Лебединая песня

На нашей горной реке Коксе в честь него даже место назвали – Царева яма. Это означало, что здесь имел право в основном рыбачить Геннадий Ильич Царев. Его и сегодня многие помнят в районе. А как же. Первейший был физик в 60-70 годы в нашем райцентре Усть-Коксе. Первейший значит по нынешним меркам классный, продвинутый. Он действительно таким и был. Каждый урок только с наглядностью. А вечерами старшеклассники приходили в школу любоваться на звезды в телескоп. Геннадий Ильич еще и астрономию вел. Его любили, уважали и побивались. Любили за то, что никогда не ругался, не кричал. Уважали – хорошо объяснял, очень много знал. А побаиваться сам Бог велел: всегда строго одетый, не очень улыбчивый. Ребятишки при виде его становились как шелковые: по школе шли, а не бежали, даже разговаривали вполголоса. С учителями жил всегда душа в душу. Каждую субботу он торжественно на всю учительскую объявлял:
 – До конца учебного года осталось 25,24 (и т.д.) недели.
До сих пор в субботу кто-нибудь из учителей-стажистов нет-нет, да и скажет:
- А сколько там недель до конца года осталось?
И все сразу вспоминают Геннадия Ильича. Правда, он хороший был. Я когда в Усть-Коксу приехал работать, к нему домой как к отцу ходил: и накормят, и напоят. Тянуло меня в этот дом. И жена его, Федоровна, на первый взгляд суровая женщина с этаким орлиным взглядом, а на самом деле очень добрый человек. Я видел, что им нравится, когда прихожу в гости. Чего греха таить и трявянушку кое-когда употребляли, и в картишки перекидывались. А что скрывать, раз было. А после травяшушки, домашнего пива, настоянного на травах, хозяин ударялся в воспоминания. А вспомнить чего было, ведь он участник Великой Отечественной. И разве мог я учитель истории не завести дружбу с таким человеком? Ясно, нет. Но особенно любил рассказывать Геннадий Ильич, как он с группой авиационных бортмехаников и инженеров летал в Англию за запасными частями для самолетов. Тут уж я уши развешивал, так развешивал. Во время войны ему пришлось служить на Новой Земле. Кто с географией немного дружит, знает, что это цепь островов в Ледовитом океане. Даже от одного названия холодновато за воротником, а тут служить там, да еще в авиации.
- Вот там я узнал, что такое настоящая цинга. Представляешь, зубы все во рту ходуном ходят и кажется, что руками можно все выдернуть. И кормят вроде не плохо, все-таки летуны. А вот что значит Север. Это тебе не шутка.
- Да ладно тебе, Геннадий Ильич, про цингу. Я про нее и в институте по истории северных народов лекции слушал, отец рассказывал – он «пятерку» тянул по наговору под Колымой. Ты лучше про войну мне. Это и для работы и для жизни надо.
 -Ну, ты и настырный. Про войну ему, про войну. У тебя же отец на фронте был, мало что ли нарассказывал?
- Да вообще почти ничего. У него контузия с войны. И разрывная пуля левую руку чуть не разнесла. Вот он про войну и не любит вспоминать. Сразу голова начинает болеть. Мы его и стараемся не расспрашивать.
 - А, ну тогда конечно. Слушай, неугомонный. Сегодня я тебе расскажу как английской королеве ручку целовал.
- Да ладно, Ильич, шутки шутить. Я сам анекдоты люблю рассказывать. Но не настолько же.
- При чем тут анекдоты? – обижается физик. – Ты слушай, как это было. С американцами и англичанами мы уже с 42-го дружить начали после того, как немцам под Москвой накостыляли. Англичане согласились давать нам и самолеты целиком, и запчасти к ним. Сформировали из нас отряд и отправили и отправили в этот самый «туманный Альбион» познакомиться с их самолетами, да и подучиться.
Где был на севере? И в Архангельске, и в Мурманске.(ударение на букву а)
Он так и говорил Мурманске (с ударением на букву а), компас (также с ударением на букву а), объяснял, что настоящие летуны говорят только так и ударение это самое верное. Я, конечно, не спорил.
 -Ну, вот прилетели мы, с техникой освоились и надо ее домой перегонять, на Новую Землю. И вдруг нам говорят – их Величество королева Англии устраивает для советских летчиков прием. Ты представляешь, что тут началось? Нас стали обмеривать, шить каждому костюм, учить ходить с «бабочкой» вместо галстука.
- Представляю тебя в «бабочке», Геннадий Ильич, – хохочу я. – А шаркать ножкой перед королевой тоже учили?
- Да ладно, просмешник. Привезли нас во дворец, завели в приемный зал. Стоим. Вдруг заиграла торжественная музыка и вошла она – королева. Мило так улыбнулась и стала подходить к каждому из нас. И знаешь, что я сделал? Даже не знаю, как это вышло. Когда она подошла ко мне и протянула руку в белой перчатке для приветствия, я встал на одно колено, взял аккуратно ее руку в свою и, не поверишь, поцеловал. Знаю, думаешь, что вру. Ну не хочешь, не верь. А это было.
А я поверил сразу и бесповоротно. А знаете почему? Не было ни разу, чтобы он на кого-то повысил голос или заругался матом. Поэтому и поверил.
Вот за искреннее отношение к людям мне и нравился этот человек. А причем тут лебединая песня, спросите вы? Очень даже причем. Была в классе, где Геннадий Ильич был классным руководителем, девочка Наташа. Круглая отличница. Без всяких натягов. И не зубрила. Училась просто на «5» и все тут. Этот седой, суровый мужчина очень гордился своей ученицей. И как-то обронил: «Наташа – это моя лебединая песня. До этого в школе, да чего в школе – в районе никто не получал золотую медаль, заканчивая школу. Представляете? Да ничего вы не представляете. Сегодня их «золотых» детей не то чтобы много, но они есть. А тогда – первая. Помню, не только классный руководитель гордился, но вся школа ликовала, когда Наташе вручали золотую медаль. На девушку смотрели с восторгом и почтением. А как же? Из нашей школы. И Наташа потом не улетела из родных краев. Получив высшее образование, много лет прекрасно работала учителем русского языка и литературы в своем родном селе. Разве это не лебединая песня для классного руководителя? На эту тему он готов был разговаривать в любое время, даже на рыбалке. Но это и моя лебединая песня. Рыбачить мы ездили с ним довольно часто. И на «цареву яму», и на Таловку, даже за налимами в Абай. После рыбацкой чарки он любил вспоминать про жизнь, успевай только вопросы подкидывай. Да так складно, что заслушаешься. Лежим около костра, ужинаем.
- Давай-ка под уху по стопочке, мужики, - предлагает военрук Анатолий Степанович.
Нас в этот раз четверо. Вообще-то пятеро. Пятый жеребец Рыжка из пришкольного интерната. Стоит около костра и косит хитрыми глазами. Я в предвкушении задушевной беседы, чищу вареные яйца на закусь. Чокаемся и я тянусь, не глядя, чтобы подать спутникам яйца. Что такое, не могу найти. И слышу веселый гогот.
- Да где же они, черт возьми?
- Не ищи, Александрыч, их Рыжка сожрал, - хохочет еще один наш спутник, Валентин Викулыч.
- Неужели это он?, - недоумеваю я.
- Он, он, - дружно кивают мужики.
- Это всеядное животное, он и помои ест, и картошку, а уж и яйца, как видишь за милую душу.
Ну чем мы не тургеневские мужички-рыбачки из его рассказов. Очень даже похоже. Такие байки каждый может рассказать, что только диву даешься: неужели такое может быть в жизни. Убеждался не раз.
- Кто угадает загадку? – начинаю расшевеливать спутников.
- Давай, только не сильно заковыристую.
- Слушайте. Армянскому радио задали вопрос, откуда появился танец «чечетка»? Кто первый ответит – сто граммов.
Мужики думают, потом почти хором говорят:
- Пей сам и говори отгадку.
- Ладно, слушайте отгадку. Армянское радио через минуту дает ответ:
- В одной семье было четырнадцать детей и один ночной горшок…?!
Над горами разносится здоровый мужской хохот. И вдруг этот скромник Геннадий Ильич говорит:
- Ты смотрел кино «Кавказская пленница»? Помнишь там артист Моргунов учил желающих танцевать твист?
- Конечно, помню. Ну и что из этого?
- Так это он у меня подсмотрел трюк, – вполне серьезно говорит Геннадий Ильич.
Я еще не понимаю подначки, хотя вижу, как Степаныч и Викулыч, взявшись руками за животы, отворачиваются.
- Да брось ты, при чем здесь Моргунов и ты?
- Так я тогда в Горно-Алтайске жил, а они – Моргунов, Никулин и Вицин туда же приехали.
- И что дальше?
- Иду я по Ленинскому проспекту, курю. Впереди дамочка, такая вся расфуфыренная шефствует. А сапожки на ней резиновые, послевоенные с широкими голенищами. Короткие такие. Покурил я и окурок в задумчивости возьми и брось вперед.
Мужики, вижу, уже начинают прыскать, но еще держатся.
- Ну и?
- Что ну и? Окурок, аккурат ей в голенище попал.
- Да не томи ты. Дальше-то что?
- Как начала она ногами от боли кренделя выписывать, окурок-то не потушенный был.
- Хорошо, – смеюсь я, – а причем здесь артисты?
- Так они сзади шли и все это видели. Еще спасибо сказали за то, что подсказал трюк. Ты же помнишь, что Моргунов показывал, как танцевать твист, вначале тушит окурок левой ногой, потом правой ногой. Вот тебе и твист.
Скажите мне, добрые люди, кому нравится журчанье ручья, плеск ночной рыбы, ночевки и задушевные разговоры у костра – разве это не лебединая песня для настоящего мужика? Такой не променяет все это ни на какие деньги, даже если их очень много. Геннадий Ильич был одним из таких. Он беззаветно любил школу, учеников, хотя об этом не говорил никому и никогда. Я часто вспоминаю о нем и всегда думаю: - Что же было главным в его жизни событием: свидание с английской королевой, «золотая» выпускница Наташа, а может вся его жизнь солдата, скромного советского учителя была лебединой песней? Думаю, что скорее всего, это так.
Ты у могилы с красною звездой остановись,
И помолчи немного в этом месте:
Солдат прекрасно прожил свою жизнь,
Ушел он в небо с лебединой песней.
А. Бородин