Особенности межнационального секса

Александр Никишин
ОСОБЕННОСТИ МЕЖНАЦИОНАЛЬНОГО СЕКСА

(отрывок из романа "Однажды в СССР")

…Раскрылись двери и в вагон вошли двое молодых людей. Они о чём-то оживлённо спорили. Тот, что помладше, больше слушал, второй, постарше, поплотнее, похожий на вышедшего на пенсию боксера, больше говорил.

А говорил он громко, ничуть не смущаясь, о таких вещах, о которых не захочешь слушать, а будешь – о сексе с женщинами разных  национальностей. Симбирцев ругнулся про себя: такого рода разговоры он с недавних пор терпеть не мог и пресекал их на работе.

- …Нет, ты не понимаешь! – горячился плотный, нависая над головой Симбирцева. - Жить с женщиной другой национальности, это как почтовые марки собирать. Только не наши! Каждая новая марка – счастье, открытие. О, Берег Слоновой Кости, Катар, о, Джибути! Индонезия, Куба, «Монгол шуудан», Коста-Рика, английский пенни… Всё другое, краски яркие. Так и женщины. Какая-нибудь кубинка подмахнёт так, что, дай боже… Это тебе не «Почта СССР», тут другой кайф, хотелось бы по-честному. Нет, разве?

Молодой в джинсах, голубом плотном батнике, расстегнутом на груди и с сумкой «Адидас» через плечо, подтягиваясь рукой на поручне, мотнул головой. 

- Не, я пас! У меня была латышка, спасибо, хватит. Сплошные споры. Ваши русские - то, наши латыши – это. Какой-то дискуссионный клуб! Кесарю кесарево, а русскому – русская. И обсуждать нечего.

- Пахла хоть не по-нашему?

- В смысле?

- Да без смысла. Говорят, женщины разных наций пахнут по-разному.

- Ну тебя на фиг. Это же от духов зависит, дядя!

- Ой, ладно, обиделся он! – плотный встретил строгий взгляд Симбирцева и перешёл на громкий шопот. - У меня вот все бабы русские, мне нечем хвастаться, никакой экзотики. Все пахли одинаково, кто борщом, кто «Красной Москвой», кто самогонкой. Нет, стоп, вру, была одна нацменка, то ли бурятка, то ли корячка-раскарячка! Или монголка? А может – анголка? Короче, чума!

- Да ладно!

- Дело было в чуме.

- А чум где был?

Плотный пожал плечами:

- Где-то на просторах бескрайней Сибири.

- Ты там работал? Где?

Симбирцев прислушался: сработала профессиональная привычка. Навострил уши. Вместе с ним навострило уши пол-трамвая. Громкий шопот этих двоих был хорошо слышен всем и все жаждали подробностей, черт бы их подрал, строителей коммунизма, у всех одно на уме!

- Где-где! В Караганде! – ответил плотный недовольным голосом. - Да я везде работал! Где я только не работал и кем я только не был! Могу роман написать: «Мои университеты», как Горький. Но ты не перебивай. Смешна-ая была баба, сил нет!

- А звали как?

- Слушай, у тебя дядя не Достоевский? Нет, но какая тебе разница, как ее звали? Баба! Трубку смолит, сама длинная, как весло, и как весло плоская. Лицо в морщинах и водку любит. А лет ей от силы 25-26, твоя ровесница. Ну, выпили мы с ней бутылку на двоих, хотелось бы по-честному, нельмой и оленинкой заели, тут меня всё забавлять стало: чум, шкуры, костерок этот посредине, ну и она сама персонально, как женщина; дай, думаю, попробую, как там у них с этим делом....

- Врать!

- А что врать? Вдруг любопытство проснулось: как у представительниц коренных народов работает агрегат внутреннего сгорания? Как у нас - вход-выход, или по-другому? Ясное дело, не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки…

- Ну и?

- …Слышь, говорю, товарищ далёкий, хотелось бы по-честному, давай познаем друг дружку, сблизим Запад и Восток? Раз, раз и на матрац!..

- А она? По башке веслом?

- Ты не представляешь! Невозмутимая, как тюлень, - тут он стал тому, что помоложе, шептать на ухо. – Ничего мне на это не отвечает, жопу на топчанчике подвинула, место на шкурах освободила и сама подол задрала.

- Да ладно?

- Вот тебе и «да ладно»! Трусов, сам понимаешь, нет, где их стирать, да и где их брать в тундре, там же нет магазинов? Зато всё другое, как у наших, вот только трубку изо рта не вынимала, зараза и пыхтит ею: пух, пух! Винни Пух какой-то! Ни стона, ни крика, ни указаний каких, тишина, как в пустыне Гоби, хоть я и старался как мог, не хотел ударить в грязь лицом перед малыми народами восточной части моей страны; сделал, короче, свое дело, а она хоть бы хрен, ноль эмоций! Видимо, не дошла информация. Я штаны подтянул, тулуп скинул, жарко ж после физических упражнений; тут только она трубку вынула и говорит: «Ты кончила, товарища?». Я говорю: кончила, кончила, все в порядке, Ворошилов на лошадке, а Буденный на коне! Она мне: «Ну, лежи, товарища, будем чай пить»…

- Прямо так? – прыснул тот, что помоложе.

- Ей богу! Встряхнулась, зараза, подол оправила и потопала, етит твою, снег в чайнике растапливать. Как скала! И, что меня просто добило - трубка в зубах! Так и не вынула! Прямо, итит твою, колонизация Сибири, поход Ермака,  «Последний из удэгэ»!.. Я, если честно, обиделся. Из чума вышел по малой нужде, стою, хотелось бы по-честному, струйка журчит, кругом тундра на миллионы километров, тишина, олени пасутся, простор аж звенит. И кажусь я себе от обиды на неё и на этот мир каплей вот этой самой мочи…

- Не отморозил?

Плотный не расслышал, видимо, вопроса:

- ...Вот, думаю, молодец баба! На хрена, мол, суетиться под клиентом, страсти какие-то там, мордасти изображать, надрываться, тут силы надо беречь, чтобы выжить и не слететь с катушек, всё правильно делает, природа ей диктует такой темп жизни… Ты и Вселенная, как в космосе. Я просто понял, что вся наша цивилизация по сравнению с этим чумом и этой бабой с трубкой - херня на постном масле, дерьмо на палочке. Суета сует, вечные проблемы и вечная погоня за удовольствиями. Пожрать, одеться, машину купить, квартиру. И - жизнь закончилась, ты даже и не жил! 

- Э-э, - вдруг закричал тот, что помоложе, - улица Дзирнаву, нам сходить!

Толкаясь локтями: «Вы выходите? Вы не выходите!», оба кинулись к выходу.