит очередной подарок – это оказалось колье необыкновенной красоты, оно подходило к её обручальному кольцу. Теодор достал его и застегнул на шее любимой женщины. Она покраснела от неожиданности, красоты подарка и от удовольствия.
– Вот, теперь... самое то. Но что будет с жёнами друзей? – расширив прикольно глаза, сказал он.
Увидев её – блестящие и восхищённые – остался доволен произведенным впечатлением. Сам же оделся очень скромно.

   Аня знала – это их черта – чем богаче немец, тем проще одежда, хотя она будет из самых дорогих бутиков и от самых модных дизайнеров. Тео оказался прав. Когда они вошли, свет был погашен, а когда зажегся и гости прокричали ему поздравления и пропели «Хэпи бёз дей ту ю», Анна увидела всех сразу.
    Они были одеты настолько просто – в джинсах и майках, что ей стало неловко за себя. Она не вписывалась в этот круг и заметила, как немки стали шушукаться.  Обрадовалась, когда подошли три банкира, включая его брата, Отто, из Берлина. Те оказались в смокингах, а их жены – в скромных, но очень красивых дорогих платьях с украшениями, не гармонировавшими с их «лошадиными» лицами. Большинство немок, да почти все, были и есть очень некрасивы.

   Пришло около пятидесяти гостей, их обслуживал всего один человек, сам хозяин этого кабака. За толстой стеклянной стеной стояли огромные бочки с пивом, а его производство происходило на глазах и было полностью компьютеризировано. Всё блестело от чистоты, начиная с бочек. Он успевал повсюду, летая, как пчелка – только ставили опустошенный бокал, как рядом появлялся новый прохладный и полный. Еда фуршета стояла на столах отдельно, никаких изысков с деликатесами – те же фарши и салаты, которые гости сами себе накладывали.

– Мне – хватит. Больше нельзя, я здесь уже поправилась.– сказала Аня.
Но его мать, подкладывая ей на тарелку копчёный бекон, ткнула беззлобно пальцем   в бедро.
– Анхен, этот «шпиг» не немецкий, ты его привезла из России. Здесь поправиться невозможно – от нашего пива и еды не толстеют, а бывает и худеют.
 Аня была в полной форме, ни одной лишней унции жира, но ей стало неловко. Действительно, она не видела на улицах Дюссельдорфа и Кёльна безобразных и толстых людей, как в Америке.
                ***

    Тео был занят. Шли важные гости, дарили подарки, говорили тосты, и он с каждым должен был выпить. И так его «накачали», что Аня с братом увезли его домой «никакущим». Зато... утром из него можно было «веревки вить» – он чувствовал себя виноватым, что не смог вчера уделить ей много внимания.
Теперь уже Аня варила ему кофе и ухаживала за ним, таким беспомощным... Но всё оказалось притворством. Теодору просто это нравилось, в чём она убедилась, когда он схватил её в охапку и повалил рядом с собой, похвалив перед этим сваренный ею кофе.

– Сегодня будем развлекаться весь день. Сначала поедем на стерео-фильм в маленький кинотеатр. У вас таких нет. – объявил этот дорогой для Ани немец.
    Там её удивили дети. Не в каждой семье у немцев они есть. Детвора уселась прямо на пол перед экраном – у них были крупные арийские головы с красивыми затылками, как у Тео. Аня подумала сразу о том, как трудно рожали их немецкие матери.
    Если немки имели плохие жидкие волосы, то арийская форма головы с обыкновенной стрижкой устраняла этот недостаток. Молодые парни в Германии ходили с колючей стрижкой ёжиком, залитой лаком, а у немок – никакой химии на волосах.

 ... Когда идешь по России, тебя окружают красивые лица бабушек, женщин, девушек и детей. А в Германии – всё наоборот, если не сказать сильнее. У женщин-немок, кривые зубы и мужеподобные лица. А немцы-мужчины – наоборот – красивые и мужественные, но с лошадиными подбородками и стеклянными холодными глазами.
    В отличие от них, русские мужчины, даже взглядом не пропустят ни одной симпатичной женщины мимо.
   Тео – не такой – он блондин с большими карими глазами, бровями вразлет и обаятельной улыбкой. Нежный, как юноша, неиспорченный, и у него не немецкий темперамент. Может, в русского офицера, которого «пожалела» немка в войну... или он её приласкал. Она слышала, когда друзья подшучивали над ним, узнав, что он выбрал в жены русскую женщину.

    Выполнив всю программу развлечений, побывав в кабаре, в Аквапарке, в Диснейленде, про который надо говорить отдельно, Тео и Аня, как в свое время Хемингуэй, с утра заходили в излюбленные ресторанчики Дюссельдорфа, постоянно повышая градус. И она, совсем не пьющая дома алкоголь, побывав во многих злачных заведениях Дюсселя, поняла вкус пития,  зная, что здесь это и закончится.
    Шли последние дни встречи, и на ночную дискотеку они добрались уже без сил, но это было что-то неописуемое. Два этажа с раскрытыми зальчиками-кабинками, около каждого свой бар с танцующими официантками и барменами, причём, каждый пританцовывал на своем рабочем месте. А внизу – общий зал, молодежь и пожилые бюргеры с женами или любовницами. Казалось, что танцевало всё: гости, мебель, обслуга, стены... громко гремела музыка. От людей исходило счастье, радость, благополучие.

    «Подруга», которой было «шестнадцать два года», которая частенько увязывалась за ними, плясала рок энд ролл с молодым парнем, а у Анны с непривычки на это уже не было сил.
    Каждый день и вечер она видела, как парочки пожилых немцев, дедушек и бабушек, шли в рестораны. Они были чистенькие, ухоженные, с прическами, красиво и модно одетые. И тут удивлял «дойче орднунг». Только заходила в зал очередная группа старичков, так предыдущая вставала и организованно выходила из-за столов. Всё моментально убиралось и было готово к приему новых посетителей.
               
                ***
               
    У Анны сжималось сердце, когда она представляла, как её симпатичные русские бабушки, нищенски одетые, стоят на улицах и переходах с протянутой рукой. (А тогда... это так и было)
И Тео, зная всё это, не мог понять, почему она так долго не может расстаться с Россией.
Он постоянно спрашивал:
– Что тебя держит там, Анхен? Du bist die Beste, und Ich kann ohne dich nicht leben! (Ты самая лучшая, и я не могу без тебя жить!)
А она не могла даже представить, что сможет оказаться вдали от Родины, видеть каждый день чужие лица, слушать чужой язык и жить не своей, а их жизнью. Каждый день с Тео казался ей последним.

... С Теодором стало твориться что-то непонятное. Он оставлял ей ключи от машины и дома, и надолго исчезал, возвращаясь грустным и задумчивым, как будто его что-то тревожило. Это потом она поняла, куда он бегал. В былые времена и её бы затаскали в КГБ, узнав о такой связи с немцем, бывшим врагом. У него был такой пост в банке, которого он мог запросто лишиться, женившись на русской, то есть, на ней.

... Когда Анна улетала, от избытка чувств, полученных впечатлений, у неё... текли слезы.
Теодор  уговаривал:
– Останься навсегда, прямо сейчас. Мне плевать на всех, я найду другую работу. Ты стала отлично говорить по-немецки, захочешь – будешь работать, нет – станешь хозяйничать в доме. Но она ответила:
– Я плАчу не потому, что хочу здесь остаться, а потому, что хочу в России жить так, как ты здесь, а не прозябать.
Но Тео ответил:
– Это – невозможно. У вас нет «дойче орднунг» и никогда не будет – другой менталитет. Воруют все, нет закона и порядка.

     Анна видела грусть в его глазах, они подозрительно блестели. Он опять привык к ней и не хотел расставаться. Аня чувствовала, что он любит по-настоящему, пусть, по-немецки, но любит. Теодор, как предчувствовал, что ответ будет отрицательным, постоянно прижимал её к груди, шептал ласковые, немецкие слова... Он еще не знал, что обручальное колечко и колье с «брюликами», которые он ей подарил, остались лежать под подушкой на их постели. Анне было горько вдвойне – жаль оставлять любящего, так нужного ей мужчину. Она знала, что Тео будет лежать, вдыхая её запах и... плакать от разочарования. Так было и раньше. И еще саднило сердце, что русские – победители, а страна живет в дерьме, а у побеждённых – всё иначе. У них есть этот проклятый «дойче орднунг».

    Боинг «Люфтганзы» пошёл на взлет сразу, с места. И вот она дома. Вроде, ничего не изменилось – май, весна, но... всё иначе. После двадцати пяти градусного немецкого тепла её встретила нулевая температура, шел легкий снежок, а она была в коротких бриджах, в красивой модной майке Тео, загоревшая и отдохнувшая. Люди в Москве ходили в куртках и брюках, деревья стояли черные, листва убита заморозками, не осталось ни одного ствола, даже с почками.

   Её никто не ждал. Сын оставался у родных, кот трясся от холода у соседей, и с радостью забрался к ней за пазуху, когда она его забирала. Из Германии позвонил Тео грустным голосом. Спазм перехватил ей горло.
– Я обидеться, что ты не принять мои подарки, в них был моя надежда, что ты будешь вернуться. Я плакать... – сказал он.
    Снова от волнения к нему вернулся акцент с испорченным русским языком. А когда услышал, что в Москве не включено отопление при такой температуре на улице – не поверил, стал звонить в своё посольство и был в шоке, когда услышал подтверждение. Снова стал уговаривать: 
«Кomm bald wieder!  Ich liebe dich mehr als das Leben...»
(Возвращайся скорее! Я люблю тебя больше жизни...)
Слезы застилали лицо Анны.
                ***

   После пышущей Дюссельдорфской зелени с травой по колено, после красоты рододенронов... от резкого контраста... на душе стало очень тяжело. Она побежала в магазин, но «советская» действительность «добила» – прилавки были пусты. Какие там... несколько сортов... Как быстро привыкаешь к хорошему...
«Нет, мы не должны так жить, как живем сейчас».– терзали мысли, душили воспоминания...

                ***

... Проснувшись после той сумасшедшей дискотеки, Аня не могла поднять головы, а их ждали друзья. Тео выглядел свеженьким, «как стеклышко». Увидев её измученное лицо, он принес таблетку и заставил выпить. И... о, чудо!  Через пять минут она улыбалась – всё прошло вместе с похмельным синдромом и головной болью. Аня неоднократно убеждалась, что немецкие лекарства лечат.

   Тео в том году брал её с собой в плавание на своей яхте по Северному морю, у неё вдруг подскочила температура, он дал выпить всего одну таблетку и уложил спать в каюту, укутав  в шерстяное одеяло. К утру она была уже здорова. Следующей зимой простыла и купила то же лекарство в своей аптеке, выпила целую упаковку – не помогло. Позвонила Тео, рассказала ему об этом, он сказал:
– Ваши «немецкие» таблетки сделаны из мела грузинами в подвале Мытищ.
К вечеру его друзья привезли настоящее лекарство и, выпив всего одну таблетку, утром почувствовала себя отлично.

... Постоянно вспоминала мелочи... Как однажды в  фирменном ресторане, где собирались любители «Киллепиджа», немецкого ликера, вроде Рижского бальзама, она  разговорилась по-немецки с одним бравым бывшим «фашистом». Всё было хорошо, пока он не стал рассказывать о своих подвигах на войне.
– Жаль, что дошел я только до Кенигсберга.- сказал он с сожалением.
Анна уже попробовала «Киллепидж», его крепость успела «ударить» ей в голову...
– Мой отец тоже дошел до Кенигсберга, но с Победой. – ответила она, глядя ему в глаза.
Немец смутился, и, извинившись, сказал:
– Думал, что вы полька... по акценту.
И сразу ушел.

   Однажды Тео привел Анну в другой ресторан где за столом сидела группа немцев с его братом. Он представил друзьям свою невесту и сообщил, что она русская из Москвы. Не зная, что Аня понимает по-немецки, те много трепались, плохо отзываясь о России и о русских. И вдруг Отто, заметив, как ей это неприятно, нарочно спросил по-немецки:
– Расскажи, Анхен, как ты встречалась с Эгоном Кренцем в Москве?
И она ответила без запинки и без акцента:
– Эта была рабочая встреча, очень недолгая и мало интересная.
Те, кто «обливал Россию грязью», встали и тут же ушли, с красными пятнами на лицах. Анна посмотрела с благодарностью на Отто, который одобрил выбор младшего брата.
Он жил в Берлине, любил русских, русскую культуру, уважал русский менталитет, и чувствовалось, что невеста брата пришлась ему по душе. И мать, на удивление, держала нейтралитет.
    Но произошло то, что изменило всё в их отношениях с Теодором, и Анна в корне  изменила своё решение.

                ***
               
... В одно и то же время Тео усаживал её на диванчик в холле, сам садился напротив в кресло и задавал провокационные вопросы. Улыбаясь, она сказала:
– Ты шпион, раз интересуешься этим.
Но отвечала ему искренне, не говоря, тем не менее, ничего лишнего – старая закалка.
Он посмеялся надо ней.
– Майн Гот! Секреты меня не интересуют, просто мне и моей стране надо держать руку на пульсе и знать, чем дышит твоя страна, Россия.
Она ему ответила серьёзным голосом:
– Если бы я и знала, какую-нибудь тайну, ни за что бы не предала Родину.
И они, впервые, чуть не поссорились.
– Я думаю, что у тебя где-то встроены «жучки», ты используешь меня.– сказала Аня сердито.
Тео разволновался, будто она их уже обнаружила, и стал вдруг рассказывать:
 – Когда повысился мой жизненный уровень, и я переехал из городской квартиры в этот дом, правда, нашёл «жучки», но сразу их убрал, и сейчас тут ничего нет.
Но Аня почувствовала ложь, и что они здесь есть, а Теодор её использует.
И то, что говорили им в той случайной встрече русские муж с женой, все – правда.

... Однажды он повез её в центр и оставил в машине со своим будто бы другом, но сказал на ушко, шепотом:
– Не спрашивай, куда я пошел, не говори ничего лишнего, просто посиди в машине и подожди меня.
Когда Тео ушел, его «друг» стал задавать подозрительные вопросы о политике, и она поняла, что снова оказалась права. До неё сразу дошло, она читала про психотропное оружие... и поняла, что их будут прослушивать.

   В это время НАТО бомбила Югославию, а Германия их поддерживала. И она стала говорить нарочно, что презирает немцев за то, что они идут на поводу у Америки, что Герхард Шрёдер поступает, как Гитлер, посылая бомбардировщики на Югославию... и все остальное, что об этом думала.
Минут через двадцать появился Тео, он был возбужден.
– Если у тебя сегодня будет бессонница, я могу не спать всю ночь вместе с тобой. Мы зажжем свечи и устроим романтический вечер или будем смотреть телевизор, слушать музыку, танцевать...

Её подозрения подтвердились, и она спросила:
– Ты был в «Штази?»
Он рассмеялся.
– Такой службы в Германии уже нет с тех пор, как рухнула СТЕНА.
Теодор включил по радио «Голос Америки» и этот «голос» дословно передал, с точностью до последнего слова, её беседу с его «другом». Тео высадил его, и они поехали дальше молча. Анна прослушала английскую версию, всё поняла, и задала Теодору вопрос в резкой форме:
– Что это значит?
Он нисколько не смутился, как будто был готов к нему, и ответил, выкрутившись:
– Очевидно, как ты, думают многие в России. Наши мнения совпали, и это ровным счётом ничего не значит.
 
   Но Аня молчала, она очень рассердилась на жениха.
«Это же предательство. Куда же делась любовь, если он позволил меня прослушивать психотропным оружием?» –думала она.
Её, конечно же, не удовлетворили его объяснения. Теодор понял это, хотя пытался убедить:
– Я не коммунист, но вхожу в число немцев, которые против бомбежек в Югославии и я согласен с тобой.
А вечером он сказал:
 – Ты же умная девочка и должна понимать, что я – немец и должен жить по правилам и законам своей страны, и работать – на неё.

   Он принес бутылочку хорошего старого вина для перемирия, но... что-то разбилось у Анны внутри и осколки кололи очень больно. Она провела бессонную ночь, уйдя в другую спальню, потому что захотелось побыть одной и подумать. Тео не возражал. Но стоило только задремать, как её начинали мучить кошмары, трясло от беспричинного страха, и она понимала – это не нервы, а то воздействие, на которое Тео намекал. Даже не сказал напрямик.
    А он спокойно спал всю ночь. Аня вышла из комнаты во второй дворик с бассейном для рыб и небольшим водопадом, где вода успокоила её. И только, когда запели соловьи в четыре утра, она легла и смогла уснуть.  Тео не беспокоил её.

...  Аня вспоминала, как они ездили в Диснейленд, на границу с Голландией, где он занимал целый город. Билеты были очень дорогие, он их приобрел заранее, так как желающих туда попасть, слишком много. Немцы, уезжая из отпуска, уже знают, куда они поедут на следующий год, сразу заказывают гостиницы, мотели, билеты, путевки.
     По всему «американскому» городу ходили, пели и плясали, переодетые в зверей артисты. Повсюду давались спектакли, танцевали клоуны, разогревавшие публику, заигрывали с гостями. Они опять были в ресторане, пили-ели, а потом решили прокатиться на «американских горках».  У них они называются «русскими горками», а тараканы-«пруссаки», наоборот-«русаками». Хорошо, что она догадалась отдать видеокамеру, так как на такой скорости вылетели из застегнутых карманов все её сувениры.  Ей стало плохо, немцы-служащие, бросились навстречу на выходе с аттракциона.
– Пойдемте, вам окажут медицинскую помощь, у вас же страховка! – предложили они.
Но вестибулярный аппарат, после туалета, где её «вывернуло наизнанку», пришел в себя. Они обошли весь город, были на спектакле с американскими машинами, где веселил американский комик – он «разогревал» всех крепче вина. Весь день ходили по барам, кабаре, аттракционам. Понравилось плыть по страшным пещерам и водопадам, но... сердце Анны щемило, в душу закралось дурное чувство.

    Да, немцы умели работать, но и развлекаться – тоже. После этой поездки она поняла, почему немцы, идущие на пенсию, начинали путешествовать по всему миру до глубокой старости... И решила в будущем постараться жить так, чтобы побывать во многих странах и увидеть мир.

   Улетая и вытирая слёзы, Анна уже знала, что к Теодору никогда не вернётся – чужие они. Никогда не стать ей немкой, не думать по-немецки, не болеть за Германию. Русская она, и её Родина – Россия. Было больно расставаться с любимым мужчиной, такого ей не встретить никогда. Но... выбор был сделан.
«Прощай... нежный и ласковый, Тео».