Трёхтомник о Муравьёве-Амурском

Памятник ему изображён на нынешней пятитысячной купюре. Но сейчас далеко не все знают о заслугах этого выдающегося деятеля России. Правда, в ХIХ веке вышел двухтомный труд И.Барсукова «Граф Муравьёв-Амурский», а Г.Невельской писал о нём в «Подвигах русских офицеров на Дальнем Востоке». В прошлом веке Муравьёв был одним из героев романа Н.Задорнова «Амур-батюшка», известные историки посвятили генералу немало книг. И очень интересно увидеть новый труд о Муравьёве на новом витке истории. Издательство «Вече», Москва, выпустило в серии «Сибириада» трёхтомник Станислава Федотова – «Возвращение Амура», «Схватка за Амур» и «Благовест с Амура». 0бщий объём - 1354 страницы.

В тексте «От автора» узнаём, что Федотов в 1999 году в Благовещенске вместе с писателем В.Крыловым написал киносценарий, но найти спонсоров не удалось. Когда Крылов умер, Федотов «всерьёз заболел Муравьёвым-Амурским и взялся за роман. Изменилось время, изменились оценки событий и личностей, и мне показалось, - пишет автор, - что нужно по-новому взглянуть на героев того времени». «Конечно, исторические факты те же, но события между ними – плод фантазии автора, и нередко их объяснение – иное. То же – и с историческими фигурами, а выдуманные персонажи – полностью на совести автора». С искренним пожеланием успеха автору и стремлением узнать новый взгляд на Муравьёва я стал читать роман.

Первый том начинается с атаки волчьей стаи на караван собачьих упряжек по пути с Аяна в Якутск. Муравьёв и его жена Катрин убили из револьверов трёх волков. Но ещё два, «словно оценив  беззащитность людей, у которых кончились патроны, резво начали настигать нарты». Штабс-капитан Вагранов, управлявший упряжкой, обернулся и, случайно воткнув хорей в сугроб, смёл с нарт генерала с супругой. Однако, Муравьёв зарезал вожака, а Вагранов концом хорея переломил другому волку хребет. Сцена явно придумана. В Сибири стая при гибели первого же волка прекращает погоню и терзает труп собрата.

Второй том открывает название «Схватка с волчьей стаей». Снова. Но эта стая – не волчья, а человечья. Её возглавляет министр иностранных дел России Нессельроде и другие недоброжелатели, которые ставят Муравьёву палки в колёса. А также агенты иностранных разведок.

Третий том начинает вещий сон: дуэль генерала Муравьёва с французским майором Анри Дюбуа. Её прерывает Катрин, жена Муравьёва. Но Анри, поняв, что Катрин не вернётся к нему, стреляет себе в грудь. Анри – был женихом Катрин. Сражаясь во французском легионе в Алжире, он попал в плен, а родные и Катрин получили весть о его гибели. Катрин решает покончить с собой, но Муравьёв выхватывает её из-под колёс поезда. Он прибыл во Францию лечиться от ранения на Кавказе. Знакомство кончается вспыхнувшим чувством и перепиской. Через год Катрин Ришмон приезжает в Тулу, где он назначен губернатором, и выходит замуж. Вернувшись из плена, Анри узнаёт об этом и решает отомстить Муравьёву. Став шпионом, он уезжает в Россию и начинает охоту на генерала.

Автор описывает всю половую биографию Анри. Начиная с того, как тот следит за голой горничной в окно, потом оказывается в её объятиях. Автор пишет, что в первый раз Анри слишком быстро кончил, но опытная девица помогла ему набраться умения. И перед отъездом на войну в Алжир он стал любовником Катрин, будущей жены Муравьёва. Описаны все его женщины во Франции, Алжире и России. Зачем? Видимо, для оживляжа.

Пожалуй, тут – некая тенденция. Раньше русские писатели деликатно описывали любовные приключения героев, а нынешние - раскрепостились. И потому Федотов сообщает, что Муравьёв и Катрин «кончают одновременно», что он считает высшей степенью их духовной и физической близости. Однако тонкости и деликатности автору не хватает. «После долгой разлуки Муравьёв и Катрин «утолили первый голод». Что, есть второй и третий? Оказывается, да. «Её рука заскользила по его груди, заросшей рыжеватыми волосами. Ниже, ниже»… «А не поесть ли нам? – шепнул он ей в розовое ушко после бог весть какого уже восхождния на вершину блаженства». (Компьютер, не выдерживая пунктуации автора, указывает на отсутствие запятых).

Физиологических подробностей много в описании бани. Явно любя баню, автор описывает и смакует её в Иркутске, Красноярске, Аяне... В Якутске после победы над волками банька самая знатная. «Дух парной – дух святой», - говорит владыко Иннокентий. Ему поддакивает купец: «В бане мыться – заново родиться!» «Муравьёв крякал, охал, ахал и даже повизгивал, когда Вагранов бил его пихтовым веником и поддавал пару то квасом, то пивом. По бане гулял густой хлебный дух». Из бани все выскакивали на улицу, валялись в снегу. Потом пили кедровую настойку, закусывая кабанятиной, пирогами с черёмухой.

В начале многих глав порой трудно понять, где, когда происходят события, и даже кто участвует в них. Не указаны даты, места действия. Мешает и неправильное написание селений. Шилкинский Завод, Газимурский Завод, Петровский Завод пишутся то с больших, то с маленьких букв. Не зная географии Забайкалья, Федотов пишет: «Муравьёв прибыл в Шилкинский Завод, или, попросту в Шилку». На самом деле эти пункты - в трёхстах верстах друг от друга.

Удивляет выражение «в Камчатку». Сибиряки и дальневосточники говорят: на Камчатку. Только так! А Федотов пишет и так и этак. На странице 372 3-го тома агинские буряты превратились в ачинских. Из-за этой опечатки получается, что буряты жили в Ачинске, под Красноярском. А речь идёт о бурятах Агинской степи в Забайкалье.
Всё это, как и слияние слов, и пропуски в них букв, – на совести редактора и корректора. (См. стр. 458, 459, 485 в 3-м томе). Подобные огрехи есть и в первых двух томах.

На мой взгляд, главный герой Муравьёв и великое историческое событие – возвращение территорий России, пройденных ещё Поярковым и Хабаровым, удались не очень. Все эти вражьи стаи, не только волчьи, но и людские - Нессельроде и завистников Муравьёва, плюс сети шпионажа, утопили суть дела. Помимо французов Анри Дюбуа, Элизы Христиани против России действуют английские шпионы Остин, Хилл и мисс Хэлен Эбер, которая по воле Федотова стала в Абхазии любовницей Муравьёва. Более того, Федотов чуть не завербовал во французскую разведку Катрин, жену Муравьёва. Во Франции её усыпили хлороформом, стали угрожать убийством, но, к счастью, она отказалась от шпионажа. 
Нагнетая страсти, Федотов описывает покушения на Муравьёва: в Петербурге, на Байкале, по пути от Иркутска в Кяхту, у Ленских столбов и на трассе Якутск – Аян. Трудно поверить, что шпионы легко проникали в такие дали. Они же похитили паровую машину для парохода, которую везли на Шилку и спрятали её в тайге. На описание покушений уходит столько страниц, что жалко романного пространства и времени на чтение явно придуманных событий. Всё это – на совести Федотова, как он сам признался в слове «От автора».

Решив усилить оппозицию Муравьёву русскими, Федотов сделал его врагами Григория Устюжанина (он же Вогул, друг Анри Дюбуа по легиону), Степана Шлыка, а главным врагом генерала назначен купец Христофор Петрович Кивдинский. Обвинив его в контрабанде, Муравьёв велел арестовать купца. Но тот сбежал за границу «к косоглазым», то есть, к монголам.

Судя по фамилии, автор имел в виду одного из купцов Кандинских. А все они были «косоглазыми», ведь их предком был тунгусский князь Гантимур, потомок Чингисхана, перешедший  на сторону русских ещё в 1660 годах. А другим предком Кандинских был бурятский князь. Генеалогия Кандинских изложена в книге В.Бараева «Древо: декабристы и семейство Кандинских». (М. 1991). Там же опубликованы их портреты. И все они «косоглазые».

Позже родословие Кандинских расширил известный историк Забайкалья, ученик патриарха истории Сибири Е.Д. Петряева – Г.А. Жеребцов. Бросив тень на род Кандинских, Федотов проявив неуважение к роду, давшему миру художника Василия Кандинского, выдающегося психиатра Виктора Кандинского, многих медиков, музыкантов и их нынешних потомков.

У прототипа Кивдинского Хрисанфа Петровича Кандинского были сложности с законом задолго до приезда Муравьёва, но контрабандой он не занимался. В 1827 году он принял в Бянкино ссыльных декабристов Волконского, Якубовича и др. Задолго до прибытия Муравьёва братья Хрисанф и Алексей Кандинские получили звания коммерции советника и почётного гражданина. Это сделало их и потомков дворянами. Федотов неслучайно изменил фамилию на Кивдинского. Так он «разрешил» себе писать о купце всё, что вздумается и облить грязью род Кандинских.
А вылил столько, что противно разгребать. Но придётся.

Ночью Кивдинский с охраной едет убивать Вагранова, но тот стреляет Кивдинскому в голову. Но и сам получает почти смертельную рану. Однако оба выживают, так как их вылечивает тибетский врач Жамсаран Бадмаев. Дело происходит примерно в 1852-м. Выше писалось, что Федотов не любит указывать даты. Однако тут доходит до смешного: Жамсаран родился в 1851 г. и никак не мог лечить Кивдинского, так как ещё учился ходить.

Правда, позже Христофор Петрович поймёт, что иностранцы против России, и напишет «слёзное письмо Муравьёву», в котором «слёзно просил простить его, зарекался заниматься контрабандой и предлагал полумиллионный взнос в амурское дело». Всё это сделано так грубо, без особых объяснений, что получилось, будто Кивдинский просто откупился деньгами.

Однако, Федотов навешивает ещё один грех на семью Кивдинского: его внучка Антонина, которую автор называет шалавой, из ревности, средь бела дня, в центре Иркутска убивает из дробовика Элизу Христиани. К счастью, история города подробно описана в летописи Иркутска. Там это событие было бы обязательно отображено, но ничего подобного там нет. На самом деле Элиза Христиани умерла в 1849 году в Якутске. Об этом написал историк И.Барсуков в книге «Граф Муравьёв-Амурский».

Элиза Христиани – выдающаяся виолончелистка. Её игрой восхищались многие великие европейцы – Жорж Санд, Иван Тургенев, Генрих Гейне, Иоганн Штраус. Мендельсон посвятил ей знаменитую «Песню без слов». Его примеру последовал Жак Оффенбах, тоже посвятив ей своё произведение. А Федотов добавляет, что Оффенбах – еврей и первый мужчина Элизы. Какие «ценные» уточнения. Они понадобились для очернения образа шпионки. Позже автор ещё более приземляет её образ: «Элиза вообще никогда не отличалась стремлением к порядку: богемные привычки, впитанные с подросткового возраста, ничуть не изменились за четыре года пребывания в Иркутске».

Исполнив в Петербурге произведения Генделя, Гайдна, Элиза очаровала композиторов Даргомыжского и Глинку. В Иркутске она выступала в доме декабриста Волконского. Впервые исполнив в Сибири классиков мировой музыки, она совершила подвиг во имя дружбы народов. А Федотов сделал её подстилкой офицера, шпионкой. Сея ядовитые семена ксенофобии, Федотов пытается внушить недоверие к иностранцам у нынешних читателей.
Вряд ли автор любит и понимает классическую музыку. Говоря о концертах Элизы Христиани, он не назвал ни одного композитора или произведения, а о её игре пишет самые банальные слова: «Элиза показала истинное мастерство». Позже она охладела и к мужу, и к сыну. Главное ведь – разведка. Как же неприятен вонючий дёготь, которым измазана память Христиани.

А вот как выглядят сибиряки в описании Федотова.
Устюжанин – «вытный был казак. С медведем-ходуном сойтись не ахнулся. И генерала веснусь на сплаве спас». В сносках: «Вытный – умный, опытный». «Веснусь – прошлой весной». Казак Евлан: «Мы вам тупоресь, ну, тоись тутока, ишшо потребны?» «На сухарях-то бежко выморисся». Примечание поясняет: «Быстро устанешь» (местн.) «Не мальчонка, а чарпел яровной, всё гимизит и гимизит… Да бежкий такой, вертячий». В примечании: «Чарпел – годовалый жеребёнок. Гимизит – копошится. Бежкий – быстрый». (местн.) «Матвеевна – говнушка, чё с неё взять?» В сноске говнушка: старая, малоподвижная, неработоспособная (местн.)

Эти пометки «местн.» то и дело приводятся на Амуре, Камчатке, Сахалине. Но казаки и сплавщики прибыли туда из разных концов России. Даль указывает более точно: вят, ряз, костр, сиб. В итоге глаза и уши устают от всей этой «тупореси». В прямой речи вместо «сказал» - осклабился, ощерился, рыкнул.
Матрёна Харитонова встречает гостя стихами: «Дед Мороз скрипит от злости: «Кто зимою ходит в гости? У кого таки дела, что неймётся до тепла?» А маленькому сыну мать добавляет: «Проморожу тя наскрозь – будешь твёрдый бытто гвоздь». Эти «не«Матвеевна – говнушка, чё с неё взять?» В сноске говнушка: старая, малоподвижная, неработоспособная (местн.) "Немудрящие вирши» (выражение Федотова) сочинил сам автор, издавший десять сборников стихов. С успехом Вас, Станислав Петрович!

На всякий случай скажу, что я родом из села Молька, недалеко от Аталанки, где родился Валентин Распутин. Знаком и дружен с ним много лет. А вырос в таёжном Прибайкалье. То есть я с детства знаю язык сибиряков. Пилил, рубил дрова, охотился, ездил верхом, рыбачил, косил сено. И потому вздрогнул, узнав, что на две баржи при сплаве погрузили семь тысяч пудов сена! Что это за две баржи, способные принять 112 тонн сена?
Удивляют на пути в Ургу глубокие снега. Я вырос на Селенге и знаю, что верховья реки, текущей из Монголии, почти голые, ведь зимы там малоснежные.

Описаний природы романе нет. Специально перелистал ещё раз все три тома, но не нашёл пейзажей. За исключением плавания Муравьёва с женой на корабле по Охотскому морю: «Держась за поручни, они любовались сумасшедшей по красоте пляской пенных волн». Было ещё что-то в том же духе, но не смог найти.
 
А события происходят на Лене, Камчатке, Сахалине, Байкале, Амуре. Как удалось автору не заметить вулканов, водопадов и других уникальных картин природы? И хоть бы мельком описать их! Невольно подумалось, что Федотов нигде, кроме Амура, не бывал. А если бывал, то не обратил на них внимания или не умеет рисовать их.

Поражают неожиданные переходы от «тупореси» к современным выражениям: «Складирование умерших», «молочная ферма», "заединщики", «мать-героиня». «Ординарец организовал графинчик кедровой настойки». «Третий тост – за любовь». «Контрразведка». «Завойко отстал: в сорок два года без тренировки бегать трудновато». Заединщики - знаковое слово. Его возродили почвенники ХХ века.

Иногда, устав от «тупороси», Федотов изобретает неологизмы – хлюздя, сигарилла, мовь. Таких слов у Даля нет. В Сибири говорят не хлюздя, а хлюзда, то есть жулик, мошенник, а не капризный человек, как у Федотова. В сноске он называет мовь исконно русским названием бани. Но баня у Даля - мовня. Так что этот неологизм тоже неприемлем.

Тема освоения Сибири и Дальнего Востока мне хорошо знакома. Работая над книгой «Высоких мыслей достоянье» (М. 1988), где описано, как декабрист М.Бестужев проводил сплав по Амуру 1857 года, я проехал, пролетел весь Дальний Восток, от Колымы до Приморья, проплыл от Хабаровска до Николаевска-на-Амуре. И потому проколы Федотова бросаются в глаза.

Образ Муравьёва получился выпуклым, но каким-то дёрганым, истеричным. Да, он был вспыльчив, порой неуравновешен. А в сетях шпионажа, сплетённых автором, он - как загнанный зверь. Человек, прошедший войны на Балканах и Кавказе, нарвав для жены букет багульника, вдруг упал в обморок – «фуражка съехала в бок, лицо посинело – он задыхался». Не верю! Федотов приписал Муравьёву слова: «Я поднимаю этот тост во здравие нашего великого государя!» Не мог высококультурный Николай Николаевич, знаток многих языков, «поднять тост».

Федотов ярко отобразил оборону Петропавловска. Передано крайнее напряжение людей, гибель и ранения их под обстрелом интервентов, во много раз превышающих количеством пушек и числом десантников. Среди защитников Петропавловска знаменитые фамилии - Мровинский, Максутов, Можайский. Внук первого станет знаменитым советским дирижёром. Потомок Максутова изобретёт новую модель телескопа, а Можайский создаст первый русский аэроплан. Какая генетика сражалась за Россию на её далёкой окраине!

Русские воины не только отстояли Камчатку, но и нанесли огромный урон неприятелю. Сильно повреждённые корабли «Президент», «Форт», «Вираго» и три других еле добрались до Ванкувера и Сан-Франциско. «Только в последнем бою 27 августа 1855 г. – писала английская газета «Таймс», - было убито и ранено 435 человек. Более половины офицерского состава выбыло из строя. Погибли все командиры десантов».

У нас же за два сражения «убито 37 нижних чинов, ранено 3 офицера и 75 нижних чинов». 10 сентября умер командир батареи князь Александр Максутов, раненый в руку. В это время ещё шла героическая оборона Севастополя. И победа на Камчатке очень поддержала Россию.

К сожалению, в описаниях есть неудачные выражения, вроде «Батарея выдержала очередной ядерный удар». «Вторая атака, истекая кровью (!), захлебнулась».
Однако батальные картины обороны впечатляют. Но я не уверен, что они самостоятельны. Ведь в конце третьего тома идёт откровенное цитирование писем Муравьёва, книги Барсукова «Граф Муравьёв-Амурский». А публикация полного текста Айгунского трактата 1857 г. превращает окончание в научный реферат.

Заключение исторического Айгунского трактата обрисовано схематично. Не передана сложнейшая психологическая обстановка. Много сил и бессонных ночей провёл при подготовке трактата переводчик Сычевский. Внося поправки, он несколько раз переписывал тексты на русском, китайском, маньчжурском и монгольском языках. Монгольский был включён по настоянию Муравьёва: «Ведь в Амур несут воду реки Монголии – Онон и Аргунь».

И очень неуместно смотрятся стихи, написанные на транспарантах при проводах сплава: «Ура, наш мудрый Николай! / Твои орлы парят высоко. / Молчи, Монгол! Не спорь, Китай:/ Пекин для русских недалёко!» Не было у русских такого высокомерия к монголам и китайцам, а угроз – тем более. Ни тогда, ни позже.

Исчез из поля зрения Федотова ординарец Муравьёва Сандро Дадешкилиани. Он много раз ездил из Усть-Зеи в Айгун и обратно. В день подписания трактата он прибыл с Муравьёвым в Айгун на пароходе «Амур». (А не на катере, как у Федотова). В Хабаровском музее я видел картину, где при подписании трактата рядом с Муравьёвым стоит высокий горец в бешмете с газырями. То ли Федотов не знает о нём, то ли писал во время охлаждения отношений с Грузией, и потому не упомянул его. А ведь о Дадешкилиани уважительно писали Барсуков, Кропоткин, Кукель. Позже он по приказу Муравьёва создал Уссурийское казачье войско! Был мировым посредником в Нерчинске, Иркутске. То есть внёс огромный вклад не только в успех переговоров, но позже в развитие новых просторов России.

Говоря о декабристах, Федотов преувеличивает роль Завалишина, который в Чите помог Муравьёву закупить зерно, чем спас новосёлов Забайкалья от голода. Очень тепло автор рассказывает о Волконских, живших в Иркутске. Они дали Невельскому цветы из своей оранжереи, когда он сделал предложение Кате Ельчаниновой. С большой симпатией описывается сын декабриста Миша Волконский, которого Муравьёв взял к себе чиновником особых поручений.

И вдруг Федотов вложил в уста Катрин Муравьёвой слова: «Лена Волконская на самом деле дочь Александра Поджио». Этой исторической сплетней автор очернил сразу троих - жену Муравьёва как сплетницу, знаменитую Марию Николаевну как неверную жену, а Лену Волконскую как блудную дочь. Поразительна способность некоторых - пачкать всё, чего они касаются.

«Без крещения инородцев невозможно присоединение Дальнего Востока». Эти слова Федотов приписал Муравьёву. Получается, будто генерал-губернатор хотел насильно крестить всех инородцев. На деле он уважал все веры. Особое внимание Муравьев уделял, конечно, православию - тесно сотрудничал с архиепископами, помогал строить церкви в Приамурье, Сахалине, на берегах Уссури. И в то же время он добился нового Положения о буддийском духовенстве, по которому хамбо-лама утверждался Высочайшей грамотой Государя.

Поначалу он настороженно относился к шаманству. Однако увидев, что буряты и тунгусы все дела начинают с камланья, стал принимать шаманские напутствия перед своими поездками. «За амурское дело, - говорил он, - готов молиться Будде, Христу, Магомету и шаманским духам». Муравьёв радовался, что иркутские буряты молются Христу, но не принуждал хоринских, кижингинских, агинских бурят к православию, не запрещал буддийским монахам проводить молебны в дацанах и на открытых пространствах.

Заключая рецензию, невольно вспомнил признание Федотова: «Исторические факты те же, но события между ними – плод фантазии автора, и нередко их объяснение – иное. То же – и с историческими фигурами, а выдуманные персонажи – полностью на совести автора». Но плоды фантазии Федотова не понравились мне. Пусть они останутся на совести автора.
Однако, «победу» С.П. Федотова – издание трёхтомника, должны разделить и редактор Д.С.Федотов, художник Ю.М. Юров, корректор Л.В. Суркова и другие сотрудники издательства «Вече», бросившие тень на литературно-художественное издание «Сибириада».

Мои ожидания перед прочтением романа не оправдались. Образ Муравьёва-Амурского на новом витке истории, к глубокому сожалению, не углубился. А ведь такие энергичные, бескорыстные личности нужны и сейчас. Исчезло его откровение на все времена: «Губернатор не должен править более десяти лет». Слишком злободневным показалось это Федотову или редактору книги. Вдруг кто-то увидит намёк на сроки правления нынешних чиновников.

Дружбу народов заменил ксенофобией, высокомерием. (Чего стоят стихи "Молчи, монгол! Не спорь, Китай!") Женщины у него - говнушки, мокрошшелки. Язык простолюдинов - мутная тупоресь. Как уроженец Прибайкалья, объехавший всю Сибирь и Дальний Восток, я утверждаю: не говорили и не говорят так сибиряки и приморцы. Посконная речь простолюдинов у Федотова похожа на злую пародию русофоба.

Более месяца ушло на чтение трёх томов и написание рецензии. Жалею ли об этом? Честно говоря, это есть. Я отложил свои дела, чтобы утолить интерес к роману, удостоенному премии Пикуля. Вдруг Федотов поднял уровень исторической литературы России? Но поняв, что прогресса нет, продолжил патологоанатомический анализ, оправдывая его чисто медицинским интересом.

Закончу стихотворением Лермонтова «Журналист, читатель, писатель».
«Поверьте мне: судьбою несть / Даны нам тяжкие вериги. / Скажите, каково прочесть, / Весь этот вздор, все эти книги, - / И всё зачем? - чтоб вам сказать, / Что их не надобно читать!..»

Но я так говорить не буду. Пусть Читатель прочтёт и решит, нравится ли ему этот трёхтомник, несёт ли он пользу. Сверив, точно ли вспомнил строки Лермонтова, я перечитал вновь всё стихотворение и поразился словам Читателя:

«Во-первых, серая бумага, / Она, быть может, и чиста, / Да как-то страшно без перчаток… / Читаешь – сотни опечаток! / Стихи – такая пустота; / Слова без смысла, чувства нету, / Натянут каждый оборот; / Притом – сказать ли по секрету? / И в рифмах часто недочёт… / С кого они портреты пишут? / Где разговоры эти слышут?»
Поражает гениальность Лермонтова, который на века вперёд «отрецензировал» сотни произведений графоманов и предсказал реакцию Читателя.

Владимир Бараев,
лауреат премий «Литературной России» и
Союза журналистов Москвы.
Член Байкальского СП (Улан-Удэ)