Морские рассказы. 4. Николай Крыленко

После поступления на радиотехнический факультет ЛВИМУ, в 1972 году я был направлен радиооператором на т/х «Николай Крыленко», который пришел в Ленинград, сверкающий новизной, прямо с судоверфи Варнемюнде в ГДР.

        Судно являлось сухогрузом дедвейтом 13 тысяч тонн с тяжеловесной грузовой стрелой, установленной на главной мачте. Стрела позволяла в случае отсутствия береговых кранов поднимать на борт, тяжелые грузы весом до 40 тонн, например тяжелые танки. Таких судов, дедвейтом 13150 тонн, типа «Владимир Ильич», было построено в ГДР, на судоверфи Варнемюнде около десятка. Общий вид этих судов показан на приведенной фотографии. Суда относились к классу сухогрузов, имели длину 150 метров и развивали скорость почти 18 узлов.

        Надо отметить, что материалы, которые шли на отделку внутренних помещений в Варнемюнде имели специфический запах. Запах настолько пропитывал все находящееся внутри судна, что среди моряков, вечно толпившихся в коридоре Отдела кадров пароходства, всегда безошибочно можно было определить человека, списавшегося с судна ГДРовской постройки.

Вначале 70-х  СССР активно развивал дружественные отношения со странами Центральной Америки и всячески поддерживал позицию правительства Чили, возглавляемую коммунистом Сальвадором Альенде. В свой первый рейс «Крыленко» и направился в сторону Чили.

По дороге мы зашли в какой-то маленький портик в Венесуэле, чтоб выгрузить «щепотку» груза объемом чутьли не с обувную коробку. Но этот заход мне запомнился тем, что капитану надо было отвезти какие-то документы в Каракас, в советское представительство. Поскольку одному, без группы, сходить на берег на советских судах считалось преступлением равноценным измене Родины, то капитан взял с собой в поездку меня. В Каракас мы добирались на такси. Меня поразили широкие автострады с идеальным покрытием и диковинные автомобильные развязки. Таких дорог в Союзе я раньше не видел.

После Венесуэлы мы прошли через Панамский канал, который тоже мне хорошо запомнился, своим тропическим климатом и старенькими береговыми тягачами, которые по рельсам в роли буксиров, перетаскивали пароходы из одного шлюза в другой.

Пройдя Панамский канал, мы прямиком направились в Вальпараисо. По дороге пересекли экватор в южном направлении, что было отмечено традиционным для этого случая праздником.
 
Надо сказать, что старший механик (дед) взял с собой в рейс молодого котенка. Кот был обычной дворовой породы, т.е. в полосочку. Уже до Панамского канала кот освоился с теплоходом и свободно гулял по всем палубам. Но особенно ему нравилось находиться в салоне кают-компании, где всегда после обеда оставались несколько человек, чтобы выкурить по сигаретке и поговорить «за жизнь». От них всегда можно было услышать обращенные к тебе ласковые слова и быть поглаженным по шерстке. Кот облюбовал себе диван в салоне, на котором и находился все свободное от своих кошачьих забот время.

Единственным человеком в экипаже, который люто возненавидел кота, была буфетчица. Кают-компания вместе с курительным салоном находились в зоне ее ответственности, и когда она замечала на диване новые следы пребывания кота в виде выдранных их обивки дивана ниток, буфетчица поднимала крик: «Мерзавец! Вредитель!  Я тебя акулам скормлю!». Ее громкие вопли были недолгими и всегда заканчивались одним предложением: «Я тебя своими руками задавлю и вышвырну с судна!». Все остальные продолжали любить кота, понимая, что тому точить когти тоже где-то надо, а об металлическую палубу это не очень и получится.

Особенно за котом было интересно наблюдать в штормовую погоду, когда судно испытывало бортовую качку. В такие дни кот приходил в салон и ложился вытянувшись на диван. Он лежал на животе, вцепившись в сидение дивана когтями всех четырех лап и вытянув свой хвост  строго вдоль туловища. Когда судно кренилось на тот борт, где находилась голова кота, видно было, как под шерстью все туловище кота перекатывается к его голове. При этом глаза кота увеличивались и округлялись, достигая своего максимума в момент максимального крена. Когда судно кренилось на другой борт, туловище переплывало от головы к хвосту и глаза кота постепенно прикрывались до своего  нормального прищуренного положения.

        С приходом в пункт назначения нас поставили на рейде в ожидании причала. Надо сказать, что учитывая рельеф местности, прямо у причала дно обрывисто уходило в океан, и в месте рейдовой стоянки глубина достигала метров 200. Мы опустили оба якоря за всю дину якорных цепей и стали ожидать вместе с другими, стоящими на рейде судами, своей очереди. До берега расстояние было меньше мили.
 
         Вечером на свет судовых огней прилетели ночные бабочки. Они были диковинного вида – черного цвета, величиной сантиметра три, своей формой очень были похожи на реактивный военный самолет с хвостовым оперением. От нечего делать, мы с начальником радиостанции, с помощью большой иголки зажатой плоскогубцами, пришпиливали этих монстров к белой переборке радиорубки и так, на иголке (руками было брать страшно), перетаскивали их в радиорубку в надежде сделать в дальнейшем красивый энтомологический сувенир в коробочке. Такие я уже видел в заграничных портах, где под стеклом в красивой коробочке на белой подложке были пришпилены красивые бабочки или диковинные жуки.

          На следующий день вечером с океана в сторону берега неожиданно подул сильный ветер, который быстро перешел в сплошной шквал с дождем. Суда, стоявшие на рейде, стали выбирать якоря, чтобы уйти дальше от берега. Наступила темнота, пронизанная плотной пеленой ливневого дождя, видимость упала до сотни метров, и вдруг, перед носом нашего судна, чуть ли не наваливаясь на него, прошел борт другого парохода. Обе наши якорные цепи, были натянуты, как струнка, и когда по ним прошелся борт чужого судна, один якорный канат лопнул, т.е. один свой якорь мы навечно оставили на глубине океана у Вальпараисо. Начался аврал, боцман срочно был отправлен на бак, выбирать оставшийся якорь, машинное отделение лихорадочно готовилось дать «Полный вперед!», а я по приказу капитана пытался ратьером (специальный морской прожектор), с верхнего мостика вызвать на связь «летучего голландца». Пробыл я на открытой палубе лишь пару минут, пока можно было привлечь внимание судна световыми сигналами, а когда его кормовые огни полностью скрылись в непроглядной мгле и  я вернулся на мостик, то выжимать воду можно было не только из моей одежды, а и из меня самого, настолько сильный был ливень.

         Еще через день нас поставили у причала порта Вальпараисо, и капитан стал готовить документы, чтоб согласно принятой Международной морской практики, подать «Морской Протест», связанный с утерей якоря. Порт Вальпараисо имеет не защищенные со стороны океана причалы. Глубина у причала во время отливов достигала 10 метров, а во время приливов – всех пятнадцати. В районе Чили уровень океана во время отливов и приливов сильно меняется. Поэтому вахтенные постоянно следили за швартовыми канатами – то травили их, то снова подтягивали.
         В первый же день мы сходили в город, чтоб познакомиться с Вальпараисо. Чилийцы – люди с европейскими чертами лица, в основном черноволосые, с карими глазами. В их манере себя вести чувствовалась какая-то свобода и независимость. Чили из-за своего географического положения, за всю историю никогда не была завоевана, что, наверно, отразилось на генном уровне у населения. Архитектура в городе смахивает на испанский стиль с черточками, присущими другим странам Центральной Америки – настежь открытые окна,  сохнущее на балконах белье и т.п.
В городе чувствовалось какое-то напряжение, повсюду видны были полицейские патрули. На какой-то улочке мы столкнулись с толпой демонстрантов, которая двигалась к Центральной площади. Толпа состояла из разгневанных женщин, которые громко что-то скандировали и отчаянно стучали ложками и поварешками по кастрюлям, которые были у нах в руках. По соседней улочке, которая тоже выходила на Центральную площадь, мы обогнали толпу демонстрантов и первыми подошли к площади. Когда мы подошли, то с  противоположной стороны площади, с противоположной улицы, уже выходила толпа демонстрантов, несущая флаги со свастикой и то же что-то громко скандирующая. Почти одновременно с фашистами, как я их назвал, из-за флагов, с другой стороны площади появилась еще толпа демонстрантов, но уже с красными флагами. Демонстранты еще не успели сойтись, как на площадь, на помощь присутствующим там полицейским патрулям, выскочили две полицейские машины, которые стали поливать наступающих из водометов. В ход пошли гранаты со слезоточивым газом. Мы не стали дожидаться развязки и ретировались с площади.

         Народ был недоволен правительством, возглавляемым коммунистом Альенде. Нехватка продуктов питания и их дороговизна, выводили женщин с кастрюлями на улицу, в стране легально существовали фашистская и коммунистическая партии, и  не знаю, сколько еще различных политических движений. Все это постоянно бурлило, и с трудом сдерживалось силами внутреннего порядка.

          Больше в город мы сами не рвались, а нашли себе другое занятие. Сделали «паука» размером метр-на-метр, в середину сетки привязали кусочек мяса, и с причала, на длинном лине, стали опускать на дно. Как только сетка касалась дна, медленно считали до пяти и стремительно поднимали ее из воды. Как только сетка показывалась из воды, и стремительно поднималась на лине на причал, с нее успевало спрыгнуть обратно в воду половина улова. Но все равно в сетке оставалось штук пять отменных крабов. Мы взяли с камбуза большую кастрюлю, больше смахивающую на бак, и быстро ее наполнили. На камбузе шеф сварил пойманных крабов в морской воде, добавив лаврового листа, и вернул нам готовое блюдо. Мы с начальником съели, может, по три краба каждый, выбирая экземпляры, только с крупными клешнями и быстро насытились высококалорийным крабовым мясом. Остатками деликатеса мы поделились с экипажем, выставив оставшуюся часть крабов в столовую команды, на всеобщее съедение. На следующий день мы снова натаскали крабов, но это занятие быстро надоело. Во-первых, все уже по самые уши наелись крабового мяса, а во-вторых, такая ловля больше напоминала простую погрузку крабов в кастрюлю, и совершенно лишена была элементарного азарта. А для ловли рыбы с причала у нас не оказалось подходящих снастей.

         А вообще, прибрежные воды Тихого океана кишат всякими морскими обитателями. Кажется, если опустить в воду вытянутый палец, то через минуту его уже будет пытаться заглотить какая-нибудь рыба.

        Рано утром чилийские рыбаки выходили в море на небольших лодках. Рыбу ловили не сетями, а на удочку, и часам к десяти, доверху заполненные рыбой, лодки возвращались на берег. Рыба сразу шла на местные базары. Так кормилась рыбой вся страна и рыбы вполне хватало.

       Однако, Советский Союз решил помочь президенту Альенде в снабжении рыбы. В Вальпараисо были посланы два советских рыболовных траулера. Мы встречались с рыбаками. Ребята рассказали, что при первом же забросе трала, он оказался переполнен рыбой, и вытащить на борт они его не смогли. Пришлось перерезать траловый трос. Нового трала они дожидались самолетом из Германии около двух недель. А сейчас, видя недовольство местных рыбаков, вынуждены выходить на рыбалку только один раз в неделю. Ловят так: забрасывают трал в море, и сразу же его выбирают. Улова вполне хватает, чтоб выполнить недельную норму.

      На траулерах в порту жили только вахтенные, остальные члены экипажа, до следующего выхода на рыбалку, жила в городе по частным квартирам. Вот такая у них райская жизнь.

      Выгрузив свой груз в Вальпараисо, мы получили задание следовать в Антофагасту для погрузки двух тонн медных огарков. Никто из штурманов раньше не сталкивался с таким грузом, поэтому помочь представить, что это такое и какой объем занимает, никто не мог. Однако, второй помощник раскопал с каких-то справочниках информацию. Было написано, что «медные огарки» - это продукт, получаемый при плавлении меди. Но что это такое мы смогли увидеть только в Антофагасте.
 
      Мы ошвартовались у причала и открыли носовой трюм. Портовый кран взял своим ковшом на берегу какую-то черную сыпучую кучу и перенес ковш в открытую горловину трюма.  Когда ковш открылся, его содержимое рассыпалось тонким слоем по всему трюму. Таким же образом был высыпан еще один ковш, и оказалось, что погрузка закончена.
 
        После такой погрузки, боцман и еще пара матросов несколько дней сгребали в одну кучу груз, рассыпанный по палубе трюма в виде шлака, и строили для этой кучи специальную загородку из досок.

        После Антофагасты «Крыленко» направился в Коста-Рику, в порт Лимон, где предстояло взять груз зернового кофе в мешках.  В Коста-Рике стояла удушающая тропическая жара, поэтому в город никто не пошел. Чтоб быстрее пошло время стоянки, мы спустили на воду моторную спасательную шлюпку, и человек шесть отправилось в ней вдоль берега, чтоб посмотреть на природу и искупаться в воде Карибского моря. К морю вплотную примыкал сплошной тропический лес.

        Наконец мы дошли до узкой полоски относительно чистого пляжа, за которым начинался лес из кокосовых пальм. На пляже валялось много упавших кокосовых орехов, но было интересно сорвать кокос непосредственно с пальмы. Четвертый помощник решил залезть на пальму и скинуть, висящие на самом верху орехи. Обхватив пальму обеими руками, упираясь в ствол босыми ногами, он стал медленно карабкаться к вершине. Когда до цели оставалась всего пара метров, стоящие у подножья дерева, увидели едущего верхом на лошади в нашу сторону мужика в соломенном сомбреро. Верхолазу сразу закричали: «Полундра! Слезай!». Четвертый быстро перебирая руками и прижимаясь всем телом к стволу сполз с пальмы. Когда объездчик плантации с мачете на боку, подъехал к нам, четвертый помощник уже стоял вместе с нами, на земле, но с полностью ободранным об ствол пальмы пузом.

       Объездчик поинтересовался, откуда мы взялись и объяснил, что мы можем взять себе любое количество кокосов, но только с земли. Возвратились мы на судно с изрядным количеством кокосов, каждому члену экспедиции досталось штук по десять.

        Когда все трюма полностью были заполнены мешками с кофейными зернами, на судно прибыл портовый лоцман и подошел буксир, который должен был помочь отойти от причала. С кормы с помощью буксира завели один швартовый канат на стоящую в море бочку, на баке отдали все концы и дали машиной «Полный назад!», но теплоход не сдвинулся с места. Оказалось, что судно перегружено и лежит всем днищем на дне. На мостике проверили в лоции время приливов и отливов, получалось, что сейчас как раз полная вода. Тогда капитан дал команду в машинное отделение продолжать работать «Полным ходом», а на корму скомандовал, пытаться стащит судно с мели с помощью заведенного на бочку каната.

      Какое-то время мы работали своей машиной «Полный назад!», портовый буксир пытался тащить нашу корму в море, а поданный на бочку канат был натянут как струна и с дымом проскальзывал на барабане швартовой лебедки. Мы уже на метр оторвались от причала, когда нейлоновый канат диаметром в 5 см, поданный на бочку, лопнул на барабане и освободившийся конец соскочил с лебедки и со свистом ударился о кормовую надстройку, погнув стальную трубу слива бассейна.

       Свободный конец каната держал в руках матрос Юрка Виноградов, с которым мы плавали раньше на «Васе Алексееве». Когда канат лопнул, он по касательной коснулся ноги матроса. Юрка сразу упал, корчась от боли. Видимых повреждений на ноге не было, но было ясно, что у него перелом, с которым в рейс идти было нельзя.

          По радио вызвали береговую «Скорую помощь, передали носилки с пострадавшим матросом на берег, и, помучившись еще часа два, отошли от причала и оказались на чистой воде.

         Через два года я встретил у пароходства Юрку. Мы выпили с ним по кружке пива, и он рассказал, как лежал в коста-риканском госпитале, как его перевозили на самолете в Ленинград и как долечивался дома. Сейчас он из-за переломанной ноги комиссован с флота и работает в какой-то конторе, занимающейся ювелирными изделиями. В подтверждение того, что сейчас у него все замечательно, он достал из своего портмоне свернутую бумажку, и, развернув, показал лежащие в ней четыре маленьких бриллианта. При этом с гордостью сказал, что на это можно свободно купить машину, а работая в пароходстве, он о машине не мог и мечтать.

  Во второй рейс на Чили мы вышли из Ленинграда, взяв на борт немного колесной техники (небольшую партию грузовиков и тракторов) и трюмами полностью забитыми разнокалиберными  ящиками с генеральными грузами.

        На этот раз мы должны были идти прямиком в Вальпараисо, без заходов в промежуточные порты. Рейс через Атлантику проходил вполне спокойно. Самые «занятые» люди в экипаже – первый помощник (помпа), старший механик (дед) и судовой врач (Айболит), сбились в одну тесную  группу вокруг капитана, а скорее, вокруг его представительских. В рейс было взято огромное количество алкогольных напитков для представительских нужд.  Часто из каюты капитана доносилось нестройное пение народных песен. И если капитан и дед изредка выходили из каюты, помня о служебных обязанностях, то первый помощник с врачихой полностью отдались отдыху.

        Первого помощника звали Борисом Аркадьевичем С.. Это был здоровенный рыжий детина  с бровями и ресницами, которые совсем не выделялись на круглом, всегда красном лице. Пришел он на флот с какого-то ленинградского предприятия, где руководил партийной организацией. Если врачиху изредка можно было увидеть в кают-компании за обедом или ужином, то первый помощник после Панамы перестал выходить из своей каюты. Буфетчица относила ему пищу прямо в каюту, и кто-то из собутыльников постоянно подпитывал его «волшебным эликсиром». Когда мы пришли в Вальпараисо, если кто-то заходил к нему в каюту, то неизбежно наблюдал одну и ту же картину – полураздетый помпа валялся на спине, поперек дивна в своем кабинете, на животе потными руками держал видавшую виды гитару, на которой осталась одна струна и орал всегда одну и ту же песню
 
    «Я встретил тебя босую, больную, безволосую и три недели в ванной отмывал,
     Но ты мне изменила, другого полюбила, зачем же ты мне шарики крутила       в голове…»
       Чтобы не мешать первому помощнику развивать свои вокальные способности, старпом забрал паспорта моряков всего экипажа к себе в каюту и выдавал при необходимости каждому желающему. Желающих идти в увольнение, в город было мало. В городе продолжались «голодные» демонстрации, с кастрюлями и флагами, принадлежавшими различным партиям, в общем, было неспокойно. А мотористы и матросы, когда позволяло время, ходили в соседний с проходной порта бар, чтобы «пропустить» кружечку пива, прямо в рабочей одежде, без всяких паспортов. Таким образом, старпом был не сильно обременен вопросами увольнения членов экипажа на берег.

        Выгрузившись, мы взяли в Вальпараисо большую партию меди в слитках. Но требуемого количества больше не нашлось, и мы пошли догружаться в Пуэрто-Монт - самый южный порт Чили.
 
        Пуэрто-Монт оказался маленьким городишком, гуляя по которому мы заглянули в местный, почти пустой бар. В зале за одним из столиков сидели два пожилых человека и потягивали винцо. Надо сказать, что пьют чилийцы много натурального вина, как это принято у нас в Европе, например, во Франции или Италии. Мы расположились за другим свободным столиком и заказали бутылку местного рома. Когда выпили по одной рюмочке рома и между нами завязался разговор, мужички стали с интересом на нас погладывать, потом они поинтересовались, откуда мы. Когда получили ответ, что мы из Советского Союза, из Ленинграда, один мужичок с гордостью произнес, что тоже знает одно слово по-русски и произнес: «Курва!». При этом он сообщил, что слышал это слово от одного русского, который жил у них в городе, но уже давно умер и похоронен. Вероятно, это был русский эмигрант, который покинул Россию сразу после Революции 17-го.
           Да! Пораскидала русских людей по земному шару жизнь.
           В Пуэрто-Монт мы взяли на борт оставшуюся часть груза, и направились в Германию, огибая Южную Америку вокруг Огненной Земли.  Когда нормально прошли «сороковые ревущие» и шли уже в Южной Атлантике, в новостях по московскому радио услышали, что в Чили произошел военный переворот, президент Альенде застрелен и к власти пришла военная хунта во главе с генералом Пиночетом. Хотя Чили был у нас уже позади, но приключения с ним связанные, кончились не скоро.

        Мы пришли в Бремен, куда и назначался груз меди, но оказалось, что из-за смены правительства в Чили, покупатель отказался от закупленного товара. Пока искали нового покупателя и выгружали медь, мы простояли в Бремене почти месяц.
Домой мы вернулись счастливые и полные впечатлений через пять месяцев после того, как отправились в последний рейс на Чили.