Морские рассказы. 2. Начало пути

Закончив в 1969 году Ленинградское мореходное училище и отгуляв положенный после этого отпуск, я пришел оформляться на работу в Балтийское морское пароходство (сокращенно – БМП). После оформления всех необходимых формальностей в Отделе кадров, следовало явиться в Службу связи, которая
занималась распределением радистов по судам.

Во всех пароходствах существовал такой порядок: Служба мореплавания занималась штурманским составом, Службы судового хозяйства – механиками, а Служба связи – радистами, всеми остальными специальностями занимался непосредственно Отдел кадров.

У нас в Службе, в то время, кадровые вопросы решал Марков Виктор Алексеевич, сын известного преподавателя радиотехнического факультета высшей мореходки (ЛВИМУ). Так получилось, что в кабинет к нему, зашли одновременно я – молодой специалист, только что принятый на работу, и молодой радист, который уже где-то плавал.

Представившись,  я объяснил, что только что окончил училище, еще холост, и никакого жилья в Ленинграде не имею, а поэтому, желаю попасть на судно, идущее в длительной рейс, а парень, с которым я зашел,  в свою очередь, стал хныкать, что у него молодая семья и ему хочется попасть на короткие рейсы, чтоб почаще бывать дома.

Марков, на минуту задумался, разглядывая нас, и принял решение, ткнув в мою сторону пальцем, произнес:
- на «Павлов»,
а парню вынес вердикт:
- на «Красноград».
 
Мы одновременно, стонами в унисон, выразили полное отсутствие восторга от этих назначений, но другого выбора не было.

В БМП, в то время, было порядка 110 судов, которые подразделялись на разные группы, определяемые, в основном, водоизмещением и районами плавания, т.е. длительностью рейсов.

«Академик Павлов» - это пароход американской постройки, типа «Либерти», который во время войны принимал участие в конвоях, доставляющих грузы в СССР.  «Павлов» относился к поздней серии, имеющей две надстройки в середине судна. Сначала у "Либерти" делали две надстройки - в центре и на корме, но когда у некоторых подобных судов корпус стал ломаться пополам в океане, американцы стали выпускать пароходы с одной надстройкой в середине судна. Учитывая условия их эксплуатации в военное время, к этой серии судов типа «Либерти» приклеилось название «суда на один рейс».  Внешне это судно выглядело, как настоящий, пароход начала века. Корпус его был сделан из клепаных стальных листов, зато вместо паровой машины, был установлен дизель-электрический двигатель, который меня сильно удивил при первом знакомстве. Водоизмещение этого типа судов равнялось 14.000 тонн, при общей длине корпуса в 135 метров и ширине – 17 метров, судно развивало скорость в 11 узлов. 
        Возраст  у «Павлова» был почтенный – 52 года. Было у нас в пароходстве еще парочку «корыт» с почтенным возрастом - пароходы «Отто Шмидт» и «Каменск». Впоследствии на «Каменске» сделали учебно-тренировочный комплекс по отработке задач по борьбе за живучесть судна и поставили в порту, а «Шмидт» и «Павлов» продали куда-то на металлолом, как у нас говорилось – «на гвозди».
 
Перед отходом, весь экипаж собрался на судне и после объявления, что на борт прибыла комиссия (пограничники и таможенники и пр.), разошлись по своим каютам. Ко мне в каюту заглянули члены комиссии, оформили отход и  я остался ждать самого отхода, который начинался с запуска главного двигателя. Это всегда узнавалось по еле заметной вибрации, которая продолжалась все время, пока работал главный двигатель. Было лето, стоял спокойный теплый день. Вдруг, через открытый иллюминатор я четко услышал птичий щебет, который раздавался с берега. Выглянув наружу, я увидел, что мы уже вышли из порта и движемся по Морскому каналу своим ходом, без всяких буксиров. По обе стороны канала, на земляных насыпях росли небольшие деревья и кустарник, оттуда и доносилось птичье чириканье. Позже я заглядывал в машинное отделение, откуда раздавался только тонкий писк электрической машины, вместо грохота главного двигателя, как на обычном теплоходе.

Мы полностью были загружены березовым балансом для Италии. Все плавание проходило в приятной тишине, а поскольку баланс был погружен и на палубу, тонко пахло березовой древесиной. В общем - рай, как на паруснике. Единственный недостаток – это отсутствие кондиционера. Во время движения судна я, как и все остальные, обитатели надстройки, у кого иллюминаторы выходили на лобовую переборку, держал их постоянно открытыми, поэтому не сильно маялся из-за отсутствия кондиционера. Рядовой состав, каюты, которого находились по бортам судна, ниже главной палубы, вынуждены были держать иллюминаторы постоянно закрытыми. Спасались они от жары, располагаясь на ночлег на верхней палубе кормовой надстройки (их на «Павлове» было две), в районе спасательных шлюпок. Палуба в этом месте была покрыта сплошным слоем толстых дубовых досок, поэтому не нагревалась на солнце, как голый металл, в других частях судна.
В Италии мы выгружались на острове Сардиния в порту Арбатакс. Вода в Средиземном море была удивительно чиста и прозрачна. Даже с высоты борта можно было разглядеть живность на песчаном дне. Рядом с портом была небольшая бухточка с небольшим песчаным пляжем. Ежедневно днем, свободные от вахты, ходили туда искупаться и позагорать

Как-то на пляж пришли искупаться местные мальчишки. Один из них достал из воды штук пять ракушек и предложил нам попробовать. Одной ракушкой, как ложкой, он зачерпнул содержимое второй и отправил себе в рот. Передав мне в руки две ракушки, предложил попробовать самостоятельно. Превозмогая брезгливость, я проделал аналогичные манипуляции и был поражен изумительным устричным вкусом. Но, не смотря на то, что было очень вкусно, превозмочь себя, чтоб съесть еще штучку, я не смог, хотя ракушек в воде, на камнях было навалом.
Дважды мы ходили с балансом на «Павлове» в Арбатакс и оба раза оставили в памяти ощущение командировки на Баунти.

Второй раз, после выгрузки баланса, нам была дана команда, следовать в Новороссийск для погрузки каких-то ящиков.

Выйдя из порта, мы обогнули Италию и через пролив Босфор вошли в Черное море. Когда проходили Босфор, кто-то на мостике вспомнил случай, произошедший с одесским пароходом в этом месте.
 
        Проходя мимо Стамбула, на одессите что-то случилось с рулевым управлением, и судно резко изменив курс, врезалось в берег, разрушив своим носом стену жилого дома. Сквозь разрушенную стену было видно, что в доме, в это время, проходит свадьба. Женихом был турецкий офицер в парадной форме. Жених, когда увидел влезающей к ним в дом нос корабля, завопил что-то на своем языке, выхватил из ножен свою турецкую саблю и бросился рубить не прошеное чудовище.
Говорят боцман на одессите, который в это время находился на баке, поседел. Никто не знает точно, от чего больше, или от вида, надвигающегося на судно дома, или от вида турка, орущего турецкие ругательство и рубящего саблей форштевень его корабля.

Мы же прошли проливы без приключений, пересекли Черное море и стали на рейде Новороссийска (не было свободного причала).

Ночью со стороны Новороссийска сорвала бора. Суда, стоящие на рейде стали сниматься с якоря и уходить в море.

У нас на мостике появились одновременно капитан и старший помощник. Надо сказать, что старпом, учитывая возрастную дряхлость капитана, не очень ему доверял и подчинялся.

Первая команда у них совпала – «Вира якорь!». Потом капитан стал у машинного телеграфа с правого борта, а старпом – с левого борта. Если капитан тянул ручку телеграфа на «Полный назад!», то старпом изо всех сил давил ручку своего телеграфа на «Полный вперед!». Поскольку обе ручки телеграфа имели механическую связь, то в машинном отделении никак не могли определить, в какую сторону крутить винт. Стрелка указания телеграфа у них прыгала между «назад» и «вперед», не задерживаясь на «Стоп!». Якорь мы уже подняли, поэтому нас несло по воле ветра. Так продолжалось минут десять, пока в динамике радиостанции, постоянно включенной на дежурном канале, не раздалось

- Гриша, а что это за амбар у нас по рейду мечется? – голос имел явно выраженный одесский акцент. После этого мы отдали оба якоря и остановили свое движение по ветру.

Бора – это весьма неприятная штука. Ревет бешеный ветер, поднимается адская волна, ночью все береговые огни перемешиваются с огнями плавающих судов. В общем, где «верх», а где «низ» - не определить.
Утром, когда рассвело, вахтенный помощник взял пеленги на береговые объекты и поставил точку на карте. Выходило, что мы стоим как раз между двумя подводными скалами, т.е. двигаться нам можно или строго вперед, или строго назад, в противном случае получим дырку в борту. Днем мы потихонечку снялись с якоря и сменили место стоянки. Заход в Новороссийск и возвращение домой больше ничем героическим не выделялись, поэтому были восприняты как обычная рутина.