Солдат, учитель, художник гл. 2 Военные дороги

Глава 2. ВОЕННЫЕ ДОРОГИ

Эта глава о военных годах Юрия Александровича Гришина почти полностью совпадает с главой "Со школьной парты на фронт" из сборника "ОПАЛЕННЫЕ ВЕЛИКОЙ ВОЙНОЙ...".

На фотографии Юрий Гришин сидит справа. Май 1945 года.

15 августа 1942 году Юрия Гришина, ученика 9-го класса одной из Рыбинских школ в неполные восемнадцать лет, призвали в действующую армию. Так как у него был врожденный порок сердца, то в мирное время он призыву не подлежал, но в годы войны на такое внимание не обращали. Сначала была учеба в Гороховецких военных лагерях под Горьким (учебном центре) в 26 Учебном снайперском полку, в котором 20.9.1942 года  он принял венную присягу.  По его воспоминаниям условия там были очень тяжелыми, зимой жили в палатках, которые невозможно было натопить, отчего постоянно мерзли. Не все выдерживали таких условий, кое-кто убегал. Юрий Александрович вспоминал о том, как перед строем этого учебного полигона расстреляли двух дезертиров.

Многое о этом учебном центре удалось найти в Интернете, в том числе письма и воспоминания фронтовиков, которыми всё подтверждается. Некоторые стремились любыми правдами и неправдами поскорее уйти на фронт, надеясь, что такого там не будет. А ещё в семье вспоминали, что Наталья Илларионовна навещала сына в этих лагерях и всегда старалась из дома привезти немного еды. 
Далее после получения сержантского звания была служба в должности командира отделения в 71 Запасном стрелковом полку. Попал на фронт и  получил боевое крещение молодой боец в августе 1943  под Харьковом.

Его личные воспоминания о том времени, опубликованные в угличской районной газете «Авангард» 7 мая 1997 года далее приведены полностью:
«Стоял жаркий сентябрь сорок третьего…»
Предлагаем вашему вниманию воспоминания бывшего фронтовика, известного угличского учителя-физика Юрия Александровича ГРИШИНА, недавно скончавшегося                *                *
"Шел 1943-й год. Немецкие войска под ударами Красной армии с боями откатывались на запад. В то время я служил в артиллерийском полку 92-й гвардейской стрелковой дивизии, входившей в состав Второго Украинского фронта. А боевое крещение я принял в августе этого же года под Харьковом. Помню, как мы, молодые солдаты 1924-25 годов рождения ехали на фронт с какой-то лихостью и живым интересом. Но когда при подъезде к передовой увидели первые трупы немецких солдат, лежащих в различных позах у обочины дороги, - бодрый настрой на наших лицах быстро угас. А поздно ночью наша дивизия (которая была сформирована под Воронежем) вступила в соприкосновение с противником.
Служил я тогда во взводе управления огнем батареи 76-миллиметровых орудий, в звании младшего сержанта. В моем распоряжении была 20-кратная стереотруба, с по-мощью которой я, находясь на наблюдательном пункте, должен был отыскивать огневые точки немцев и сообщать об этом командиру взвода.  Командир наносил эти огневые точки на специальную карту, вычислял данные для стрельбы и сообщал об этом на батарею. Обычно наш наблюдательный пункт был в боевых порядках пехоты или где-то рядом, а иногда даже в нейтральной зоне. Много земли перерыли мы в то лето сорок третьего, прежде чем война докатилась до берегов Днепра.
И вот как-то в одну из ночей нашему взводу управления приказано было сделать наблюдательный пункт на небольшом острове посреди Днепра. Так как пехотные части дивизии были расположены позади нас на восточном берегу, то наш наблюдательный пункт оказывался в нейтральной зоне. Зная о том, что немцы иногда делали вылазки в эту зону с целью захвата "языка", мы вынуждены были быть предельно внимательными, особенно ночью.

Стоял жаркий сентябрь. Сидишь, бывало, ночью в наряде, ярко светит луна, отражаясь в водах Днепра, и кажется, словно и нет никакой войны, а ты - на берегу Волги. Но стоило прозвучать где-то одинокому выстрелу или вспыхнуть осветительной немецкой ракете, как вся эта идиллия быстро исчезала.
...Однажды утром, заступив на дежурство, я, как обычно, стал просматривать в стереотрубу весь передний край немецкой обороны с целью обнаружить что-то новое. Солнце уже взошло, и весь западный берег, расположенный против нас на расстоянии 250 метров, хорошо просматривался. И тут мое внимание привлекла яркая светлая точка внутри куста. Вчера при таких же условиях освещенности ее не было вид¬но. Кроме этого, земля склона оврага местами была изрыта. И вообще как-то все было не так, как вчера.
Я предложил лейтенанту пустить туда два снаряда - тогда, возможно, удастся лучше выяснить, что это такое. Прицел мне вычислить было несложно, т. к. ориентир в овраге был уже пристрелян. Лейтенант согласился и передал приказ на батарею. Вот разорвался первый снаряд, не долетев примерно 50 метров до цели. Зато второй снаряд разорвался в полутора метрах от цели. Как только рассеялся дым от разрыва, я отчетливо увидел круглый ствол тяжелого миномета, направленного в небо, а несколько в стороне заблестела вторая точка. Не было никакого сомнения - это минометная батарея немцев. А, может, их было и две, т.к. подозрительных объектов насчитывалось пять или шесть.

Медлить было нельзя. Хорошо бы накрыть ее всей нашей батареей! Но кто даст приказ на это? Лейтенанта не было, ушел на КП полка, а без него никто из нас - наблюдателей и связистов - таким правом не обладал. А между тем, в поле зрения трубы можно было уже видеть отдельных солдат, перебегающих от укрытия к укрытию. Они поняли, что их обнаружили. Так как я был за старшего на нашем наблюдательном пункте, то обратился по телефону  к  командиру батареи, которая располагалась в 4-5 км позади нас на левом берегу Днепра. Обрисовал комбату всю обстановку и намекнул: хорошо бы накрыть немцев всей батареей, снарядов по пять на орудие. Комбат был человек рисковый, быстро со мной согласился и вот уже эхо частых разрывов гулко разнеслось над просторами Днепра.  Пока рассеивался дым, кто-то высказал сомнение: а вдруг это ложная батарея, поставленная с определенной целью? О таких проделках немцев мы тоже знали. Тогда мне не миновать наказания. Но когда дым стал исчезать, я с радостью обнаружил пять минометных стволов и не менее шести трупов немецких солдат, разбросанных по склону оврага. Никаких других движений в поле зрения стереотрубы не наблюдалось. Мы поочередно смотрели в трубу на этот злополучный овраг и втайне радовались. И не успели еще как-то определиться ко всему случившемуся, как вдруг по телефону с КП полка поступил запрос: кто стрелял? Я хотел объяснить всю ситуацию, но грозный голос в телефонной трубке приказал немедленно явиться на КП.

Не помню, как ноги мои доставили меня на КП, я запыхался и не мог сразу объяснить ничего о происшедшем. Несколько минут стоял в немом оцепенении, а вопросы и окрики сыпались на меня со всех сторон. Придя в себя, я попытался поубедительней обрисовать всю ситуацию. Затем все как-то вдруг замолчали, а командир полка уперся в меня сверлящим взглядом - видимо, пытаясь понять, что я за человек и как поступить со мной дальше.  Так, по крайней мере, казалось мне тогда. Но тут прозвучал голос майора, заместителя командира полка по политчасти: "Командир! Хватит казнить солдата!" Лица всех присутствующих сразу потеплели. Подполковник подошел ко мне, крепко пожал руку и произнес: "Мо¬лодец, младший сержант! Может, ты и прав". Стоявшие рядом пытались меня успокоить, хлопали по плечу и говорили что-то доброе. Затем командир полка дал указание нашему лейтенанту заполнить на меня наградной лист на медаль "За отвагу".
Трудно передать словами, что пережил я в те минуты, но запомнились они мне на всю жизнь.  А медаль эта нашла меня лишь в самом конце войны, т.к. после всего происшедшего было форсирование Днепра, был плацдарм, на котором меня ранило, затем - на несколько месяцев госпиталь, после этого продолжение боевого пути в другой части».

В эту  статью не вошли его воспоминания о том, что во время боев за Днепр им приходилось идти на наблюдательный пункт по пологому берегу. На песке  после боев оставались лежать трупы фашистов (вообще непогребенные или просто присыпанные песком), на которые можно было наткнуться в темноте. От жары трупы разлагались, и от этого гниения над всем побережьем стоял жуткий запах.
После форсирования Днепра на плацдарме он был ранен. Служил он тогда по учетным данным в 197 артиллерийском полку 92 стрелковой дивизии. По его рассказу они с товарищем находились на наблюдательном пункте, расположенном в кукурузном поле. Но от разрыва снаряда, видимо зажигательного, всё вокруг мгновенно вспыхнуло и Юрий получил сильные ожоги лица и рук.  Но глаза остались целы, потому что именно в это время он смотрел в бинокль. А его напарник обгорел сильнее и ему выжгло глаза. Юрию пришлось вытаскивать его из-под обстрела, Но живым товарища до медсанбата ему донести  все-таки не удалось, тот умер еще  на передовой. Как написано позднее в личном деле офицера  запаса Гришина Ю.А.: 14.10.1943 в бою за овладением плацдарма правого берега Днепра получил ожог лица и рук без повреждения органов зрения и конечностей.

После этого было несколько месяцев лечения в госпитале  № 32436, далее снова на фронт и с 1 февраля 1944 года бои в составе другой части. Пришлось повоевать ему в 307 стрелковом полку 110 стрелковой дивизии на территории Румынии (Ясско-Кишиневская операция), Венгрии. В этой части в мае 1945 года он встретил победу на территории Чехословакии.
Затем была долгая переброска в эшелоне через Польшу и Москву на Дальний Восток,  участие в тяжелых маршах и боях с японцами. В частях  были большие потери при наступательных боях и  длинных переходах по пескам под обстрелами. А он остался жив только потому, что все-таки артиллерия перемещалась не пешком, а на машинах. Воевал он на Забайкальском фронте с августа по сентябрь 1945 года. Непосредственно ему пришлось участвовать в штурме Большого Хингана. И все это время служил он в артиллерийской разведке,  и какое-то время командиром орудия. Находился на территории Манчжурии с 29 июля по 1 ноября 1945 года. После капитуляции Японии он демобилизовался и вернулся в декабре в Рыбинск к родителям.

Впоследствии он рассказывал родным отдельные случаи из своей боевой службы. Но уже не сохранились в памяти названия тех мест, где он воевал и где встретил Победу. А ещё он очень жалел о том, что при возвращении домой воры срезали у него полевую сумку. Были в этой сумке фотоаппарат, линзы для будущих астрономических приборов, часть боевых наград и документов, фотографии боевых  товарищей. И думали мы тогда, что не осталось никаких  визуальных свидетельств его  участия в войне.
Умер  Юрий Александрович в декабре 1996 года на 72-м году жизни. Но через несколько лет после его смерти, разбирая его бумаги, в конверте  были  найдено около 20 небольших фотографий размером 3х3 и 3х4 см сделанных им  вероятнее всего в конце войны. Почему он не показывал эти фото близким – непонятно, а теперь и не узнать. Как сохранились эти фото? Возможно, находились они в вещмешке или в кармане гимнастерки. А может быть, судя по еле заметной надписи на одной из фотографий, были ранее пересланы домой родителям.

А сейчас с волнением и интересом разглядываем мы свидетельства того времени, вглядываемся в лица бойцов, в пейзажи незнакомых мест. Пытаемся что-то предположить, угадать время фотографии, или прочитать полустертые  карандашные надписи на некоторых фото. А смотрят на нас с них бойцы, чьи-то сыновья или отцы, братья. Как их имена? Откуда они родом? Кто ждёт их дома? Что им пришлось пережить на поле боя? Какие испытания они прошли, прежде чем дожили до светлого дня Победы?

Но на этих фотографиях весны 1945 года видим  мы смеющиеся лица: они живы, они победили, они завоевали себе право на жизнь, веселье и радость. Это не минута передышки между боями, это конец войне. Слишком расслаблены их лица. Накрыт стол, сдвинуты за Победу кружки. Не знают они, что впереди переброска на Дальний Восток, бои с японцами, и что кто-то из них не  вернется с той войны. А пока они живы и позируют, радуются мирной жизни.
Возможно, что эти фото также дошли до их семей и хранятся как свидетели тех  дней.  Как сложились судьбы этих людей? Что ждёт их впереди?

 Когда он был уже на пенсии, то обратился с каким-то заболеванием к врачу. Врач, узнав, что во время войны Юрий Александрович был ранен и лежал в госпитале, посоветовал ему оформить ему инвалидность, т.е. получить статус инвалида Великой Отечественной войны. Так как  настоящие документы у него были украдены и в военкомате документов о ранении не имелось, то с помощью военкомата был составлен соответствующий запрос в архивы. В  этих запросах обычно указывалось, в каком населенном пункте находился госпиталь, сроки лечения, а иногда при отсутствии некоторых данных описывали то,  что было видно из окон госпиталя и прочее. Это делалось для установления номера госпиталя.
Впоследствии такая справка о ранении  и лечении была получена из архивов и медицинское освидетельствование на инвалидность он получил. Ему была оформлена соответствующая пенсия.

С войны он вернулся с  боевыми наградами  медалями «За отвагу» и  «За победу над Германией»,  но за бои на Дальнем Востоке медаль «За победу над Японией» почему то не получил.
 
В декабре 2011 года на сайте Министерства обороны «Подвиг народа»  найдены данные о том, что наводчик отдельной зенитно-пулеметной роты 110 гв.стрелковой дивизии Ю.А.Гришин награжден медалью «За отвагу», есть наградной лист.
Ну а по его рассказу это была самая опасная ситуация, в какую он попадал на войне. Был встречный бой с немцами, и сбоку была небольшая высотка, с которой всё хорошо просматривалось, а самое главное, простреливалось.  Поняли это и немцы, и со своей стороны стали прорываться к  ней. Но под  огневым прикрытием других бойцов ему удалось затащить пулемет на высотку раньше немцев и расстрелять их на подступах. Если бы он не смог или не успел, то немецкие пулеметчики положили бы всех наступавших.  За этот бой в июле 1945 года он получил медаль «За отвагу».