Гагарин мог приземлиться в Африке

Расширенная версия интервью космонавта СССР Алексея Архиповича Леонова
к 50-летию Дня космонавтики.

(Это интервью А. А. Леонова, было опубликовано (в кратком изложении) под названием "Гагарин мог приземлиться в Африке" в  журнале "Чудеса и приключения" - 2011. - № 4. - с. 2-4.


ВРЕЗКА: Алексей Архипович Леонов родился 30 мая 1934 в деревне Листвянка ныне Тисульского района Кемеровской области. С 1938 проживал в Кемерово. В 1943 пошел в начальную школу. С 1948 проживал в Калининграде (Кенигсберг), а с 1953,  окончив среднюю школу,  служил в Армии.  В 1955 году окончил авиационную школу военных летчиков, а в 1957 – военное авиационное училище. Служил в строевых частях ВВС в Киевском военном округе и Группе советских войск в Германии.  С марта 1960 года – в отряде космонавтов.  18-19 марта 1965 года совершил  первый космический полет в качестве второго пилота космического корабля «Восход-2» (командир экипажа – полковник П.И.Беляев) продолжительностью 1 сутки 2 часа. 18 марта выполнил в течение 12 минут первый в мире выход в открытый космос. Проявив  исключительное мужество, А. Леонов сумел вернуться обратно в корабль в неисправном скафандре. Перед посадкой у «Восхода-2» отказала автоматическая система ориентации. Корабль приземлился в диком лесу севернее города Перми. До  спасения космонавты находились 3 суток в  тайге при 25-градусном  морозе.  15-21 июля 1975 года Алексей Леонов в качестве командира экипажа корабля «Союз-19» совершил второй, 6-суточный  космический полет по международной программе «Союз – Аполлон» В ходе полета впервые в истории выполнена стыковка нашего корабля с американским космическим кораблем «Аполлон» (командир экипажа – Томас Стаффорд).  За мужество, проявленное в этих труднейших  полетах дважды удостоен звания Героя Советского Союза.   В 1970-1982 гг. – заместитель, в 1982-1991 годах – первый заместитель начальника Центра Подготовки Космонавтов. С марта 1992 года генерал-майор авиации А.А.Леонов – в запасе. Имеет 4 изобретения и более 10 научных трудов. Член Союза художников. Живет в Звездном городке Московской области. С 1993 года - президент фонда «Альфа-Капитал», с 1998 года – вице-президент ОАО «Альфа-Банк». Более двух десятков лет  - президент Скобелевского комитета.


18 марта, в канун 50-летия полета Юрия Гагарина,  мне посчастливилось взять интервью у его друга - космонавта Алексея Леонова, причем,   в  очень знаменательный  для всего Человечества день. Ведь, ровно 46 лет назад Алексей Архипович  совершил первый в Мире выход из корабля в открытый космос.  Рискуя собственной жизнью,  он доказал, что отныне Человек может жить и работать  в космосе почти также, как на Земле. В рабочем кабинете Алексея Леонова я невольно залюбовался его прекрасными космическими и земными картинами и реликвиями, связанными с героическим прошлым. На видных местах - портреты Юрия Гагарина и Валентины Терешковой, памятные фотографии тех далеких дней.

 
- Алексей Архипович, скоро исполнится 50 лет с момента начала полетов  Человека в космос. Мы  стараемся  возродить память о  первом в Мире космическом полете нашего великого соотечественника Юрия Алексеевича Гагарина.  Как Вы лично рассматриваете, оцениваете  эту  знаменательную для всех нас дату?

- Если говорить по большому счету, то у нас, космонавтов,  тогда  была  совершенно маленькая группа, в общем-то, 1-й отряд – 20 человек, и мы открыли абсолютно новое для Человечества направление, новое в деятельности, в науке и в жизни.   Новое было в том, что  все,  о чем  люди,  ученые раньше только думали, мечтали, а мы это сделали. И началось это 12 апреля. Никто на Земле не мог сказать, что же ждет человека, который окажется вот там в космосе. В начале века  считали, что скорость в 100 километров в час  вызовет у человека закипание крови. Вот так было! А уже при мне, я в училище уже был, начал учиться, тогда считали, что,  если мы скорости в 1000 километров в час на самолете достигнем, то будут очень плохие последствия с сердечно - сосудистой системой. Это был 53-й год, я поступал тогда в училище. И, вдруг, где-то совсем рядом, в 55-й год,  Нефедов развил на Миг-19-м  скорость больше, чем 1000, то есть, чем скорость звука. Нормально? А дальше была уже скорость 2000, а потом я и сам летал на Миг-21-м со скоростью 2700 километров в час,  и не задумывался ни о чем. А до этого как считали? Между прочим, до 51-го года в простонародье, да и среди определенных людей точно считали, что на Луне есть лунатики, а уж Аэлита – эта точно есть. Вот, мы читали, что есть обязательно Жизнь на Марсе, на Венере. У нас же никакой информации-то объективной не было, и, вдруг, потом скачком все пошло. Мы стали понимать, что такое космос, что там встретит человек.

- Интересно, а к  моменту старта Юрия Гагарина мы уже знали о космосе все, что надо  для  такого  полета?

- Никто ничего не знал, и когда летел Юрий Гагарин, то, мало того, что он тоже ничего не знал,  там, но его еще подстерегала другая опасность: вдруг ракета не наберет нужную скорость и корабль упадет на воду где-то в Индийском, Атлантическом, Тихом  океане,  или  в Антарктиде, в Африке приземлится. Ведь, приземлись он в Антарктиде в этом кораблике, кто его найдет? Службы поиска и спасения – не было ничего. Это была самая опасная часть его полета. То, что ракета могла недобрать нужной скорости, так это было, как говорится, 50 на 50. Дальше он мог приземлиться в Африке, недотянула ракета. Кто его найдет? Это же нам туда надо лететь теми самолетами, которые  у нас были, а это самолет Ил-14. Сколько мы должны лететь туда, в Африку, 5 дней? Где мы должны заправляться? Да, мало того, мы его должны еще искать. Но  этот 27-летний «мальчишка» все это понимал и знал. Поэтому у него голова четко отслеживала все, и, когда он держал связь с Землей, у него был позывной «Кедр», позывной Земли был  «Заря-1».   И «Заря-3», это была   Камчатка, над которой он уже закончил выведение на орбиту, над этой самой Камчаткой.

Там я и сидел на пульте управления, на Камчатке в Елизово, а он меня запрашивает:
-  Заря, я – Кедр, как меня слышите?
Команда у нас тогда была – «самостоятельно на связь не выходить». Я молчу. Начинаю запрашивать по наземке, как выйти на связь. Наземка мне отвечает:
- Связь  закрыта для особого режима!
- Особый режим – это я!
- Ваш позывной?

Я начинаю говорить.
Наземка мне:
- Сейчас мы проверим…
А корабль-то летит со скоростью 28000 в час скорость! Каждая  секунда – 8 километров позади! А эта дурочка  с меня требует, дескать, объясняй,  кто я есть. Сколько секунд надо, а она будет проверять? Там же, рядом со мной, сидит оператор, который нажал на тангенту и спрашивает:
- Товарищ капитан, ну, что ему сказать?
А космонавт Гагарин запрашивает:
- Заря, я Кедр! Какая моя дорожка (Какая моя орбита?)?
Тогда его волновал именно этот вопрос -  вывели мы его на нормальную орбиту или не вывели? Упадет ли он где-то в океане, или в Антарктиде, или то, что я перечислил, или же в Африке?
- Да скажи ты ему, что все нормально! – говорю.
Он  так вот рядом со мной сидит, а Юрий Гагарин мои слова расслышал и  сразу же отвечает:
- Я понял! Все – нормально! Привет блондину, я пошел.
 У  меня в отряде кличка была – «блондин». 
- Я пошел! – говорит Гагрин, и ушел.
И, вот, это была первая и последняя связь. А дальше он обогнул Земной шар, и уже через час я слышу звонок, что все нормально, корабль приземлился в районе Энгельса. Как говорится, «ждите дальше сообщений»!

- У нас тогда,  в 60-х годах, все так хорошо начиналось, мы были первые в космосе, да и достижения у нас потом  были тоже огромные!  Разве не обидно будет, если  мы  теперь  это  все упустим?

- Сейчас мы уже почти ничего не упускаем, потому что мы уже многое упустили! Тот запал, запас  всего, что было, исчерпан, но главное, что это была национальная идея, а теперь и это потеряно! Все потеряно, и на сегодняшний день мы сейчас можем заниматься только работой со  станцией МКС, потому  что американцы  уже израсходовали свой транспортный ресурс. Последний американский шаттл слетал, а больше уже у них нет никакого транспортного средства по доставке экипажей, научного оборудования, продовольствия на МКС. Действует пока только  наш корабль «Союз», но это – не бесплатно. Мы это понимаем, и вместе с Америкой делим расходы и все, что от этого сейчас имеем. С моей точки зрения, такая система, она приучает людей к дисциплине и к содружеству. Кооперативная работа, заставляет нас быть более ответственными, и уж если мы виноваты, так это нам обойдется  о-ё-ёй  во что-то. А раньше-то, мы что-то не так сделали, «ну и  ладно»! Здесь так не пройдет, поскольку подписано уже международное соглашение. И если они не так что-то сделают, как надо, тогда они тоже несут ответственность в соответствии с договором. Поэтому здесь всегда - положительное решение.Из-за международного финансового кризиса американцы сейчас переживают тоже не лучшие времена. Недаром, ведь,  Обама полностью запретил  все работы с  пилотируемыми полетами на Луну и Марс, но у них работа продолжается над созданием серьезного большого двигателя. А это – очень важно! Когда двигатель будет готов и отработан, «телегу» к нему можно сделать быстро. Мы, в свою очередь,  объявили, что у нас будет новый транспортный корабль «Русь», который будет выводить на орбиту и груз очень большой, и экипаж – 5 человек, но насколько это все серьезно у нас поставлено, это мы скоро увидим.

- Личность Гагарина в СМИ  представляют односторонне, больше,  как  «статую на постаменте», а    как человека,  его мало показывают. Не могли бы  Вы, Алексей Архипович,  рассказать нашим читателям  что-нибудь о Вашем друге Юрии Гагарине, как  о человеке?
   
- Да, вот,  сейчас каждый день вот эти вопросы задают.  Я с ним пришел в один день. Он – до обеда, а я - после обеда, в один день – 4 октября  59-го года, только не в отряд, а на комиссию, чтобы попасть на тестирование: «годен – не годен». Вот, и он, Гагарин – тоже там оказался. Именно тогда наша первая  встреча и состоялась. Мы жили с ним в одной палате, метров 16 квадратных. Целый месяц нас «крутили – вертели». Вот там я и познакомился с Юрием Гагариным. Да можно что угодно говорить там, но я с ним прошел все… Вот, первый год учения в Центре Подготовки Космонавтов, когда мы были слушателями, я с ним сидел за одной партой. Один эпизод я вам расскажу. Я пришел с Юга, он – с Севера. Летали мы в наших разведполках на одних и тех же самолетах – разведчиках, он - по Заполярью, а я на Юге. У нас было общее понимание, особенно по картографии. Мы уже знали, что такое фотоаппарат большой, что такое карта, как ее делать. Нам тогда очень большую нагрузку  по учебе дали и первые дни мы больше всего занимались, пока других преподавателей готовили, медико-биологической подготовкой. Здесь правильно руководство понимало, что космонавт на борту он должен быть обязательно «врачом», помимо своих профессиональных навыков летчика – инженера. А все потому, что человек и в космосе имеет право болеть и он должен понимать, что это такое. Он должен разбираться, что такое кардиограмма, что такое энцефалограмма, как взять кровь, как вырвать зуб, и очень серьезная, двухгодичная подготовка такая была у нас. Вот,   мы сидим с Юрой Гагариным за партой, читает доктор Хлебников лекцию по большому и малому кругу кровообращения. Но я, еще  будучи школьником, хорошо знал биологию и Гагарин  тоже ее знал. И, вот,  мы с ним сидим, слушаем и  играем в морской бой. Оба – молодые лейтенанты.
 
Потом начинается первое партийное собрание, и на этом собрании выступает один коммунист  с таким вот заявлением:
- Вы знаете, товарищи, зачем мы здесь находимся? Перед нами - серьезные задачи! Очень серьезные,  известные люди нас учат, и, вот в частности, доктор Хлебников, а два коммуниста, два лейтенанта играют в это время в морской бой».
 
Что сказать? Заложил он нас «по-крупному»! Ну, мы сидим. Я так подумал в этот момент:
- Да, это – не полк, это – очень серьезная организация и тут уж не до игр!.
 
Прекратили мы играть в морской бой, стали слушать лекции - дисциплинированные  такие лейтенанты сидим… Но уже «пятно» на нас с Юрой пало, что мы несерьезные такие - Леонов и Гагарин… Потом мы с Гагариным часто вспоминали, как тогда о нас говорили - «два лейтенанта».  А жили мы тогда на Центральном аэродроме.
А «товарищ», который нас «заложил», летчик-то он был  хороший, летал отлично.  Но, вот, жену он бросил,  и сын его так отдельно и рос, а он к нему даже не приезжал. Гнилое что-то такое в нем было, и оно так проявилось ярко «с первых начал»! Вот, чтобы себе получить что-то, он ни с чем не считался, и на этом сгорел! А мы с Юрой так и остались играть в наш морской бой, и – ничего страшного, потому что, помимо этого, мы еще и нормально учились. Прекрасно учились и,  все что надо было, мы с ним сдавали. У нас оценки были отличные.  И, так мы и остались в отряде космонавтов – Леонов и Гагарин, а его давно уже нет!
 
 - Можно у Вас спросить,  как  Вы, прежде всего  -  практик, летчик, инженер и  президент комитета сочетаете  в себе еще и  такой высокий художественный дар?
 
- На меня с самого детства очень сильное впечатление произвело одно высказывание Микеланджело, еще где-то во 2-м, в 3-м классе. У меня есть книжки по искусству, которые я приобретал с 1-го класса.  Айвазовский у меня приобретен за месячную пайку хлеба. Мне так хотелось получить эту книгу! И я получил ее от эвакуированного мальчика в 43-м году. Это было издание 41-го года – Айвазовский», причем, было там только 3 цветных иллюстрации, черно-белая вся.  И он мне говорит: «Месячный паек хлеба!».  А  я согласился и ходил – 50 грамм хлеба и ложечка сахара.   Все тогда я отдал ему до крошки, но книжку эту с тех пор имею.
Так вот, Микеланджело говорил в свое время: «Рисунок – источник и душа всех видов изображения и корень каждой науки. Кто овладел рисунком, тот овладел величайшим сокровищем!». Вот как мудро сказал о рисунке этот  великий человек! Ведь, все делается, идет  через рисунок, все, что мы делаем: паровоз, самолет, машина… В начале всегда – рисунок, чертеж, а потом уже что-то, и  это настолько мне в жизни помогало и как летчику, и как инженеру, как архитектору, рисунок!  Я  с  самого детства занимался рисунками,  чертежами и мне это всегда очень помогало.
 
– Алексей Архипович, Вы – член Союза художников и Ваши полотна – на мировом уровне. Но,  как  Вы, космонавт,  сумели стать  профессиональным художником?  Где  Вы взяли  на это время и силы?
 
- На творчество я времени никогда не жалел. Вот, чуть попозже,   мы посмотрим  две мои работы, которые   у меня в холле висят.  А это  у меня - знак академика Российской Академии Художеств, врученный лично Церетели. Вот  он  у меня на лацкане пиджака находится -  золотой знак, утвержденный  Шуваловым.   Я и до космоса рисовал и потом  не бросал рисовать никогда. Вот, видите,  здесь висят в кабинете мои работы.   Вот, это тоже моя работа  - «Монголия».  Это не пустыня, вот она,  какая зеленая  Монголия!  Видите?  А это тоже моя (о портрете Валентины Терешковой) работа. Валентина говорит, что лучше меня еще никто из художников не сделал ничего о ней. А вон там – фотографии еще, где я с ним, с Юрой на площади: Юра, я и Андриян.  А мои картины, которые в холле, вот это – настоящий корабль в деталях, из которого я делал выход в космос. И,  вот - еще картина, такая вот марина, называется -  «На лиман движется гроза».
 
- Я слышал, что у Вас имеется еще один интересный дар? В  прежних Ваших интервью говорится о ситуациях, когда Вы были в раздувшемся скафандре в открытом космосе, или когда Вы в  неисправном  корабле оказались  в глухой тайге  на морозе и тому подобное.  Причем,  каждый раз Вас выручали - то ли интуиция,  то ли какое-то   особое предчувствие?
 
- Да нет, я всегда понимал ту ситуацию, в которой мы можем оказаться,  и стремился выбрать то, что главное. Я, например, из носимого аварийного запаса на корабле «Восход-2»,  выбросил продукты, выбросил всю воду, потому что снегу много, а вместо этого загрузил патроны.

– Вы как бы «предвидели» то, что с Вами может случиться?
 
- Да, и не только в тот раз!  Во второй раз при полете на «Союзе-19»-м у нас среди оборудования находились инструменты, там, отвертки, ножницы и прочее, и нож  такой. Я так понял, что он – очень хрупкий по структуре лезвия. И я пошел в город,  за пять пятьдесят купил охотничий нож с различными лезвиями, в том числе с отверткой и положил в космический корабль. И, вот,  получилось, что когда у нас отказал коммутатор,  и мы пытались его демонтировать, то он держался на четырех болтах…  Все отвертки и все ключи сломались, остался один болт несвернутый, и тут я достаю этот нож, ставлю отвертку под 90, и у меня удар,  и - есть.  Вот,  что это было?  А, если бы  этого предчувствия, назовем его так,  у меня тогда не было, мы бы не сняли коммутатор, не смонтировали новую  телевизионную схему, а, в результате, мы бы ничего не сняли, что мы там были в космосе,  и ни Америке, ни кому.

– У Вас так происходит всю жизнь или это только «проблески» в  критических ситуациях?

- Ну, бывает, бывает, но вот эти вот случаи, как будто я…  Например я на земле еще приготовил карту для  аварийной посадки «Восхода». Взял обычную административную карту, нанес витки все, точки включения двигателей и точки посадки. А потом  сделал из нее фотографию, вложил в бортовой журнал и, когда произошел отказ системы управления, нам надо было считать, где надо включать двигатель и где мы сядем, а у меня уже все  готово!
 
–  Это  же  – просто феноменально!

- Да, вот такие вот случаи…, а у меня уже готово и все!

- Как Вы считаете, если  дойдет когда-нибудь очередь до полетов Человека к звездам, то это  произойдет в нашем 21-м веке или это, все-таки,  случится позже?

- Нет! Самая близкая к нам звезда Проксима Центавра – 4 световых года.Поэтому до нее лететь надо 4 года со скоростью света! В ближайшие 200-300 лет мы так не будем уметь летать. Нет у нас такой энергии!

Беседовал Александр Зинковский

Фото - автора