Ненормальная. Продолжение 7

        В четыре пришел Валентин. От него веяло морозом.

- Смотри, что здесь написано, - сказала Зина, протягивая ему открытую Библию.

- Итак, да не царствует грех в вашем смертном теле, - начал он,  одной рукой расстегивая куртку, - чтобы вам повиноваться ему в похотях его. И не предавайте членов ваших греху в орудия неправды, но предоставьте себя Богу, как оживших из мертвых,  и члены ваши Богу в орудия праведности. Грех не должен над вами господствовать, ибо вы не под законом, а под благодатью. Что же, станем грешить, потому что мы не под законом, а под благодатью? Никак.

Вначале Валентин читал рассеянно, но постепенно выражение его лица стало меняться.

- Ты что, уже до посланий дошла? - спросил он. - Ты  прочла весь Ветхий Завет, все Евангелия, Деяния апостолов?

- Да, - ответила Зина.
 
- Представляю, какая у тебя каша в голове, - сказал Валентин.- Так нельзя. Нужно прочитать два-три  стиха и рассуждать над ними.

- Хорошо, - сказала Зина. - Давай порассуждаем. Тебе не кажется, что апостол Павел в двух-трех стихах перечеркивает все, о чем вы вчера говорили, там, у вашего учителя Кеши?
 
- Я ничего не говорил, - возразил Валентин.-  я слушал.

- Ты был согласен!

Валентин положил Библию на стол  и неохотно признался:

- Допустим… но я могу ошибаться, не понимать чего-то… а ты проглотила одним махом шестьсот страниц и думаешь, что все знаешь! Послушай меня, Зина: на каждое место в Библии есть десять других.
 
- Нельзя разрывать Библию на части! - не унималась Зина.- Нужно понять главное! Нужно охватить все! Когда ты рисуешь, ты должен почувствовать большую форму, обозначить ее, а потом двигаться к деталям! Иначе ничего не получится!  Не будет никакого сходства! Вы хватаетесь за отдельные слова, поэтому ваши учения  не похожи на  Евангелие!

Валентин опустился на стул и смотрел на Зину с какой-то странной умиленной и в то же время растерянной улыбкой.

- Что? - спросила Зина, обескураженная выражением его лица.- Что такое?

- Ты ненормальная, Зина… - ответил он. -  Но это ничего… мне нравится.

- Что с тобой? - опешила она.- Почему с тобой невозможно говорить серьезно?
 
  - Я устал, - ответил Валентин.- Не хочу быть серьезным… по крайней мере сейчас… У меня несерьезное настроение. Пошли, погуляем, к нам зайдем, музыку послушаем…
 
Они вышли на улицу. Небо безотрадно серело. «Хоть бы снег пошел, что-ли?» - подумала Зина, спускаясь с обледенелого крыльца.

- Возьми меня под руку, - предложил  Валентин.

У пивного ларька высилась пирамида обрушеных ящиков. Возле нее сидел на корточках идиот Ваня, маленький, скорченный, жалкий комок тряпок и несуразной плоти. Он поднял посиневшее от холода лицо, заулыбался и вскочил на ноги:
- Зина!Зина! - восторженно выкрикнул он .- Ваня хороший!

- Здравствуй, Ваня, - ответила она.

Валентина передернуло:

- Растрогалась?

Зина не ответила.

- Приятно, когда тебя любят? - не отставал Валентин.

- Да, - ответила Зина.- Приятно.

- Даже если этот человек тебе не нужен? Даже если он тебе совершенно не нравится? - настаивал он.- Даже если он тебе противен, омерзителен, несносен?

- О чем мы говорим? - спросила Зина.- Ваня - больной, он многого не понимает, но он может оценить доброе отношение, и я не вижу здесь ничего смешного, странного или неуместного, не говоря о противном, омерзительном или несносном.

- Ладно, извини, - сказал Валентин.- Я, в общем-то, не о нем.
   
  Они шли молча до самого дома. Зина чувствовала в Валентине какую-то  скованность, но не знала о чем говорить. Они остановились у калитки. Собаки во дворе обеспокоенно залаяли.

- Как мне это все надоело! -  бросил в сердцах Валентин.- Замки! Псы сторожевые! Огороды, теплицы! Сколько человеку нужно, Зина?
 
Он вынул из кармана связку ключей и принялся отпирать дверь, недовольно бормоча себе под нос:

- Это же надо! Не дом, а бункер какой-то!

Наконец, дверь поддалась и они вошли в  прихожую.

- Пойдем наверх, - сказал Валентин.

В комнате Валентина было сумеречно. Сквозь нейлоновую гардину плыл тусклый серебристый свет. Валентин включил торшер и за окном сразу же потемнело. В ярком полукруге света, упавшем на пол из-под кремового абажура, сочно алел индийский ковер. Зина села на диван.

- Залазь с ногами, - предложил Валентин.- Так удобнее.

Он сел рядом, обернувшись к ней в полоборота. Между ними лежала раскрытая коробка шоколадных конфет.  Длинная, красивая рука Валентина свисала со спинки дивана над всем этим непочатым богатством, завернутым в разноцветную фольгу.

- Ешь, - сказал Валентин. - Это я для тебя купил. Любишь конфеты?

Зина пожала плечами.

  - Так все-таки любишь или нет? - настаивал Валентин.

- Зачем тебе это? - спросила Зина.

- Интересно, - признался он.- Tы ничего о себе не рассказываешь, вот я и спрашиваю.

- Люблю, конечно, - ответила Зина. - Кто же конфет не любит? Ты доволен?

- Нет, - ответил Валентин. - Я хочу знать о тебе все.

- Я сама о себе всего не знаю, - ответила Зина.

Он заглянул ей а глаза.

- Друзья мы или нет?

- Ты смешной, - сказала Зина.- Mы же только познакомились. Может, мы и будем друзьями, может быть, даже скоро, но пока я не знаю. «Друг» это очень ёмкое слово, Валик.
 
- Что же, тебе все равно, я - или этот недоразвитый с улицы?- спросил он.

- Нет, конечно, - поспешно  ответила Зина. - Ваня - ребенок. Он беспомощный и беззащитный.
 
- А я? Какой, по-твоему, я? - напряженно спросил Валентин.

- Ты добрый и заботливый, - ответила Зина. - Hо ты меня не понимаешь. Не обижайся, ладно? Я хочу правды во всем. Что толку, если я буду тебе врать? Тогда мы уж точно друзьями не станем.

  - Наверное, ты права, - сказал Валентин, глядя в сторону. - Но только учти: я очень хочу быть твоим другом и я им буду. Это серьезно, Зина. Очень серьезно. Неужели ты не видишь?

  Он повернул голову и посмотрел на Зину долгим печальным взглядом. Глаза его были темнее и глубже, чем обычно.

- Зина, - начал он, - я…

В этот момент в окно со звоном влепился снежный ком. Лицо Валентина дернулось, он поднялся, запрыгнул на подоконник и крикнул, высунув голову в форточку:

  - Меня нет дома!

- Имей совесть! - раздалось снизу сквозь оглушительный собачий лай.- Тебя все ждут!

- Никуда я не пойду! - упрямо выкрикнул Валентин.

- Ну да!.. - недоверчиво раздалось в ответ.

  Голос показался Зине знакомым.

- Заболел я! Умер! - отчаянно заорал Валентин.
 
       Он спрыгнул с подоконника, но в то же мгновение стекла задребезжали снова - второй ком оказался еще больше первого и оставил на стекле мутный  мокрый след.

       Валентин сел на диван, обхватив голову руками, а комья все летели и летели.

- Я сейчас, - тихо сказал он, едва притронувшись к Зининому плечу, вздохнул и вышел из комнаты. Зина слышала, как он сбежал по лестнице и хлопнул входной дверью.

         На душе у нее было тревожно.«А разве плохо, что он есть? - мелькнуло вдруг среди путаных сумбурных мыслей.- Я нужна ему, ближе у меня все равно никого нет…» Она испугалась, вскочила на ноги и заметалась по комнате. «Нет, не надо, этого не надо!» Она остановилась перед стеной, на которой висел раньше Сашин портрет. «Но ведь ее тоже любили»,- как бы между прочим произнес цветущий кактус.  “Это было не то, совсем не то!» - кричало в ответ все Зинино естество, хотя она и не знала, почему именно «не то», просто не хотела никаких сравнений.

- Зин,- раздалось сзади. Зина вздрогнула: как он тихо вошел!

Она обернулась. Валентин смотрел на нее улыбаясь растерянно и виновато.

- Зин, - сказал он еле слышно, - придется идти.

Он взял ее за руку. Его рука была горячей и сильно вздрагивала.

  Зина хотела было отнять руку, но он сжал ее пальцы сильно, почти  до боли.

- Пойдешь со мной?

- Куда? - спросила Зина, не поднимая глаз.
 
        Его дрожь уже передалась ей, и ее беспомощная, крепко сжатая рука тоже дрожала.

- Тут… недалеко…- неопределенно ответил Валентин.




У калитки, переминаясь с ноги на ногу стоял Юра.

Увидев Зину, он слегка покачнулся и спросил у Валентина дрогнувшим голосом:

- Слушай, а может, действительно, не пойдешь?

- Нет, отчего же! - развеселился Валентин.- Обязательно пойду! Вот я и Зину пригласил. Не возражаешь?

Шли молча. Валентин вызывающе насвистывал что-то бравурное, пиная носком финского сапога сбитые сосульки.

        Юра первым прервал молчание:
 
- Я думаю, что нам нужно побеседовать…- сказал он, обращаясь к Зине.-  Прийди в субботу в собрание.

-  Это приказ? - осведомился Валентин.

- Я, вообще-то, руководитель молодежи, - скромно ответил  Юра, слегка покосившись на Зину, но сообщение не произвело на нее никакого впечатления.

- Понятно,- отозвался Валентин.- И о чем ты собираешься с ней беседовать?

Юра замялся.

- Ну… о христианском поведении, например… о правильных отношениях между братьями и сестрами…

- А я думала, что ты борец с условностями,- неожиданно сказала Зина.- Вчера вы рамки ломали, а сегодня правила устанавливаете?
 
- Кеша говорил, что все можно,- ненавязчиво напомнил Валентин.

- Некоторые вещи нужно понимать иносказательно, - вяло огрызнулся Юра.- Все позволительно, но не все полезно.

         Валентин хмыкнул.

- Так в Писании написано,- ответил Юра со смирением, отвергающим всякие возражения.

Разговор должен был закончиться этим авторитетным заявлением, но Зина не остановилась:

- А ты правильно все понял? -спросила она.- Может, там о чем-то другом сказано? Не верю я, что все позволительно. Все - это и красть, и убивать, так что ли?

- Не надо спорить,- назидательно произнес Юра.- Тебе, сестра, нужны начатки учения, а ты хватаешься за программу десятого класса. Ты не можешь вместить тех глубин, о которых мы рассуждаем…

- Значит, христианское поведение - это азы? - не отставала Зина.- У тебя есть свод правил для начинающих?.. И что же там написано: молчать, слушать, не иметь своего мнения?.. Как ты будешь меня учить, если ты ни на один мой вопрос еще не ответил? Ты-то сам понимаешь то, чему учить собираешься?

       
  Свернув переулок, они остановились перед красивым кирпичным особняком. Залаяли собаки.

- Валик, хочу тебя предупредить… - внушительно произнес Юра, но Валентин широко распахнул калитку и быстро зашагал к дому, волоча за собой едва поспевавшую Зину. Лицо у него было веселое, даже слишком.

        Зина и опомниться не успела, как он втащил ее в ярко освещенную прихожую, оклеянную вишневыми обоями, вытряхнул из пальто и крепко схватив за руку, поволок дальше, туда, откуда раздавались громкие оживленные голоса и дружное звяканье столовых приборов. Зина успела заметить, что на какое-то мгновение он побледнел и потерял прежнюю веселость. Толкнув ногой дверь, за которой раздался в этот момент взрыв смеха, он возник на пороге - необыкновенно красивый, просто сияющий.

        Заметив Зину, гости подавились приветственными криками.

        В наступившей неловкой тишине Кира стала медленно подниматься из-за стола, ее костлявые щеки пунцово покраснели, и она произнесла, сдавленным голосом:

- Проходите, садитесь.

Место возле Киры было свободным, очевидно оно было заранее кому-то предназначено.

- Юра, - сказал Валентин, оборачиваясь, - принеси мне пожалуйста стул. Кстати, друзья, познакомьтесь: это Зина.

Всем было очень приятно.

Валентин хлопнул себя по лбу:

-Ах, да!.. Совсем забыл!.. С днем рождения, Кира! Сколько это тебе стукнуло? Кажется, двадцать восемь?

  Кира покачнулась и рухнула на стул.

        Доедали вяло. Зина так ни к чему и не притронулась, хотя Валентин ухаживал за ней с потрясающей нежностью, громко и красиво выговаривая «Зиночка».

- Давайте споем, - предложил кто-то, едва тарелки опустели.

Кира села за пианино и бойко забарабанила по клавишам.
        Гости дружно грянули:

        -Зачем страдать, мой друг,
Зачем грустить порой,
Ведь счастье нам дано Самим Христом,
Мы - дети Божии,
Мы всех счастливее,
Мы всех счастливее
На всей земле!..

Песня закончилась, и вместе с ней исчезло временное оживление.

- Ну, что еще споем? - спросила Кира, крутнувшись на черном лаковом табурете. Ее лицо горело мрачным вдохновением.

- Пусть Валик предложит, - подбросил кто-то.

- Я не хочу петь, - невозмутимо ответил Валентин. - Я удивляюсь, как вам самим еще не надоело. Поели-попели, попели-поели... У меня уже аллергия на ваше пение...

- А чем еще можно заниматься? - строго спросила Кира.- Пустословием? Смехотворством?  Пение - это жертва хвалы. Я не понимаю, как это может надоесть!

- Давайте порассуждаем над тем, что значит быть детьми Божиими, - предложил Юра. - Кто хочет поделиться своими мыслями?

Желающих не нашлось.

- Давайте вспомним, о чем мы только что пели,- подсказал Юра.

Продолжительное унылое молчание стало принимать угнетающий характер.

- Я думаю, что у этой песни не совсем правильные слова , - тихо сказала Зина.

- Что? - раздалось из-за пианино.

- Понимаете, - продолжала Зина, - конечно, это большое счастье, быть с Богом, но стоит только оглянуться по сторонам и увидеть сколько людей погибает в этом мире, сколько в нем калек, сколько беспробудных пьяниц, сколько зла, сколько горя, и  кусок торта станет поперек горла... Нужно быть бессердечным, чтобы не страдать… нужно быть слепым и глухим.

  - Конечно, - сказал Юра,- весь мир лежит во зле. Но это последствия греха и нечестия. Мы - не от мира сего, мы не принадлежим этому миру, мы наследуем благословение Божиих детей- благосостояние и здоровье. Безусловно, наш долг помочь нуждающимся, но и в благотворительности нужна рассудительность.

- Сострадать - это  не милостыню подать, - ответила Зина, - сострадать - значит «страдать вместе».

  - Бог любит Своих детей и хочет, чтобы они были счастливы и ни в чем не нуждались, - мрачно заявила Кира.
 
-  Сколько счастья увидел на земле Иисус? -  спросила Зина.- А апостол Павел? Я не заметила, чтобы он был богат и безумно счастлив…

- Вдобавок ему отрубили голову, - вставил Валентин.

- Я не знала этого…- сказала Зина.

- Ты много еще не знаешь, -  отметил Юра.

Зина безропотно согласилась:

- Да, конечно. Но вначале не нужно знать многое, нужно знать главное. Благословение - это не льготы для бездельников. Бог благославляет на труд. Благословение - это сила, приходящая свыше.

Юра остановил ее повелительным жестом:

- Не надо горячиться. Кто горячится, тот всегда не прав. Ты невыдержанная, сестра, и я уже говорил тебе это. Тебе не хватает смирения. Это очень важное христианское качество. Не надо выскакивать со своим мнением. Нужно учиться у старших.  Ты  слова никому  не даешь сказать. Кто еще хочет высказаться, братья и сестры?

         Над столом повисла продолжительная тишина.

- Давайте лучше споем, -  неохотно предложил кто-то.
   
Кира повернулась к пианино и забаранила по клавишам.

- Опять, опять упадок полный, - затянули собравшиеся.

Валентин молча раскачивался на стуле.

- Поем все, - предупредил Юра. - Кто не знает слов - возьмите сборники.

- Я пойду, наверное, - сказала Зина, поднимаясь из-за стола. - До свиданья…

Ее никто не задерживал.

        Когда она надевала пальто, в прихожую вышел Валентин.

- Ну и зверинец, - устало произнес он, потянувшись за своей курткой.

Зина подняла голову. Глаза у нее были мокрые.

- Зверинец? - переспросила она. - Зачем же ты сюда пришел?
 
- Я не хотел, ты же знаешь, - ответил он.

- А зачем ты делаешь то, чего не хочешь? - спросила она.

Он не ответил. Некоторое время они молча смотрели друг-другу в глаза.

- Мы не договорили, - сказал Валентин. - Он пришел и все перебил. Я не успел сказать тебе что-то очень важное.

- Говори, - сказала она.

- Не здесь, - ответил он.- Не сейчас. Пойдем к тебе, там нам никто не помешает.


На улице таяло. Они шли молча, сворачивая из переулка в переулок, пересекли площадь, обогнули магазин и вышли к бараку. Откуда-то из темноты вынырнула Болячкина с пустым ведром, наверное, она выносила помои.

- Привет!- бросила она на бегу.- Зинка, поговорить надо! Я заскочу к тебе после!

Они вошли в темный коридор. Зина отперла комнату. Повело теплом. Она хотела было включить свет, но Валентин остановил ее руку.

- Не надо. Помнишь, как мы сидели тут в первый день? Пусть все будет так, как тогда.

В темноте его лицо выглядело таким печальным,  таким трогательно беспомощным, что у Зины сжалось сердце и она ласково прикоснулась к его руке. Он тотчас же сжал ее пальцы.

- Зина, - сказал он, - я только увидел тебя, сразу почувствовал, что мы не случайно встретились…  Я, конечно, не всегда тебя понимаю, но я верю тебе… честное слово... Я думал вначале, что могу тебе помочь… но похоже, что я сам не так уж много знаю… Я слабый, Зина, мне стыдно  в этом признаваться… вся моя жизнь распланирована другими. Но я встретил тебя и понял, что все может быть иначе. Ты, словно открытое окно,  словно свежий ветер… Я не могу без тебя. Я только о тебе и думаю…

Лицо у Зины задергалось, и хотя на нее падал бледный серебристый свет ночного зимнего окна, взволнованный и возбужденный Валентин ничего не заметил.

- Может, это смешно, может непонятно, - продолжал он, - но я люблю тебя очень… я буду заботиться о тебе… тебе не надо будет работать… я хорошо зарабатываю, Зина… Нам хватит… давай поженимся!..

    - Валик…- только и успела произнести потрясенная Зина, но Валентин порывисто схватил ее руку и прижал беспомощную ладонь к своему лицу.

- Пожалуйста, Зина, пожалуйста… соглашайся… ты никогда не пожалеешь…

- Но ты же не знаешь меня… - тихо сказала она. - Ты ничего обо мне не знаешь…
 
- Ты же сама сказала, что многого знать не надо, - ответил он, - я знаю главное… 
 
Он безостановочно целовал ее дрожащие тонкие пальцы, ладонь… Растерянная и испуганная Зина не знала, что делать, но в тот момент, когда его губы коснулись ее запястья, осторожно высвободила свою руку.

- Валик, подожди… Я не готова к этому, Валик… Мне надо подумать…
 
- Подумать?.. - тихо сказал он.- О чем?.. Зачем?..

- Пожалуйста, - просила она, - дай мне время…  мне надо во всем разобраться…

- Хорошо, - покорно согласился он.- Я понимаю…

- Иди домой, - сказала Зина.

- Иду, - ответил он, не двигаясь с места.

Зина неожиданно толкнула его в плечо и рассмеялась:

- Давай-давай, проваливай!
 
- Не командуй! -  со смехом ответил Валентин и толкнул ее в ответ.

Напряжение спало, они снова были товарищами.
 
Он ушел. Проходя мимо пивных ящиков, оглянулся и помахал Зине рукой:  высокий, стройный, красивый…



Зина все еще стояла у окна, пытаясь собраться с мыслями и чувствами, как в дверь тихонько постучали.

- Кто там? - спросила Зина.

- Это я, - отозвалась Болячкина.- Открой, я ненадолго.

- Зина, - сказала Надежда, усаживаясь на стул, - извини меня. Я не по делу на тебя наехала с этим твоим Богом. Просто это для меня было как молотком по голове… Неожиданно, одним словом… Обижаешься?

- Нет, - ответила Зина, - что ты…
 
- Мы еще поговорим об этом, ладно? Ты мне расскажешь, что к чему. Соглашаться не обещаю, но послушать - послушаю. Мне интересно.
 

                ( Продолжение следует)