На пороге тёмной комнаты. 19. Ванна смерти...

                ГЛАВА 19.
                ВАННА СМЕРТИ…

      Скрип колёс тележки разбудил её. Нет, он не был ни громким, ни неприятным, просто Марине всё надоело. Была б её воля – птицей бы улетела, и трёхметровые заборы спецклиники не удержали бы… Не повезло – воля была не её. Вернее – здоровье.

      Последняя выездная операция закончилась совсем не там и не тем, как и где ожидала наша сторона. Вся тщательно спланированная и выверенная до миллиметра хвалёная «программа» была позорно сдана «кротом» и съедена монстрами забугорной разведки. Из всей многочисленной группы уцелела только самая никчемная, почти случайно там оказавшаяся гражданская – Мари. Выжила чудом и ценой гибели своих ребят-резидентов. Потом был месяц плена и… вновь побег.

      Девушке невероятно повезло и тогда: смогла продержаться без средств и языка больше недели на чужом материке, в чужой стране и климате, где даже цвет кожи и глаз мог выдать. Справилась и с этим. Не справилась лишь с жуткими последствиями столь незапланированного вояжа – тропическими болезнями.

      Когда двадцатипятилетнюю москвичку срочно эвакуировала из Африки опергруппа, девушка была в предсмертном состоянии.


      Начался сущий ад!

      Медики ожидали, что их девочку не с курорта везут, но когда поступила на смотровой стол, ахнули в голос в едином порыве.

      Её невозможно было узнать по нескольким причинам: чернокожая, настоящая негритянка; коротковолосая, со странными цветными локонами: и белыми, и чёрными, и рыжеватыми; худая до истощения, в национальной африканской одежде, кишащей паразитами.

      Вздохнув, матерясь под нос, кто во что горазд, стали раздевать, отмывать, очищать, спасать ценный кадр Конторы и ведомства.

      Несколько часов ушло на то, чтобы привести в порядок внешность пострадавшей. Попутно принимались реанимационные меры по спасению здоровья: глаза устрашающе гноились и были населены экзотической флорой и фауной реки Конго, как с грустью доложили парни-«опера», доставившие несчастную с Чёрного континента. Не легче было и с телом: в каждой ране, складке, отверстии был зоопарк с террариумом и серпентарием в придачу.


      Вызванные из Москвы под Хабаровск специалисты НИИ тропической медицины и паразитологии схватились за головы и взвыли: «Только не река Конго!» Им не повезло: именно она, да ещё и в период цветения особо токсичных эндемических водорослей!

      Скуля и нещадно матерясь, нервно дымя каждые полчаса, бригада местных медиков и столичных врачей-эпидемиологов неделю боролись за жизнь сверхсложной и практически безнадёжной пациентки, находящейся в бессознательном состоянии.

      Было не просто сложно, а бесчеловечно трудно: личинки мух и другой твари медленно выходили из тела девушки всеми путями и ходами; труднее было с паразитами, приникшими цистами в мозг, глаза, сердце и печень несчастной. Время её жизни отмеривало последние песчинки в часах вечности.


      – …Коллеги, пора признать поражение…

      Пожилой учёный из института устало пил чёрный чай, почти чифирь, стыдясь смотреть на военных, сверлящих его свирепыми взглядами. Вскинул седую голову с реденькими волосками на покрасневшей коже.

      – Гитлер капут! Иван, моя сдавайся!

      Надеялся развеселить вечно молчащих неприветливых медиков, почему-то отчаянно цепляющихся за эту тощую умирающую девушку, почти девочку. Не получилось.

      Услышав его вопль, с места встал крупный коллега из местных, положил огромные волосатые кулаки-кувалды костяшками на столешницу, навис над столом и впился холодным серым мрамором в голубенькие глаза столичного светила.

      – Вопрос на засыпку, коллега…

      Его тихий рокочущий голос не обещал ничего хорошего, что заставило старика поёжиться и срочно захотеть выйти на пенсию: давно пора.

      – Когда у вас в обезьяннике мартышку заедают блохи, что вы с ней делаете?

      – Шутите, товарищ Ярский?! – взвился Тонеев, покраснев ещё больше. – Мартышка – не человек! Закрываем ей все отверстия и топим в формалине! Не выживет – так ей на судьбе написано!

      Тоже вскочил, так же поставил сухонькие кулачки на стол, попытался помериться силой взгляда – проиграл.

      – Действуйте.

      – Что? Что?! – старик онемел и рухнул на место.

      – Быстро! Вспоминайте концентрацию и действуйте. Я приказываю, как старший группы.

      Коллеги побросали чаепитие и тихие разговоры, переглянулись и побледнели, когда до каждого дошёл смысл, как им казалось, неумелой шутки, коей она не являлась – это был крик отчаяния и признания беспомощности.

      Тишина стояла долго, а Ярский продолжал сверлить несчастное столичное светило непреклонным взглядом.

      Опомнившись, тот всё больше качал головой, не собираясь даже мыслью участвовать в этом бесчеловечном варварстве.

      Поняв, что гость «сгорел», старшой громко выдохнул и подвёл итог спора:

      – Даю час на сборы – вы свободны. Остаётся только моя команда. Напоминаю о полной секретности работы и задач. С вашим начальством сам разберусь. Спасибо за помощь, коллеги.

      Оторвал кулаки от стола, едва разжал сведённые судорогой пальцы, стал пожимать руки врачам московской бригады, что-то говорить, советовать, обещать.

      Проводив до дверей жилого отсека, выписал пропуска, проконтролировал, чтобы подписали бумаги о неразглашении, отдал честь.

      Вернулся в буфет, где возле двери стояли встревоженные сотрудники. Протянул тонкую тетрадь помощнику, Якову Бренсу.

      – У тебя десять-пятнадцать минут. Рассчитай концентрацию, исходя из её веса. У нас нет выхода, Яша! – остановил возражения на корню. – И так, и так умрёт. С этой дрянью нужно бороться такой же гадостью. «Ванна смерти» ради жизни. Маленький шанс, понимаете?


      …В помещении, где гудели надсадно сильные вытяжки, где воздух гулял так, что шевелились оранжевые клеёнчатые шторы на высоких больших окнах, стояли и молчали несколько человек в белых халатах и многослойных масках. Даже вентиляция не спасала их глаз – у всех лились слёзы, перехватывало дыхание, кашляли и чихали, а уйти не желал ни один медик.

      Все взоры были устремлены на стол, где лежало маленькое и худенькое тельце девушки. Из деликатности на неё надели больничную ночную сорочку, причесали, на глазах недавно сменили повязку. Больная была жива, едва заметно дышала, теперь мужчины жадно ожидали, когда же Мари придёт в себя. Понимали, что поступают глупо, что это может случиться и сейчас, и завтра, но никто не мог уйти, не удостоверившись, что не участвовал в её убийстве. Переглядывались тревожно, вздыхали, но глаз не прятали, голов не опускали: дело сделано. Теперь молились, чтобы не пришлось эту изуверскую процедуру повторять! То, что Марина не умерла – чудо и было. Как же врачи желали его визуального подтверждения!

      Дождались: дёрнув ногой, медленно сжала пальцы в кулаки и застонала.

      Вскрикнув, коллеги кинулись обниматься, галдя и смахивая непонятно какие слёзы:

      – Выжила! «Пани» опять выжила. Саламандра!

      Острый запах формалина не давал им долго неистовствовать, но это мало кого волновало: член команды спасён, пусть и весьма нетривиальным способом.


      …Неделя борьбы за ускользающей то и дело жизнью строптивой и такой сложной пациентки закончилась. На восьмой день стало понятно, что самое страшное позади.

      Больше не требовалось «заводить» остановившееся сердце, не надо следить за показателями искусственной вентиляции лёгких, что пришлось делать первые три дня после купания в «ванне смерти», не нужно согревать электрическими одеялами не желающее согреваться истощённое тельце несчастной.

      Всё преодолели с честью и настоящим русским упорством, с извечным: «Врёшь, не возьмёшь!», вырывающимся у любого, когда ему доставалось в смену откачивать, вытаскивать, обкалывать, крича на ухо «уходящей» упрямице:

      – Марина! Не уходи! Слышишь мой голос? Держись за него!

      Так и вытащили с того света.

      Теперь радовались, опасливо заглядывали в её бокс по-мальчишечьи из-за угла, прикладывали палец ко рту, давая знак дежурящему коллеге:

      – Тихо. Не тревожь крошку.

      Каждый что-то приносил из фруктов, зная о пристрастиях больной.

      Почти не приходила в себя полностью, вот и ловили редкие просветления, кормили фруктовыми пюре с ложечки, терпеливо выслушивали тихие рычания капризули. Не сердились, понимали, что горло сожжено препаратами и зондами, потому были осторожны до трясущихся рук.

      – Ну, ещё ложечку бананового со сливками? – выслушав рык, дежурный рассмеялся. – Давай так: три ложки бананового, а за это получишь настоящий приз!

      Притихла, задумалась, вскинула правую бровь.

      – Сок папайи!

      Капризно надула губки, посопела, угукнула.

      – Молодец. Давай-ка, банан будем есть…


      Лишь через десять дней Марину перевели в общий корпус и поселили в отдельный бокс.

      Здесь все палаты были из стекла: сидя на посту, видишь больных, не вставая с места. Над столом дежурного на стене висели восемь панелей с датчиками, на которых отслеживалась температура тела, кровяное давление, сердечный ритм, состав воздуха, влажность и пр.

      Мари предстояло закончить лечение, которое оказалось таким трудным и затратным, волнующим и радостным, поучительным и достойным гордости – спасли единственную уцелевшую свидетельницу гибели разведгруппы!

      А за стенами клиники, в кабинетах Дальней базы Системы, всё это время шло полным ходом внутреннее расследование, которое получило такие бесценные данные от девушки с позывным «Пани»…

                Апрель 2013 г.                Продолжение следует.

                http://www.proza.ru/2013/04/06/2222