Дневник провинциала. 1997 год

   Много водицы утекло с тех пор, когда я в последний раз брал в руки  тетрадку дневника и что-либо пишущее. Сегодня 19.08.1997. Что происходило за прошедший год с небольшим довеском?
 
   Летом прошлого года смотались  с сынуликом  в Миллерово. Я добросовестно целил объектив купленной видеокамеры Соньки на всё, что попадалось нам на путях движения. А попадало туда что-то дрожащее и неудобосмотрибельное. И всё из-за моего неумелого  начального «мастерства» в отношении видеокамеры. Видеооператор из меня начинающий, что переводится на тот же русский язык, как нулевой. Со временем я, естественно, научусь немного и снимать видео буду получше… Но нынче те видеокадры, которые я снимаю, грешат постоянным дрожанием картинки, неожиданными необъяснимыми сменами плана и невоздержанным моим ржанием в полный глас… Так что, друзи мои, если попадутся на очи ваши мои живые картинки, не смотрите их на ночь, плиззз…  не советую – во избежание головных болей и ночных кошмаров.

   Ну, ладненько! Это была прелюдия с преамбулой и увертюрой в придачу. Расписываю дальше… «плюнь, Вань», как говорят хренцузики… Это у них так слово «дальше» обзывается в переводе. Встречался я, значит, почти со всеми одноклассниками, с Ромкой в том числе.  У одного из друзей, Серёги К., были две замечательные особенности: большая голова и окладистая борода. Сын как узрел моего однокашника, так с того момента стал различать его только, как Деда Мороза. Походили по многим гостям  и близко познакомились с домашним хозяйством каждого хозяина. Потому как хозяевам и говорить больше вроде как не о чем было, акромя как о курях. Про кур говорили подробно и минут десять, не меньше. Занимали некоторое времечко и лясы об уточках, индюшенциях, свинтусах и собачках охранных. У некоторых такие крупняки сидели на цепях во дворах, будто и  не собаки вовсе, а сущие тигры! Ну и конечно, попав внутрь гостеприимных дворов, мы тщательно соблюдали сложившиеся в народе церемонии - выпивали за ломившимися от закуси столами, не без того!
   
   Даже пошли, не помню уж когда, на местный стадион с вечным названием в честь легендарного древнеримского гладиатора-революционера. Думаю, были бы у него, у Спартака то бишь, под рукой не какие-то гладиаторы с трезубцами, а настоящие  железные кронштадтские матросики с ленточками, -  то Италии бы не сдобровать! Да! Ну так вот, продолжаю миллеровскую «одиссею». На стадион-то мы зашли, но враз заскучали. Пусто, голо, бумажки с целлофановыми пакетами  ветер носит по футбольному полю… А игроков не видать. Но пристадионное кафе зато, как и положено заведению, работало на полную катушку. Посидели, говорили много и долго о житухе, которая у каждого одноклассника совершенно разная оказалась. Один как ухватит вовремя строптивого коня за уздцы, да как вскочит ему на спину и скачет во весь дух к новому светлому счастью (Канары, коттеджи, квартиры, фабрики-заводы и прочие предметы)! Другой, - куда там скакать: он всё ещё топчется на месте и ему никак уже не дотянуться ни до коня, ни до кареты счастливого капиталистического будущего. Пошло расслоение полным ходом по всем слоям населения! Стихоплётно получилось. Пока мы с глубоким классовым интересом обсуждали нашу современную жизнь, пошёл проливной дождь и сказал: «Философы, хватит болтать пьяными языками… А ну – марш домой!» Дождь припустил так убедительно, что мы с необычайной быстротой потюхали к дому. Ой, что-то я расписался… Поздно. Потом продолжу…

                19.08.97

 Продолжу свои «импрэшены» от жизни, с Вашего соизволения, дорогие товарисчи!

   Я в предыдущей записи остановился на том, что когда на стадионе «Спартак» грянул очень мощный  бас ливня, мы, то есть наша теплейшая от выпитого, компания, резко выскочили из кафетерия и побежали. Это было 6-го августа. Но бежать было бессмысленно. И зонт держать над головой  тоже не имело никакого смысла. Ливень разразился просто страшенный. Я в наших миллеровских степях таких не видывал. Разве только в фильме «Тихий Дон» припоминаю подобное. Наверное, если стихии нужно, чтобы ты, человекообразный, зело пострадал, то ничего уже тебе не поможет. Не помогло и нам. Прибежали мы к Вите Зоренко.  У него наполовину был выстроен большущий домина, внутри которого кое-где имелись каменные ступеньки между этажами, однако в основном их заменяли деревянные качающиеся трапы. Мои брюки имели такой невосстанавливаемый и безобразный вид, инкрустированный добрым слоем глины и чернозёма, что они были безо всякой пощады выброшены друзьями, а мне Витюха не пожалел своих запасных джинсов. Спас меня Витя, добрый мой одноклассник. Одноклассник и должен непременно быть таковым, иначе он превратится в «разноклассника».

   После возвращения из описанного только что мною отпуска мне чуточку повезло. Приятель Саша предложил подработку по ночам. Дежурить нужно было сразу после службы, начиная с семи вечера, и до восьми утра следующего дня. Задача ставилась стратегическая: охранять строящийся пивной магазин от пивзавода «Очаково». Местом дежурства служила будка небольших размеров, почти собачья. В ней переодевались строители чрезвычайно важного пивного объекта. Ну, как же. Людям в столице, у которых трубы горят и зовут по утрам, им же срочно в руку необходимо вложить хотя бы парочку бутылочек «Очаковского». Иначе здоровье этой огромной массы людей может трагически пошатнуться… Кто тогда работать будет? А семьи ихние кто будет кормить, я спрашиваю? Ну ладно, это я отвлёкся… Ну так вот. Дежурил я и охранял во все свои раскосые глазёнки. По ночам выходил из будки каждый божий час, обходил пост, оглядывал контуры и объёмы стройматериалов, и только после этого возвращался в будку. Но, как я ни старался в деле сохранности имущества, всё равно парочку труб свистнули. Для вора нет преград.  Для него  не существует надёжных замков и крепостей, которые бы взломать и взять не удалось. Вор для России, видимо, сущность неистребимая. Он, как ветер, или как зефир, так сложно предсказуемы его действия. И черт его знает, как воришке удалось скапитализдить эти чертовы трубы. Ведь я смотрел в оба глаза! Но, слава созвездию Весов, под которым я уродился, пару труб мне простили.
   Следующее импрэшен, которое я вынес из своей охранной деятельности, это было общение, если можно так выразиться, с московскими бомжами. Они постоянно, руководствуясь, кажется, известными  библейскими советами «Стучитесь, и вам откроют», «Просите, и вам воздастся», действительно стучали в двери моей хилой хибарки. Случалось, что мне надоедал сей совершенно глухой и немузыкальный звук, - и я открывал дверь. Бомж в таком случае еще и начинал просить и клянчить. Просьбы были чрезвычайно разнообразными. От сковородки, на которой ему необходимо было изжарить картошки (правда, я не понимал, на каком огне они собирались жарить), до соли или кастрюли, на которой бомжу хотелось сварить супчик, состоящий опять из той же картошки и соли. Сковородку я не давал, а вот кастрюлькой помог пару раз. Бомжи испытывали ко мне большую благодарность, и в знак благодарности за оказанную помощь свистнули причитающуюся мне по охранной функции дубинку с «лепестрическим» шокером на торце. Как это они умудрились сотворить – не приложу своего могучего разума! Вот заразы! Наверное, это произошло, когда я отдавал ему кастрюлю, потом вернулся в обитель свою, расчувствовался от своей ангельской доброты… и забыл о дубинке. Потом, через часик где-то, ощутил физический дискомфорт, как будто чего-то не хватает… Вспомнил, что должна быть при мне дубинка… А её-то как раз и нету! Испарилась без кипячения! Спасай их, чертей бородатых, после этого от голодной смерти! Нет! Добрым в этой жизни быть никак невозможно!
   Так, что-то рука притомилась… Продолжу попозжее.

                20.08.97

    Да, чуть не забыл. В прошедшем мае построил лоджию с настоящим погребом под нею. Наступило счастье… На некоторое время, пока не привык к наличию лоджии.
 
   Счастье наступило повторно. В августе (не зря ведь так назван сей благословенный месяц… в честь древнеримского императора…) прошлого года получил последнее офицерское воинское звание. Дальше идут генеральские погоны. Отмечали на кафедре. Полковника можно получить лишь раз в жизни. Аксиоматика. Ну и, конечно, с таким пониманием военной судьбы, - я перебрал лишку. В двенадцать часов ночи ехал домой в Балашиху. Проехал свою остановку, естественно. Вышел на конечной в Балашихе-1. Милиция, леший её задери, увидела пьяненького и озирающегося полковника, и в целях наживы, прямо скажем, забрала меня к  Михаилу Илларионовичу, который Наполеону пятак начистил, - словом, забрали меня в кутузку! Я спрашиваю  «Пошто забрали, я, может, звание получил сегодня?!»  «Хорошо-хорошо, полковник, вот пусть комендатура с тобой и разбирается». И доблестная милиция, предварительно и тщательно обчистив мои карманы, отвезла меня, куда обещала. А там меня увидел и отпустил домой без отрицательных последствий земляк, старший лейтенант из моего посёлка.

   Чаще стал выручать друг-приятель Саша, который несколько лет назад уволился с нашей кафедры с должности преподавателя. Его помощь – это просьба разгрузить фуру, а то и две фуры, с лаками или красками. Соглашаюсь с благодарностью. За участие в разгрузке одной машины платят сто долларов каждому. Это неплохо выручает при постоянных задержках зарплаты.

   С 4-го по 11-тое августа этого (1997) года  снова съездил в отпуск в Миллерово. Зашёл с родственниками на бывшую мамину усадьбу (на улице Пархоменко), проданную соседям. Пробыв часик на усадьбе и отбившись от настойчивых хозяйских подношений в виде нескольких корзин мелких райских яблочек, мы двинулись дальше по улице Пархоменко. Рядом оказалась свежевыстроенная церковь с дюжиной старушек в черных платочках и возившихся с большим церковным хозяйством. Повстречался нам и поп сего прихода, видно, любитель церковного кагора, а может, и ещё чего покрепче. Но богослужитель мне очень понравился, видимо, честный, добрый и открытый, судя по глазам. Как увидал моего сына, так сразу  - рукой шарить по карманам, затем достал горсть конфет и отдал сыну.

                21.08.97

   Привёз своему миллеровскому дяде Феде оптические линзы для очков, которые он просил купить в Москве. Он в последние времена уже мало ходит, в основном лежит. Здоровье у него совсем неважное. Его родной дед служил матросом на броненосце «Потёмкине» как раз при лейтенанте Шмидте, когда происходили известные события. Однако я не помню, упоминал ли я о таком интересном факте в дневнике или нет. Дядя Фёдор передал  мне также очередное  письмо  в газету «Советская Россия» для того, чтобы я забросил его в московский почтовый ящик. Письма, которые частенько посылает дядя в газету, полны  возмущения наступившими демократическими порядками, в результате коих  для многих бедность стала привычной нормой жизни.

   Тётя Мария попросила поставить свечку в Елоховском храме на помин души её умершего от белокровия сына Анатолия.  Когда я уже в Москве вечером подошёл к храму для выполнения тётиного поручения, внутрь почему-то никого не пускали. Рядом стояла большая толпа народу, и создавалось впечатление, что кого-то ждут. Я спросил одну женщину – оказалось, что ждут Алексия. Тогда я внимательнее осмотрелся и заметил постеленную прямо на брусчатке перед храмом нарядную ковровую дорожку. Минут через двадцать, а я заметил время – было без пяти минут шесть,  на площадь с какой-то особенной лихостью подкатили два шестисотых «Мерседеса»,  распугав тучу ворон, облепивших близлежащие деревья.  Из  дверей черных автомобилей  с удивительной лёгкостью выскочили огромные телохранители. Один из них проворно распахнул заднюю дверь замыкающего автомобиля, из которого степенно вышел старый патриарх. Я оказался близко от него и заметил его кроткую добрую улыбку. Оглядевшись и узрев толпу,  руководитель русского православия принялся поправлять и приглаживать на себе белые одежды и висящий  золотой крест,  после чего двинулся по дорожке, несколько приподняв вверх и немного в сторону руку, сложенную таким образом, чтобы осенять близко стоящих людей крестным знамением. Так, осеняя, он прошёл сквозь радостную гомонящую толпу к массивным дверям Елоховки и зашёл внутрь.  Некоторое время, может, минут десять, в храм прохода не было. Потом разрешили,  и я так же зашёл в зал с высокими сводами, наполненными огромным количеством золота и серебра.   Купив свечи, я разжег их и поставил, куда следует. Затем  попросил служительницу храма записать имя раба божия Анатолия в поминальные списки, и заказал службу «Об упокоении». Я выполнил то, о чём просила тётя, и почувствовал, что сделал доброе дело.

                22.08.97

   16-го августа состоялась встреча одноклассников нашей школы. Я не приехал по недоразумению, до меня просто не дозвонились. Писали мне письмо – не дощло. Звонил Рома в академию, чтобы узнать адрес – ответили, что адреса не знают.

   Во время недавнего отпуска был я у Вити Садовского. Он уже член Союза театральных художников России. Это хорошая новость. Но как обойтись без плохой? Пожалуйста, Витя в апреле, оказывается, развёлся.

   9-го августа собирались дома у Ромы. Было несколько одноклассников с жёнами, в том числе и Воскресенские Саня и Шура. У Ромы затяжное воспаление горла. Признали наличие золотистого стафилококка. После того, как отдали некоторую дань Бахусу, почти все сели за покер на деньги. Играли настолько азартно, что это оказалось для меня неожиданностью.

   Брат Валера, сын тёти Марии, купил недалеко от отчего дома, небольшой домик с участком за 18 миллионов рябых.

   На миллеровском молокозаводе поставили антенну-тарелку «НТВ плюс». Отныне миллеровцы смотрят эти каналы. Ко Дню Строителя местное телевидение подготовило передачу, в которой участвовал и Рома, как директор строительной компании.

   С братом съездили в Долотинку, что рядом с Миллерово. Работали чапаевцами. Отрубали бошки подсолнухам мужеского пола. Отличали их от женщин таким макаром: на мужских шляпках тычинки черного цвета и без бутонов. В результате мы проводили так называемые прореживание и селектирование растений. Колхоз за обработанный гектар обещал платить 350 тысяч рубликов и давать в придачу 30 литров подсолнечного масла. Правда, колхоз еще за работу по прошлому году не расплатился.

   Тётя дала мне в Москву два ведра семечек. Теперь в Москве, точнее в Балашихе, всё – в лузге. Особенно довольны птахи божие, каждый день у них праздник под окном, клюют семки без отдыха.

   Мой  хороший приятель Саша, уволившийся с кафедры несколько лет назад, неплохо устроился в одной коммерческой компании. Подбрасывает мне периодически подработку на разгрузке красок и лаков. Но на днях он мне предложил ночную охранную работу в интересной компании. В реале дело произошло таким степаном. Я разгружал в Сашиной конторе фуру с краской. Затренькал телефонный звонок, звонила Сане одна знакомая и просила его подыскать надёжного человека в охрану. Причина – у них недавно украли крупную сумму, и вот теперь компания созрела до того, чтобы завести собственную охрану. Мне повезло – я крутился рядом, попался Сашке на глаза, и он,  не прекращая разговора со знакомой, тотчас предложил ей мою кандидатуру. Я тоже не стал упираться - в момент согласился и поехал по указанному адресу устраиваться в охранники. Но адрес попался настолько нелепый и мудрёный, что я, исходив вдоль и поперёк битый час все близлежащие дома, не нашёл нужного номера.  Народ мне говорил – здесь нет дома под номером 8-А. Я пал духом и собрался уносить ноги, но напоследок решил наобум зайти в Дом Журналиста. Повезло, это оказался тот самый домик, который был нужен. Порасспросил людей и поднялся на третий этаж. Встретила меня очень радушная улыбчивая женщина с армянской внешностью, гендиректор компании,  и без лишних слов приняла на работу. Только в двух словах описала компанию, которая занимается вопросами телевидения. И ещё предупредила – зарплата будет маленькая, сто долларов. Теперь две-три ночи в неделю я не ночую дома, то есть после службы направляюсь в компанию «Интерньюс». Дежурю я там с двадцати часов и до девяти часов утра.

                23.08.97 

  На работе расплатились по июль. Ждём-с зарплату за август.

   Решение, говорят, есть о создании Сухопутной Академии. То есть мы, все остальные столичные академии, всегда гордившиеся своей элитностью, становимся её филиалами. В том числе и моя родная химакадемия, к которой я уже привык, как к матери.

   В августе Сашка попросил заменить на сутки охранника в «Сойле». Наехали два наглых бандюганчика, требовали открыть ворота, чтобы разобраться с руководством. Представлялись милицией. Я не пустил их. Мне они за это угрожали расправой. Когда об этом узнала директорша, то отнеслась к этому, к моему удивлению, равнодушно. Я наивно полагал, что заслуживаю поощрения. Вот и защищай после этого богатых! "Спасибо" даже не сказала. Видимо, ей к бандитским наездам не привыкать. Я для неё тоже быдло.
 
  Дочь с сыном стали ссориться и жаловаться нам, родителям, друг на друга. Обычно, по рассказам родителей, такой период проходит, и у деток начинается некая дружба на почве единства интересов и поколения.

                24.08.97

   Забыл написать. Навёрстываю. Как-то летом, не помню в какой месяц, ходил дежурным по академии. Моим помощником был мой заклятый «друг» Конопельников, который был выше меня по должности и долго портил мне нервы всяческими придирками, работая в учебном отделе. Поступил звонок  в корпусе номер семь о том, что, дескать, у вас заложена бомба. Я послал помощника  туда для того, чтобы он разобрался на месте. Сам же вызвал милицию, которая, слава Сириусу и окружающей его Галактике, ничегошеньки не обнаружила опасного.

                27.08.97