Пионерлагерь под Ельней

               
                Из главы «Школьные годы» автобиографических записок.

    Второе послевоенное лето. Мама выхлопотала на нас с сестрой путёвки в пионерлагерь. РВРЗ, впервые после войны, отправляет детей своих работников на летний отдых. Нас мало интересует,  где расположен этот лагерь, но родителей предупредили, что дорога будет долгая. Будем жить в какой-то деревне вблизи района Ельни, родителям туда не добраться. Если только на случайных попутках, автобусы в области ещё не ходят. Впрочем, жители даже не знают, что может существовать какой-то общественный транспорт. Кроме железнодорожного: там один – два раза в сутки  ходят так называемые «рабочие поезда», переименованные позже в пригородные. Автобусного сообщения между городами, а тем более сёлами нет, его не было и до войны. Во всяком случае, на Смоленщине и Брянщине – родине предков.

    Из жизни в лагере запомнились отдельные фрагменты. Вот некоторые из них.
    Через день весь состав лагеря после завтрака выводят «на природу», но не на прогулку, не для походов по окрестным перелескам, полям, лугам и чернеющему за речушкой лесу. Просто нас ведут собирать  щавель на ближайших лугах или ягоды на опушках рощиц. Всё это сдаётся на кухню и идёт в общий котёл: щавелем заправляют супы из прошлогоднего потемневшего картофеля, ягоды идут в компоты. Продуктами пионерлагерь обеспечен плохо, мы постоянно недоедаем. Нам не привыкать к голодухе, позади и более голодные времена, да и дома достатка не было никогда. Поэтому принимаем эти вояжи за подножным кормом как неизбежность.
 
    Так же мы относимся и к дежурству по кухне. Но мы не все одинаковые, есть среди нас и «изнеженные». Таковы мои новые приятели, дети каких-то заводских служащих, прожившие всю войну где-то на Урале в относительном благополучии. В первое же дежурство по кухне обнаружилось, что они совсем не умеют чистить картошку – срезают шелуху толстым слоем со всеми неровностями, т. е.  до глубины глазков. Повариха сразу заметила, что у них от картофелины остаётся едва ли половина, в то время как у нас из-под ножей очистки струятся не толще луковой чешуи, и начала их распекать.
    Дежурили мы группой человек в десять и я, да и все остальные вступились за ребят. Их освободили от этой нудной работы, поручив делать более простое. Видимо, мой голос в их защиту прозвучал убедительно, и они как-то сразу прониклись ко мне доверием и приняли моё главенство. С тех пор мы не расставались до конца смены. По возвращению в город приятельские отношения закончились, мы были «классово» чужды: они были домашними детьми, я же больше тянулся к так называемым беспризорникам и едва сам не стал таковым. Тянуло меня к побегам из дома и дальним странствиям.

    Однажды с одним из моих новых приятелей мы столкнулись в лесу нос к носу с медведем. А было так. Начала поспевать малина и наш отряд отправился к опушке леса на её сбор. Глубоко в лес заходить не рекомендовалось, но мы увлеклись и по лесной дорожке забрались довольно далеко. И попали в такие заросли малинника, что наполнили свои кружки сравнительно быстро. Дальше уже просто объедались сочной пахучей ягодой. Разве сравнишь лесную малину с садовой!
    Мы углублялись всё дальше в заросли, пока наше внимание не привлекли крики всполошено летающих над лесом птиц. Кажется, это были лесные голуби, которых мой приятель почему-то называл «сизограками». Мы остановились и услышали как кто-то впереди нас пробирается в чаще. Все наши были где-то далеко сзади нас, ближе к опушке. «Охотник!» – предположил мой напарник. Треск приближался к нам, и мы  замерли. В нескольких метрах впереди, за поваленным деревом пригнулась к земле довольно толстая осинка, и через валежину перемахнуло  мохнатое чудовище. Мы успели заметить только длинную морду, кривые передние лапы и клокастую  гриву за показавшейся некрупной головой.
    В следующий миг мы уже неслись по зарослям, а потом и по неторной лесной дороге. И только прилично отбежав, поняли, что мчались не к опушке, а в глубину леса. Куда ведёт дальше эта тропа – мы не знали, пришлось возвращаться. Дрожащие и бледные, мы крались по тропе, пока не поравнялись с местом, где на неё выскочили из зарослей. А дальше снова рванули во весь дух к выходу из чащобы, где на опушке собрались все ягодники, и уже обнаружилось наше отсутствие. Сбивчивому рассказу о встрече с Топтыгиным ни кто не поверил.

    Из всего остального лагерного запомнились ежедневные линейки с подъёмом флага и резкими звуками пионерского горна, постоянное ожидание  завтраков, обедов и ужинов, порции белого хлеба (в городе по карточкам выдавали только чёрный) и вражда с деревенскими ребятами. Они нас сразу невзлюбили: мы были городские бездельники и барчуки, которых, непонятно за что, даже кормили.  Они же работали наравне с взрослыми и голодали. В деревнях, как и во время войны, продолжался голод. В колхозах хлебные карточки не выдавали. Через год их отменят и в городе.

    Домой возвращались теми же пыльными большаками. У грузовика часто глох мотор, и шофёр подолгу копался под капотом. Одна из остановок произошла  невдалеке от подбитого танка, и мы сбегали и осмотрели его.
 
    Таких танков вдоль этой дороги и на полях было множество – это мы заметили ещё, когда ехали в лагерь. Это были наши Т-34, некоторые сгоревшие и бурые от окалины, некоторые просто подбитые, некоторые со сбитой башней, валяющейся рядом. Кто-то пытался их считать, но сбился на втором десятке.
    Этот казался практически неповреждённым, только краска осыпалась пластами. Целы гусеницы и катки, целы фары (не считая стёкол), только за башней вздыбилась  решётка, да сорван люк башенного стрелка. Люки механика и пулемётчика откинуты. Внутрь мы не залезали, только заглянули через раскрытые люки.

    Я до этого уже бывал внутри подбитых танков, но здесь понять что-то было невозможно – сплошное нагромождение исковерканного металла. Ни сидений, ни рычагов, вообще ничего целого. Взрыв произошёл внутри танка. Что взорвалось, отчего? – загадка войны. Вид разбитой боевой техники угнетает, ещё больше угнетает мысль, что в момент взрыва внутри был экипаж.
 
    Обычного знака с жестяной звездой вблизи танка не было, значит, останки экипажа захоронили в другом месте. Мы молча пошли к дороге, обсуждать не хотелось.
    Увиденное обсуждали лишь наши сверстники, проведшие войну в глубоком тылу. Они знали войну только по кино и картинкам  книг.