Мишка Каганович

      

    
    "Почитай-ка! Не прославиться,
    Угодить тебе хочу.
    Буду рад, коли понравится,
    Не понравится - смолчу."
               Н.А. Некрасов

      Когда всерьёз перевалил за семьдесят, в ночных бдениях всё чаще приходят к тебе яркие воспоминания молодости. Вот так и со мной. Вспомнились мои первые черноморские экспедиции. Весной 1969 года выбравшись из рыбхоза в белорусских лесах, явился я в солнечный Крым. И не куда-нибудь, а в древний Пантикапей. Для тех, кто не в курсе, сообщаю, что на развалинах ровесника Иерусалима стоит вполне современный портовый город Керчь. Здесь в институте АзЧерНИРО заждалась меня небогатая должность инженера-гидробиолога. Перспективы туманны: ни жилья, ни прописки, ни визы для работы в океане. Поэтому супруга моя с годовалой дочуркой живёт на съёмной квартире в районном центре Нижнегорск. Там её приняли на нищенский оклад энтомолога в санитарно-эпидемиологической станции. А трёхлетний сынок наш пока гостит у тестя с тёщей в Симферополе. Половину зарплаты я отдаю своим девочкам. И не вылезаю из командировок в море.

      Ярче всего я запомнил свой первый рейс на СРТ «Грот». И первого начальника рейса Мишку Кагановича. В тот год я остро переживал все жизненные препоны, обусловленные пятой графой в моём паспорте. И вдруг, начальник рейса со знаменитой еврейской фамилией. Представьте себе ладно скроенного жгучего брюнета, среднего роста, всегда с благожелательной белозубой улыбкой. Каганович – отменный пловец, прекрасный аквалангист. С вышки в воду Мишка ныряет так, что засмотреться можно. Толпа юных лаборанток мечтает заполучить этакое чудо в мужья. Они заранее готовы на любые уступки своему кумиру. Мне бы, по привычке, стушеваться на фоне такого супермена, ан – не получилось. Мишка как-то сразу втянул меня в свою орбиту: вместе сверяем мою готовность к морским работам, оформляем документы к отходу, едем на «Грот», который стоит в ковше рыбного порта. И всё это с неизменной улыбкой.
      Он улыбался даже в автобусе, когда я поймал в кармане моих солдатских галифе чужую любопытную руку. Горя справедливым гневом, я выволок карманника из автобуса. Мишка выпрыгнул за нами, как я полагал, - мне на помощь. И вдруг слышу:
- Оставь его, Илья! Он же старше нас с тобой, вместе взятых! Били его уже много раз! И не помогло. Он и на пенсию выйдет не исправленным! Не бей за низкую квалификацию, отпусти!» И я отпустил, не найдя аргументов против железных доводов нового друга.

      Ранним майским утром, дочерна обгоревший, я явился на «Грот». Мы уходили к берегам Кавказа. Экспедиции предстояло выполнить сезонные исследования экосистемы Чёрного моря в прибрежной зоне от Новороссийска до Батуми. На моей совести – сборы проб планктона. Программа рассчитана на два месяца.
Первым, кого я встретил на палубе, был «римский воин» с какой-то картины Эпохи Возрождения. Всё было при нём: прекрасно развитая мускулатура, смуглый цвет кожи, характерная двухнедельная поросль на мужественном лице. Присев на корточки «воин» дотошно проверял готовность батометров к отбору проб морской воды с заданных глубин. Мы разговорились. Оказалось, что студент Кишинёвского университета молдаванин Коля ещё и прекрасно владеет итальянским языком. Он-то и помог мне перенести с пирса на судно мои склянки и планктонные сети. А потом любезно показал лебёдку с ручным приводом для отбора планктона, общую лабораторию в трюме «Грота» и мою койку в мужском кубрике. В ещё пустом помещении лаборатории было нечего делать. Пометив койку своей дорожной сумкой, я ушёл на бак и, уже по привычке, растянулся под солнцем. И незаметно для себя заснул. Это не плохой способ обмануть голодный желудок. Проснулся с неожиданно приятным чувством, что с меня сдирают кожу. И правда, начальник рейса и два матроса, ухватившись за лоскуты на моей спине, картинно тянули их в разные стороны:
      - Вставай, соня! Якорь поднимаем! К кабестану не подобраться!
 
      А в нашем трюме уже тесно. В лаборатории копается Нила Пантелеймоновна, бывшая учительница математики в старших классах средней школы. Забросив своё призвание, старушка переквалифицировалась в лаборанта-ихтиолога. Она – участник многих наших рейсов к берегам Кавказа.
В мужском кубрике верхний ярус над моей койкой занял старший инженер-гидрохимик Валерка Козлов. Я уже наслышан о нём. По рассказам, Валеркина домашняя библиотека уже превысила пять тысяч томов. Козлов – непременный участник всех книжных развалов.
      Над Мишкой расположился «римский воин» Коля.
А в женском кубрике мелькает фигурка красавицы Леночки, ещё одного лаборанта-ихтиолога. Уже по тому, как зыркнула она на Мишку голубыми глазищами, мне всё стало ясно. Взгрустнулось: мои-то все - по чужим углам. А этим двоим - совет да любовь. Рейс долгий, пусть разбираются кто у кого в полОне.
 
      И потянулись однообразные океанографические работы. Выполняем стандартные разрезы от берега до границы сероводородной зоны. Всё повторяется: выход в заданную точку, несколько часов уходят на отбор гидрохимических и гидробиологических проб. Затем ставим донный трал. Поднимаем трал и следуем в следующую точку. Разогнуться нет времени: траление следует за тралением. Палуба завалена катранами. И мы, как заведённые, занимаемся их промером и взвешиванием. Катраны - это черноморские акулы, пищевые конкуренты камбалы-калкана. Когда-то на Кавказском шельфе, на семидесяти-метровой глубине калканы и донные акулы обитали совместно. А потом… хищнический промысел: русские ли, турки, грузины. Камбалу, естественно, забирали. Акул отправляли обратно в морскую стихию. Кому они были нужны? И настали дни, когда трал за тралом приходят полные зубастыми тварями. Между тем, ткани катрана содержат относительно мало аммиака. По мировым стандартам черноморские акулы относятся к группе пищевых.

      Нужно отдать должное технологам нашего института. Они шагают в ногу со временем: пытаются сделать что-то съедобное и из катрана. Я сам однажды участвовал в дегустации акульего мяса. В каждую лабораторию внесли солидных размеров поднос, на котором покоились аккуратно нарезанные акульи балыки аж десяти сортов: вяленные и копчёные по холодному и по горячему способу, с добавкой пряностей и без оных. Мы, дегустаторы, должны были оценить вкусовые качества продукции в пяти-бальной системе. Всеобщей высшей оценки удостоилась примерно треть балыков. Я же, хронически голодный приблудный бомж, поставил пятёрки восьми сортам. И только у двух из десяти уловил слабый запах аммиака. Но вот, дельная попытка технологов не нашла отклика, - не едят акул на Руси. Давно научились есть кальмаров и осьминогов, мидий и мускулы морских гребешков. А с катраном дело заглохло.

      Единственное наше развлечение – ежедневное получасовое купание за бортом. Кстати, вам знакомо слово апвеллинг? Это подъём к поверхности холодных глубинных вод. Он формируется при длительных сгонных ветрах от берега. В верхнем двухметровом слое вода успевает, всё-таки, прогреться. И мы, посредственные пловцы, ныряем в море с низкого фальшборта не глубоко. И потому не чувствуем холода. И болтаемся рядом с «Гротом», замирая от мысли о километровой глубине под бренным телом. А Мишке подавай самую высокую точку спардека. Он изящной ласточкой ввинчивается в воду на десяток метров. А там – холодрыга. Наш начальник рейса синеет, но молчит. Опасается, как бы капитан не отменил купание в целях соблюдения техники безопасности.
 
      Если же появляется окно в работе, то Пантелеймоновна вытапливает жир из печени катранов. Для этого приспособлена лабораторная электрическая плитка. В нашем трюме амбре стоит неимоверное. Но приходится терпеть. Рыбьим жиром «лекарша» пользует на берегу болящих всех возрастов. И себя не забывает. А на нашу долю достаются бесплатные и не востребованные лекции о пользе витамина А.
У Валерки Козлова, оказывается, тоже есть хобби: вне морских вахт он занят упорядочением своей библиотечной картотеки. Особое место в его жизни отведено букинистической книге. И где только Валерка находит эти редкостные тома? Как-то пришли мы в порт Батуми. Капитан объявил двухдневную стоянку у пирса. Это значит, что камбуз наш будет функционировать минимально. Ну что можно делать в чужом городе с пустым карманом и пустым желудком? Ну, прошлись по набережной, потом полюбовались архитектурой прошлых веков. Искупались в водах Батумского залива. И всё… И началась полуголодная скука. Только не для Валерки: как исчез, так и пришёл только к отходу. Явился, бережно прижимая к груди растрёпанный том без обложки под названием «Пушкин дома». В этой книге, изданной в Петрограде, кажется, в 1921 году, доморощенный пушкинист убеждал читателя в том, что великий поэт, его убийца Дантес и сам государь Николай Первый, - все были гомосексуалистами. Роли не поделили, видите ли. Потому и пролилась кровь. Козлов мусолил свою книгу всю дорогу от Батуми до Керчи.
 
А я жду своего дня рождения. Все знают, что в моём распоряжении имеются три литра спирта-ректификата. Вообще-то он предназначен для фиксации и консервирования особо интересных биологических экспонатов. Но кто же позволит мне такое кощунство? Вся команда ждёт наступления моего тридцатилетия. Уже обсудили протокол празднества, назначенного на 23 часа 21-го июня, с апофеозом – на четыре утра 22-го. Траловая команда обещает поймать несколько камбал-калканов. Старпом с трал. мастером наметили на карте точки поисковых тралений. Отчего же не поймать с их-то опытом? Что такое калкан? Представьте себе блин белорусской хозяйки, приготовленный на завтрак для всей многодетной семьи: диаметром около полуметра и толщиной в пару дюймов. Камбала-калкан – тот же блин, только живой, покрытый по спине аппетитными шипами. Жареный калкан - это песня гурмана! Пары-тройки рыб хватило бы, чтобы накормить команду нашего СРТ.
 
      И с утра 21-го тральцы приступили к операции. Но, по «закону бутерброда» трал за тралом, а их было уже с десяток, приносили только акул. За ужином я обнародовал свой вердикт: «Ни старпом, ни трал. мастер не знают, где искать камбал». А в начале первого уже 22 июня на правах героя дня заявил: «Кина не будет! Зрителям предлагается разойтись по каютам!». И ушёл спать. И заснул, между прочим, глубоко. А в два часа ночи меня подняли чуть ли не пинками: «Ты кого оскорбил недоверием, салага? Иди, смотри!» И правда, траловая палуба была завалена огромными калканами. И был праздник с возлиянием и необузданным поеданием жареной рыбы. Слегка подогретые разведённым спиртом, старпом с трал. мастером пространно поведали нам о трудностях донного промысла. Я извинялся за своё недоверие добытчикам, уже в который раз. Мишка с Леночкой быстро смылись в трюм. В общем, празднование моего тридцатилетия прошло вполне пристойно.
 
      Шёл второй день стоянки в порту Поти. Снова камбуз оказался на замке, а я – в роли голодающего. Вот тогда Мишка и соблазнил меня походом на местный рынок даров природы. Судовой кок отрядил Кагановича купить каких-то овощей. Отсутствие у меня карманных денег Мишку ничуть не обеспокоило:
      - Деньги не понадобятся. Просто делай то, что делаю я.
      - Воровать, что ли, зовёшь?
      - Там увидишь, - заинтриговал Мишка.
И вот мы на базаре, подходим к прилавку, на котором красуются странные плоды. Я никогда не видел ни таких форм, ни таких красок.
      - Что это, Миша?
      - Перец… болгарский и грузинский.
Я вырос в бедной московской семье. Что росло на московских подзолистых землях, то и поступало на наш стол с Даниловского рынка. В своей жизни я успел попробовать перец в виде порошка: красный и чёрный. И оба мне не нравились остротой и горечью.
      - И ты его хочешь купить? Он же горький!
      - Зачем так говоришь?! – Обижается хозяин прилавка. – Есть сладкий, есть горький! Какой хочешь! Пробуй сам! – Режет вдоль толстый кургузый плод бледно-зелёного цвета, половинки протягивает нам. - Этот сладкий!
Мы пробуем. Я не чувствую сладости, но согласно киваю, когда Мишка подтверждает вердикт хозяина.
      - И этот сладкий! – нам предлагается жёлтый плод. Уже смело я отправляю в рот свою половину. И, в самом деле ощущаю что-то похожее на сладость.
      - А этот очень-очень горький! – от длиннющего ядовито зелёного стручка грузин отрезает два ломтика микроскопической толщины и протягивает нам.
      - И совсем не горький! Этот тоже сладкий! – заявляет Каганович. – Попробуй, Илья!
Страшная горечь обожгла мою ротовую полость, пищевод и, кажется, прокатилась до самой аборали. Почему я не задохнулся, - не знаю. Даже слёзы сдержал, глядя на  невозмутимо невинную рожу приятеля:
      - Сладкий! - подыгрываю я Мишке в тон.
      - Не может быть! Зачем сладкий?! – хозяин перцев бросает в рот добрый кусок ядовитой зелени. Потом густо краснеет и разражается ругательствами в наш адрес. В этом месте наша память расходится. Каганович утверждает, что мы еле унесли ноги. А мне вспоминается, что хохочущие кавказцы за соседними прилавками ещё и угощали нас чем-то вкусным.
      Тот рейс кончился. И наши пути разошлись. Мишка с Леночкой остались на берегу. Я же связался с океаном и обрёк жену на участь морячки.
А потом случилась «перестройка». Кагановичи живут в Йокнаме, мы – в Пардес-Хане. Все обросли внуками. Увидеться некогда. Регулярно перезваниваемся:
      - Ну, вы ещё помните вкус жареного калкана?
      - Помним! А ты - вкус грузинского перца?
                Израиль, 2014