Модильяни. Девушка в белом. Продолжение 9

…На паперти Преображенского собора расположились члены добровольной народной дружины. Они пили пиво и играли в карты.

- Давайте отсюда, ребятки! - сказал один из них, обращаясь к Серегину и Воскресенской.  - Нечего тут лазить. Собор в аварийном состоянии.

- Пора снести эту развалину, - сказал другой. - Стоит такая руина в самом центре города, как бельмо в глазу...
 
- Нельзя, - глубокомысленно заявил третий. - Исторический памятник…


В парке гремела музыка: там проходил областной смотр добровольных пожарных дружин. Серегин и Воскресенская спустились к реке, но скамейку, на которой они так любили сидеть, сломали,  а  на  ее  месте  поставили  большой  щит  с  надписью: "Пожарник! Работай с огоньком!"

Саша и Сергей  стояли на мокром песке, среди осклизлых камней. На мелководье плавали к верху брюхом  мелкие рыбешки.  От воды пахло бензином и салидолом. Холодный ветер гнал по реке серые волны. Тысячи кубометров жидких отходов производства неслись мощным потоком  по дну  индустриального ущелья, скрывая в мертвой глубине гниющий хлам и горы железного лома. Серегину стало жутко, словно он должен был в одиночку противостать этой мощной безжалостной стихии.
 
На железнодорожный мост с грохотом выкатился товарный состав.
Земля задрожала.

- Саша, - сказал Серегин.- Мне страшно.

Она взяла его за руку.
 
- Господь всегда с нами.
 
Сашины слова прозвучали спокойно и уверенно. И снова в них было что-то знакомое, родное, ускользающее в самые потаенные уголки души, где сны сливаются с отрывочными воспоминаниями, где все - тепло и свет …
 
- У кого ты научилась верить? - спросил Серегин.- Ведь это не просто!  Это все равно, что плыть в бурю против течения! Как ты узнала о Боге, Саша? Кто рассказал тебе о Христе?
 
- Мой папа, - ответила Саша.- Он христианин.

- Папа? - переспросил Серегин.

Саша вздохнула.

- Мама умерла, когда мне было восемь месяцев. Папа был в тюрьме…  вообще, он редко был на свободе… Его лишили родительских прав, а меня отдали сначала в дом малютки, а потом  тете Люсе, маминой сестре. Она всегда говорила о папе плохо. Но я не верила, я знала, что он хороший.  Я видела его  девять лет тому назад. Он пришел в школу, где я училась, и стоял возле спортивной площадки. Я сразу узнала его. Даже не знаю, как.  Я так обрадовалась, Сережа! Я так просила его забрать меня к себе!..  Он сказал: "Верь и молись Господу,  мы будем вместе… мы всегда будем вместе…" У него были такие глаза… в них было столько боли!..   Знаешь,- внезапно призналась Саша,- каждый раз, когда я сижу на скамейке у нашей спортивной площадки, я думаю о нем… вдруг он придет, прямо сейчас, хотя надежды нет, хотя я знаю, что он не может придти, как бы ни хотел!..

- Почему? - спросил Серегин.- Он боялся обидеть Сашу, показаться бестактным или назойливым и наклонил голову, чтобы заглянуть ей в глаза.- Где он сейчас?

- В Мордовии - ответила Саша.- В лагере строгого режима. Он получил срок за  работу в подпольном христианском издательстве. Папа художник. Ты можешь увидеть его журналы  в краеведческом музее, в отделе религии и атеизма…
 
У Серегина сжалось сердце. Сашины глаза потемнели, словно она смотрела в далекое прошлое.

- Саша, Саша, что же нам делать? - еле выдохнул он, прижимая ее к себе.- Ты не знаешь, не представляешь себе, что может случиться…

Ее щека нежно прижалась к его щеке.

- Все будет хорошо, - сказала она. - Что бы ни случилось. Мы всегда будем вместе.

Нелепость земного бытия потеряла очертания и растаяла навсегда.
 
- Я люблю тебя, Саша, - сказал Серегин.

- Я люблю тебя, Сережа, - ответила она.


 
Было около одиннадцати вечера - время, в которое баба Глаша обычно удалялась на покой в кладовку, где хранились казенные постельные принадлежности. Вопреки ожиданиям дверь общежития была не заперта.
 
Со второго этажа доносился топот ног и возбужденные голоса.

В полутемном коридоре братья Орловы  играли в настольный теннис. Мячик прыгал по зеленому столу между поллитровыми кружками и шкурками от колбасы "Столичная". В воздухе плавали винные пары. Вова сидел на подоконнике в обнимку с  канистрой.
 
- А вот и Ромео с Джульеттой! - мрачно сообщил он, завидев Серегина и Воскресенскую.

- Я их знать не хочу! - вступил пьяный Укусидзе - Не хочу я таких знать, и все! Все люди, как люди, а эти  - не так!  Сашка - не так, и он тоже, как Сашка, - не так!

- Правильно, Пурген, - согласился Вова.- Все так, а они не так! Это ты точно подметил! Все будут гореть в аду, а они нет.
 
- Ад! - фыркнул Укусидзе. - Какой еще ад? Нет никакого ада!

- А надо бы, чтобы был, -  мрачно сказал Вова.- Чтобы земля разверзлась, а оттуда - лава, как из Везувия, и черти с вилами!

- Это еще зачем? - оторопело спросил Гурген.

- Просто так, - ответил Вова. - Чтоб вы все провалились. К чертовой матери!..
 
Серегин остановился в нерешительности. Ему было страшно оставить Сашу одну.
Братья Орловы бросили ракетки и одновременно заскулили:
 
- Скучно, Вова!
 
- А кто вам сказал, что жить должно быть весело? - отозвался Горилов.- Вы что, Гоголя не читали, господа?

- Какого-такого Гоголя? - возмутился Укусидзе. - Не надо мне никакого Гоголя! И им тоже не надо! И никому не надо! Придумал какого-то Гоголя!
 
- Это не я, - сказал Вова. - Гоголь придуман не мной, товарищ Укусидзе.  Гоголя придумал Белинский...
 
- Ну и ты придумай что-нибудь! - заныли братья Орловы. - А то, что у нас за жизнь: учиться, учиться, учиться, а потом напиться и спать?

- Хорошо, - согласился Вова.- Будем играть в комсомольское собрание. Серегина с Воскресенской - под замок! Зинку связать, чтобы  к Репкину не побежала, А Лариску - сюда! С комсомольским билетом! Живо!

- Ты что это, Горилов?..- только и успел выдохнуть  Серегин , но в следующее мгновение Орловы и Укусидзе решительно и грубо  втолкнули его и Сашу в темную тринадцатую комнату. Щелкнул замок.

- Откройте сейчас же! - закричал Сергей, пытаясь высадить плечом тяжелую  дверь.

- Модильяни, куда ты ломишься? - со смехом отозвался Вова.- Тебя с такой девушкой заперли! Тебе что, делать нечего?
 
- Девчонок не трогайте! - крикнул Серегин.

- А то что будет? - заржали из коридора братья Орловы.

Дверь не поддавалась.

- Смирись, Амадео, - наставительно произнес Вова Горилов. -  Сиди тихо. Не усугубляй ситуацию.

В коридоре началась глухая возня, словно по полу волочили  упирающийся диван.

- Идиоты! - пыхтела перепуганная Лариса.-  Это кошмар!  Не смейте! Я комсорг училища!
 
- Очень хорошо, - сказал Вова. - Предъяви свой комсомольский билет.  Чье это изображение, Образцова?

Лариса молчала.

- Не слышу! - заорал Вова.

- Владимира Ильича Ленина… - заикаясь, пробормотала она.

- Плюй ему в морду!

- Что?..
 
Вова повторил свое приказание:

- Плюй в рожу вождю мирового пролетариата!
 
Очевидно эти слова сопровождались какими-то действиями, потому что Лариса жалобно заскулила.

- Плюй по-настоящему! - заржали братья Орловы.- Не прикидывайся!

- Больше слюны! - потребовал Вова.
 
Лариса всхлипывала и плевала на комсомольский билет.

- Отрекайся от идей марксизма - ленинизма!
 
- Отрекаюсь… - лепетала Лариса - пустите меня…

Серегин все еще пытался высадить двери.

- Володя! - неожиданно крикнула Воскресенская. - Отпусти ее, пожалуйста!
 
- Это еще что?! - отозвался Вова. - Умолкни. Не искушай меня без нужды! Мне чужды все обольщенья! Я разочарован! Прошлого не вернуть! Я  болен, Воскресенская! Я так тебя люблю, что могу убить нечаянно! Ничего с твоей Лариской не случится! Никакого надругательства над ее личностью не было: она плевала в Ильича   добровольно. Могла не плевать. Могла стоять насмерть, но характера не хватило, твердости духа, верности убеждениям. Я хотел было ее изнасиловать, но передумал.

Братья Орловы заржали. Пьяная компания  с грохотом и воплями скатилась вниз по лестнице и в общежитии все стихло.

Серегин чувствовал себя растоптанным, беспомощным и униженым. Ему было стыдно перед Сашей и больно от того, что он не мог защитить ни ее, ни себя, ни Ларису, ни Зинку. В комнате было темно. Саша молчала. Тишина за дверью казалась враждебной и обманчивой.
 
Серегин сел на кровать. Саша опустилась на пол у его ног и положила голову ему на колено.

- Спасибо, - тихо сказал Серегин и погладил ее мягкие  волосы.

В этот момент у него перехватило дыхание от внезапной боли. Он оцепенел, боясь пошевелиться. Ему казалось, что его сердце разрывается на части.
 
- Саша,- сказал  он - мне плохо…

- Я здесь, - отозвалась она. - Я с тобой…

Он судорожно сжал ее руку, проваливаясь в темноту, хватаясь в отчаянии за угасающие мысли и чувства… " Я умираю… я умираю, Господи…"
 
Он очнулся в полутемном старинном зале… Перед  ним стоял эшафот, оббитый черной  тканью. Девушка в белом шелковом платье медленно опустилась на колени перед плахой, ее лицо с тонкими прекрасными чертами  было бледным, но спокойным, губы щептали последнюю молитву…  Это была леди Джейн, королева Англии. Серегин знал, что бессилен, что смотрит на все со стороны, что не может вмешаться, остановить происходящее, спасти ее от смерти… Он стоял посреди темной картинной галереи, а Джейн была на картине, но все изображенное на полотне происходило на самом деле, словно тяжелая золоченая рама из вычурного багета была окном в другое измерение... Внезапно за спиной  у  девушки   возникла черная фигура палача. Джейн опустила голову на плаху. Душа Серегина рвалась к Богу, беззвучно моля о чуде: " Господи! Почему?! За что?!"

Чья-то милосердная ладонь закрыла ему глаза…

 

В комнате было темно.
 
Он сидел на кровати, прислонившись спиной к стене.
 
- Саша, - сказал он,- мне снилась девушка в белом, похожая на тебя…

Щелкнул замок и дверь открылась.
 
- Кто это? -  встревожено спросила Саша.

- Это я - Володя, - тихо ответил Горилов и неслышно подошел к кровати, на которой сидели Серегин и Воскресенская.

- Саша, - сказал он, - пойдем, поговорим.
 
- Не хочу, - ответила она.

Горилов не обиделся.

- Почему? - спросил он тихо и ласково.- Боишься? Думаешь, я злой, жестокий? Ты не знаешь меня, Сашенька… я хороший… я добрый и нежный, как медвежонок плюшевый…

Он засмеялся коротким нервным смехом.

Серегин сжал Сашину руку.

- Ты пьяный, Володя, - сказала Воскресенская.

- Ну  и что? - отозвался Горилов.- Я и раньше такой был. Я всегда пьяный после одиннадцати утра. У меня голова болит, когда я трезвый. Когда я трезвый, мне жить не хочется, Саша… Амадео, ты здесь?
 
- Здесь, - ответил Серегин.- Где же еще?
 
- Отпусти ее. Не держи.
 
- Не пойдет она никуда, - сказал Серегин.- Она сказала тебе, что не хочет.

  - Я слышал, - ответил Вова. - Все равно отпусти. Мне поговорить с ней нужно.

- Говори при мне.

- Хорошо,- внезапно согласился Горилов. - Но разговор будет тяжелый. Ты, Модильяни, не вмешивайся. Одно твое слово не к месту - и ты покойник. И пожалуйста, не обнимай ее в моем присутствии! Это действует на меня плохо! Непредсказуемо!
 
Он сел на кровать рядом  с Сашей, сохраняя почтительную дистанцию.

- Сашенька, - сказал он. - Я виноват перед тобой. Я  КГБ на тебя навел. Нечаянно. Репкин, гад, донес, что у нас серьезные отношения… а они следят за мной… контролируют из-за отца. Они все о тебе разрыли.  Папаню твоего - экстремиста, все его связи… до финнов каких-то докопались. У них план по отлову шпионов. Саша, если бы я знал! Если бы я только знал! Я бы и близко к тебе не подошел! Смотрел бы издали и любовался! Я дурак, Саша:  думал, что мне все можно… 

Серегин чувствовал, что Саша жалеет Горилова.

- Я не сержусь на тебя, Володя, - сказала она дрогнувшим голосом.

Вова протянул руку, чтобы прикоснуться к ее  плечу,  но в последний момент  удержался.

- Амадео, - сказал он, -  никаких отношений не было… Мы любили друг-друга как сумасшедшие, но это было не здесь… это было на другой планете… и вообще,  в другом воздушном шарике, где нет ни физики, ни ракетостроения, ни  стран социалистического лагеря, ни государственной безопасности, ни папы, ни мамы, ни Репкина, ни тебя… Там было хорошо, там был  дом у моря… белые цветы в палисаднике… но этот шарик лопнул, Амадео, лопнул мой любимый зеленый шарик… нету больше шарика, одни ошметки… Саша! - воскликнул он с внезапным порывом.- Зачем тебе этот туберкулезник?  Хочешь, я увезу тебя прямо сейчас?! Уедем в Карачаево-Черкессию, Кабардино-Балкарию, Табесаранию, в Якутию, на Алтай, на край света! Я имя поменяю, я документы тебе куплю, я на руках тебя носить буду, я у ног твоих умру, как собака… Поедем!

Словно во сне Серегин внезапно увидел в туманном дверном проеме громоздкую черную  фигуру.

- И куда же вы это собрались? - спросил  зловещий холодно-насмешливый голос.
 
- Здесь они, сюда, товарищ капитан! - лебезили в коридоре братья Орловы.

  Вспыхнул свет.

Серегин увидел заплаканную Сашу, бледного, мгновенно протрезвевшего Горилова, Репкина, капитана милиции и двух людей в штатском.

- Я же говорил вам: она не знает ничего! -  крикнул Вова, вскакивая на ноги.- Она не виновата ни в чем, что вам от нее нужно, сволочи?!
 
- Выражайтесь по-аккуратнее, Горилов! - потребовал  один из штатских.
 
Вова не раздумывая врезал ему кулаком в лицо.

Братья Орловы кинулись на Горилова и с профессиональной скоростью закрутили ему руки за спину. Человек в штатском, сплюнул кровь и не менее профессионально заехал Вове в солнечное сплетение. Вова согнулся от боли, заскрежетал зубами, и неожиданно выпрямившись,  ударил штатского ногой в живот.

Кэгэбист охнул и отлетел в сторону.

Вову били недолго, но эффективно.

- А вы не дергайтесь, не дергайтесь, Владимир Степанович! - приговаривали штатские, отхаживая его по почкам, а когда Вова упал на пол,  продолжали  бить ногами в живот, по ребрам и в лицо - куда не попадя.
 
- Перестаньте! Прекратите! Оставьте его! - кричала Саша, давясь слезами.

- Проститутка! - выругался Репкин сдавленным голосом.- Ты что ж это, с двумя сразу?..
 
- Гориловского выродка -  в машину! - рявкнул кэгэбист.

Братья Орловы поволокли Вову по полу, как мешок с картошкой.
 
Серегину все еще казалось, что это наваждение, что  сейчас   весь этот кошмар рассеется, как туман над болотом… Он взял Сашу за руку, но его оторвали от нее, отшвырнули в сторону.

- Гражданка Воскресенская Александра Николаевна? -  сказал милиционер.- Вы арестованы.

Щелкнули  наручники.

- Саша!- выкрикнул Серегин.

Она оглянулась и посмотрела ему в глаза. Ее лицо было бледным, но спокойным, как у леди Джейн перед казнью…

                (Продолжение следует)


Рецензии