Я уже сыта праздниками

ИЗ АРХИВА: Фрагмент "Сокровищ до востребования"

Когда мы отдали младшую дочку в детсад, ей уже шел шестой годик.
Специально мы ее ни рисовать, ни лепить не учили. Но когда работали, она, разумеется, была рядом – и тоже лепила. С папой горшочки, игрушки, кроватки, колясочки. Я на гончарном круге не работала, лепила из пласта: сначала раскатывала глиняный «блин», потом вырезала из него нужные детали и делала, что задумала. Заворачивала, драпировала, приклеивала, набирала композиции из кусочков. Она сидела рядом, ждала своих «обрезочков» и делала из них что-то свое, повторяя мои приемы.  Помню, я умилилась, увидев, как она слепила «лялю», потом быстренько завернула ее в «обрезочки» и сообщила: это ляля в пеленочках и даже в подгузничке. Ей тогда было три года. А порой и ее «шедеврики» наталкивали меня на какие-то идеи.
В общем, когда мы делали свою «персонально-семейную» выставку, у нее там тоже была своя витринка. На открытии она чувствовала себя полноценным членом семейной мастерской. И в газетных отзывах ее не забыли, и когда к нам приезжало областное  «телевидение» - тоже предоставили слово для выражения собственного мнения. Конечно, взрослым это было скорее забавно. Но она принимала себя всерьез. Светилом в керамике себя не мнила, но участие ее в выставках было чем-то само собой разумеющимся.
И поэтому, когда после самого первого занятия в садике,  где дети рисовали углем животных, она с нетерпением ждала оформляемой воспитателем выставки, чтобы показать мне свою работу.
Когда через день рисунки были вывешены на стене, и мы рассматривали их, подошла воспитательница и сказала: «Вы ищете свой рисунок? Его здесь нет. Здесь только лучшие работы.  Там было написано… Я могу вам его отдать». И сказала, что еще нескольких  детей работы не были выставлены. Я стала объяснять, что последнее время она привыкла писать на рисунках – книгу делала. На что меня довольно резко оборвали: здесь ВСЕ такие писатели!
Ребенок был удивлен и расстроен. Я ее утешила: повешу рисунок дома, себе  у компьютера.
С углем она не была знакома, и рисунок получился хиленький, бледненький, хотя, в общем,  у нее была довольно уверенная рука. Но в целом не так уж плох. Немного мелковат: к галаго-маме она добавила галаго-лялю, и что-то сообщающее  о них написала. Разумеется, и размер животных уменьшился, и времени на проработку рисунка не хватило. Мне стало интересно, какие еще рисунки ребят были забракованы за «неправильность», но спрашивать не стала: беседы не получилось, тон разговора был слишком недружелюбным, хотя за рамки профессиональной вежливости не выходил.
Дома мы с ней доработали рисунок: немного усилили кое-где, и он ожил. Я показала ей, как работать с углем. Объяснила неудачу с выставкой тем, что, наверное, дело в том, что она невнимательно слушала задание: если воспитательница сказала рисовать, это значит, что надо рисовать, а не писать. Постарайся в следующий раз быть внимательнее. Она успокоилась.
Но я, честно говоря, была удивлена таким педагогическим ходом. С первого же занятия начать  ребенка «обламывать» - вместо того, чтобы привлечь его тем, что он знает и любит… Странно. Даже если это самый худший рисунок – пусть, наконец, он сам и его переоценивающие способности своего драгоценного дитятки родители увидят, что их ребенок рисует хуже всех, гордиться нечем… Но  с первого же занятия  наносить ребенку такую травму?... Непонятно.

Другой раз я обронила: она неженка… И в ответ немедленно: здесь ВСЕ неженки!

В общем, через короткое время у меня сложилось впечатление, что главная задача: сбить спесь с мамаши. То бишь с меня. Чтобы слишком много о себе и своем дитятке не воображала. Поставить на место, вылечить от «звездной болезни». Предвзятое мнение чувствовалось за версту. Любые мои попытки что-то рассказать об интересах и привычках  ребенка, чтобы помочь воспитателю «втянуть» его, помочь полюбить детсад, куда поначалу она так рвалась – натыкались на это напряженное: «здесь ВСЕ!...» Но я ведь не говорила: мой ребенок, в отличие от других… Я просто рассказывала о ребенке, чтобы помочь его лучше узнать. Но быстро поняла, что этого делать не стоит.
С этой женщиной мы не были знакомы ранее. И ничего другого не оставалось думать, кроме того, что какой-то «доброжелатель» позаботился, «подготовил почву»… Поневоле в памяти всплывали страстные обвинения: «Одного ребенка уже изуродовала! Страшно подумать, что будет со вторым!»
Стало быть, взялись «спасать» бедного ребенка. Не исключено, конечно, что я ошибаюсь в своих подозрениях, но все слишком хорошо срастается. Моя вездесущая «подруга» охватила своей супер-активностью все детские сады и школы, обеспечивая посещаемость своего культурного учреждения, и для всей системы образования была «своя-пресвоя». Авторитет.
И судя по проводимой политике «спасения» от пагубного влияния горе-мамаши, логика «настроя» чувствовалась, и авторство узнавалось.

Потом была еще выставка, и опять нашего рисунка там не было. Вторая воспитательница сказала, что работ не выставленных не осталось; наверное, вас в тот день не было. Но я помнила, что она  рассказывала о том, как они рисовали домашних животных.  Она предположила: «наверное, моя корова была маленькая…» 
Ей было уже безразлично. Она уже все время плакала, болела. Приходилось тащить ее  в сад всякими правдами-неправдами, уговорами, обещаниями, ожиданиями.

В самые первые дни на нее произвел большое впечатление спектакль, поставленный в группе к празднику. Она пришла уже за день до него, и естественно, роли у нее не было. Но дома постоянно проигрывала виденное. Это был март, конец учебного года. Следующий должны были начать готовить  после возвращения нашей воспитательницы, которая и руководила театральной студией, из отпуска, в начале следующего учебного года.
Я «тянула» ее на этот интерес полгода: вот выйдет … из отпуска,  будете ставить спектакль,  тебе дадут роль… У всех детей в том спектакле, который мы видели, были хоть маленькие роли, все были заняты.
И вот, полгода спустя, наконец, начали готовить следующий. И роли ей не дали. Никакой.  Несмотря на то, что воспитательница знала, КАК она ждала его, что это был самый наш мощный стимул пребывания в детском саду, в котором она никак не могла прижиться – ожидание этого спектакля… И что я возлагала надежды на то, что это как-то изменит ситуацию, ставшую уже мучительной.
Когда, после месяца репетиций в группе, уже весь спектакль был проигран до конца и дочка сказала об этом огорченно-удивленно: а до моей роли так и не дошли… У меня сердце кровью обливалось.
Еще через некоторое время: мамочка, давай заберемся из садика. Все равно мне роли не дадут…

Что можно было сделать?  Я не хотела ее настраивать против воспитательницы, которую она любила больше всех. Когда попыталась поговорить, рассказать, как она ждала, играла дома в театр, услышала обычное: они ВСЕ! играют.
Просто поняла, что делать здесь больше нечего. Действительно, пора уходить. Выяснения отношений не хотела, чтобы не превращать ребенка в объект целенаправленной травли.

В общем, та же песня: Никто против Системы.
Будь как ВСЕ!
Не высовывайся!
…

Такой маленький глупенький Никто, вообразивший себя Кем-то: любимым, ценным, интересным…

Не воображай о себе, девочка. Ты не лучше других, ты хуже. Роли получают те, кто посмелее, и постоянно ходят.
Ты для мамочки своей драгоценность.  А здесь таких около тридцати на полтора воспитателя. За тридцать лет работы около двухсот набирается таких «драгоценностей». Дай Бог физическую безопасность обеспечить и объем знаний, предусмотренных госстандартами, заложить в эти головы.
«Солнце» ты только для мамочки, избаловавшей ребенка, идущей на поводу у капризов, не умеющей подчинить волю такого малыша, и мешающей войти в коллектив, стать, как ВСЕ, и безропотно делать все, что делают ВСЕ.  Подчиниться необходимости, даже если ребенок знает, что ее нет. Просто потому, что НАДО. И не рассуждать много – почему НАДО выгонять меня в садик, если ты дома? НАДО, И ВСЕ!

Вот «солнце» и рыдало с вечера: скоро утро, и опять тащиться в садик,  и с пятницы – скоро понедельник, и опять тащиться в садик… И говорило: я чувствую себя там, как скотина на пастбище.

За этим бегством стояло: раз я для ВСЕХ  -  НИКТО, раз меня там никто не любит – хочу домой, к мамочке, для которой я ценность несомненная. Солнышко. Цветочек. Заинька... Первая встреча с «миром», его любовью-нелюбовью закончилась поражением. Мир меня не любит. Я его боюсь. Хочу к маме, которая меня любит. Я не НИКТО, я центр мироздания!
 
Когда я еще раз попыталась удержать ее предстоящим утренником, выпускным балом, она ответила: я уже сыта праздниками.

Так и ушли мы.
Мне говорили: все прекрасно, прекрасная девочка.  Хорошо занимается, слушается. С удивлением узнала, что она молчит целыми днями – дома у нее рот не закрывается с утра до ночи, даже утомляет своей болтливостью. Спросила ее: ты не знаешь, о чем с ребятками разговаривать? Ответила: мне там не хочется разговаривать… В других ситуациях, при встречах с  даже незнакомыми детьми – активна, берет инициативу в свои руки, а тут, оказывается – несмелая…
Воспитателям все казалось «прекрасно», потому что они ее не знали. Проблем не доставляет, и хорошо. Единственное, что ревет приходя, приходится ее отрывать силой, а потом успокаивается быстро… Но когда я приходила и смотрела на нее со стороны, когда она меня не видела, поражалась: она на себя не похожа. Как зомби – смотрит пустыми глазами и даже не сразу узнает. И даже на утренниках так. Какая-то пришибленная…
Мне говорили: да Вы что! Как же она в школу пойдет, ведь там еще труднее! И у нее появился страх  перед школой – я уже не хочу в школу.  Я уже никуда не хочу.  Мамочка, давай никуда больше не пойдем, просто побудем дома... Я подумала: кому нужно такое «развитие», в каком состоянии она доползет до этой школы – больная и раздавленная…Надо успеть хотя бы восстановиться до этого.

Дома сразу успокоилась, снова стала собой.

А на выставку ни на одну ее рисунки так ни разу и не выставили.

Кто знает, если бы мы пришли сразу, «как все»,  возможно, все было бы иначе. Детский сад был хороший, даже самый лучший из местных. Заведующая – хороший, умный человек, во всем шла навстречу. Печально, что так получилось. Устраивать выяснение отношений с воспитательницей через заведующую я не видела смысла. Только хуже бы сделала. Педагог, который  считает возможным переносить антипатию к матери, основанную на сплетнях, на ребенка, еще не зная его, – может хорошо испортить жизнь. Лучше просто уйти.
Попасть в этот садик было сложно. Но мы попали – благодаря своей «достопримечательности». Как говорила заведующая – «мы дружим давно».  «Дружба» заключалась в том, что несколько раз нас приглашали в этот сад рассказать о керамике – родителям, детям. Пару раз проводили занятия для ребят: муж лепил с ними игрушку из глины, у меня они рисовали конструктивные наброски с натуры: всего, что на глаза попадется. В мастерскую к нам на экскурсию ребят приводили. Пару раз я делала для них работу по оформлению. Как-то пригласили на праздник в выпускную группу с другими «уважаемыми людьми». У заведующей была даже тетрадь, куда она вклеивала газетные статьи о нас.
С этим молчаливым «противостоянием» я убедилась, что мнение коллектива может не совпадать с мнением заведующей.
И работники сада: заведующая, воспитатели, и многие родители убеждали: все дети так страдают, пока адаптируются: плачут, болеют. Порой долго. Надо это пройти, потом все будет хорошо.
Но мне было странно: тем более, если  все. Зачем так мучить детей, разрушать здоровье, если можно обойтись без этого?
Помню, работая в газете, я как-то делала материал (1) о мероприятиях в одном сельском детском саду, цель которых заведующая им особенно подчеркивала: сближение родителей с детьми, обвиняя их в том, что перекинули воспитание на дошкольные учреждения, тогда как Статья 18 Закона об образовании РФ «Дошкольное образование», пункт 1, гласит: «Родители являются первыми педагогами. Они обязаны заложить основы физического, нравственного и интеллектуального развития личности ребенка в раннем детском возрасте». Помню, поразилась тогда.
Абсурд. Сначала так мучительно отрывать детей от семьи, от естественных условий существования, разрывать естественные отношения с близкими в пользу общества, а потом разрабатывать методики сближения? «Годы семьи» объявлять…
Теперь на обратном примере убедилась в этом.
Индивидуализм, «особость» (конечно же - плод больного воображения матери, вообразившей себя самой умной, больше понимающей в воспитании и психологии детей, чем многоопытные педагоги!) нужно искоренять вовремя! Ваша проблема в том, что вы отдали ребенка в сад слишком поздно. Пожалуй, да. Уже успело сформироваться какое-то «Я». Кажется, оно великовато.
Система дошкольного образования - институт уничтожения конкретного «Я» - для последующего развития какой-то абстрактной «индивидуальности»? Превращения в «массу», управляемую с помощью «стандартов».
Бунт ребенка – это реакция на вторжение в жизнь, привычную, насилия. Общества. Долга.
Трудная мамаша.  «Поздний ребенок… Бедный ребенок!... Трудно ему в жизни придется».
Это, увы, похоже на правду. Только объяснения у нас разные.
Когда я «уродовала» своего первого ребенка, он был не поздний. В самый раз мамочка – 21 год. С ним я слишком поздно поняла, что ты и твой ребенок – не одно и то же. На одни и те же «вызовы» судьбы может быть разная реакция, и просчитать, куда «соломку подстелить», далеко не всегда возможно…


***

Вот и думай. Ты еще не поднялся, а уже «опускать» начали.
Что же будет, если в полный рост  встанешь?



1 - http://www.proza.ru/2008/10/19/133