Глава 11. Двум смертям не бывать...

Глава 11. Двум смертям не бывать, а одной не миновать.

Еще совсем недавно, размышляя над планом проникновения в княжеский замок, Родверт не смел даже рассчитывать на вмешательство высших сил. Подобно любому новоприбывшему, юноша не особенно-то и проникся легендами о существовании некоего хранителя рода. Но коль скоро последний соизволил вернуться из небытия и довольно эффектным образом заявить о своем нежелании оставаться в стороне от стремительно разворачивающихся событий, глупо было не воспользоваться его такой желанной помощью.

Грозный рык грифона прозвучал весьма устрашающе даже для союзников, коими Родверт и Монго искренне надеялись стать. Что и говорить о Зейдере с Лазгутеном, которые оцепенели от ужаса, вспомнив картину тотального разрушения, встретившую их на пороге покоев молодой княгини? О том, что творилось в сердцах остальных людей, волею судьбы оказавшихся в эту роковую ночь под крышей гостонского дворца, оставалось только гадать. Но никаких сомнений не вызывало лишь состояние вдовствующей правительницы, которая являлась первой и единственной целью для кровожадного чудовища.
 
Не так давно, в преддверии роковых событий, Лорана Гостон предпочла удалиться в противоположное крыло замка, в маленькую потаенную комнатку, где теперь помимо молодой княгини обрело приют и бездыханное тело ее недавней соперницы. У любого случайного свидетеля кровь застыла бы в жилах при виде безвольно распростертой на полу изящной фигурки и тонкой алой струйки, обагрявшей ворот невзрачного платья. Волна роскошных белокурых волос, усеянная причудливой россыпью кровавых бисеринок, ниспадала на ничего не выражающее лицо и, подобно савану, укрывала отрешенный взгляд остекленевших глаз. Высокомерное и равнодушное лицо Лораны сначала исказила гримаса испуга и искреннего недоумения. Женщина и подумать не могла, что ее безвинная попытка запугать упрямую девицу, не желавшую даже смотреть в сторону обидчицы, не говоря уже о том, чтобы обмолвиться с ней хотя бы словом, обернется столь ужасающими последствиями. От прежней невозмутимости степенной княгини не осталось и следа, когда безотчетный ужас перекосил ее точеные черты, а тело отказалось подчиняться велениям разума. Широко распахнутые глаза с панической обреченностью обшаривали сырые каменные стены, как будто уже видели разверзающиеся глубокие трещины и гигантскую когтистую лапу, упорно протискивающуюся в одну из них. Последний подарок Айдена, забытый и ненужный, валялся на полу. Его прочное лезвие жалобно поблескивало в изменчивом оранжевом свете масляной лампады, однако ничего не могло противопоставить всесильной мощи древнего чудища.

Но миг триумфа справедливости довольно скоро минул, когда зловещие звуки – грохот и треск – начали повторяться вновь и вновь, а в последовавшем за этим чудовищном вопле явно угадывалось некоторое замешательство и дикое недовольство.

- Погоди! – провозгласил Лазгутен, воздевая руку в успокоительном жесте, хотя Зейдер Маквогл меньше всего походил на человека, готового вот-вот удариться в панику. – Чудовище надежно заперто в своей темнице! Стены, окна и двери там заговорены самым мощным моим заклятием. Грифону ни за что не сломить его изнутри, пока я самолично не сниму эту печать!

- Все равно зелье уничтожено! Сможет твой грифон тихо и спокойно просидеть там еще одну вечность? - резонно поинтересовался начальник дворцовой стражи, не упуская возможности даже интонацией подчеркнуть исключительную провинность чародея во всех свалившихся на их головы неприятностях. Говоря это, воин не сводил пристального взгляда своих льдисто-голубых глаз с главной причины нынешней катастрофы. Молодой выскочка, застывший перед ним подобно каменному изваянию, держался как нельзя стойко. Если жуткий рев грифона не поколебал его спокойствия, то парнишка, видать, был безнадежно глух. В его темно-карих глазах плескалась отчаянная решимость, а губы застыли в выражении холодной надменности, больше приличествующей памятнику, чем живому человеку, а уж тем более мальчишке. Да за кого он себя принимает? За многоопытного воителя, которому по плечу любая опасность и любой противник? В таком случае тем сильнее было желание Зейдера поскорее выбить у наглеца из головы эту тщеславную блажь и размазать содержимое его глупой головешки по мраморному полу Приветственной Залы.

Лазгутен между тем обратил смятенный взор на лужицу пролитого зелья, которая по-прежнему искрилась и переливалась всеми оттенками голубого и зеленого. Секунду-другую задумчиво разглядывал ее, словно пытался отыскать там свое отражение, а потом решительно распахнул синий плащ и извлек из ножен, притороченных к широкому поясу, длинный ритуальный кинжал. В ярком свете блеснуло характерно изогнутое, змеиное лезвие. Сердце Родверта мучительно екнуло в груди, едва он краем глаза узрел этот предмет и признал в нем неотъемлемый атрибут культа Редкайта. Зачастую зловещий кинжал использовался темными жрецами в кровавых и безмерно порочных мессах, призванных удовлетворить извращенный вкус ночного бога и усмирить его ярость. Но иногда мог сойти и за полноценное боевое оружие, чье безотказное действие Родверту выпало несчастье однажды испытать на себе. Полученная рана оказалась хоть и неглубокой, но весьма проблемной. Заживала она очень долго, и даже по прошествии двух месяцев не уставала напоминать о себе тянущей болью и несносным зудом. Вот и сейчас как будто снова ожила, почуяв близость проклятого металла.

Родверт мог долго и бесплодно гадать, где чародей раздобыл это церемониальное оружие и с какой целью собирался сейчас использовать. Однако грозная фигура Зейдера, возвышающаяся прямо перед ним, не позволила юноше развить эту идею.

Алхимик тем временем опустился на колени подле сверкающей лужицы, занес над ней руку, замер и, наконец, преисполнившись уверенности в своих силах, окунул в жидкость кончики пальцев. Лицо волшебника при этом оставалось максимально сосредоточенным в ожидании болезненных или неприятных ощущений. Однако спустя мгновение наметившиеся было морщины разгладились – опасения не подтвердились, и загадочное зелье совершенно безвинно окрасило подушечки его пальцев.

Но прежде чем Лазгутену удалось до конца довести задуманное дело, произошло нечто такое, к чему оказался не готов ни один из коварных заговорщиков.

Монго с самого начала являлся фигурой столь незначительной в этом молчаливом противостоянии, что Зейдер считал ниже своего достоинства пристально следить за любыми поползновениями с его стороны. Да, мальчик был юрок, ловок и изворотлив, но покуда он оставался безоружен, а заведенные за спину руки – крепко связанны, никаких особо опасных свершений ждать от него не приходилось. А большего Монго и не требовалось. С самых малых лет он понял, что внезапность является его единственным оружием. И сейчас без стеснения вновь прибегнул к ней, едва подвернулась такая возможность.

- Стой! – крикнул Зейдер, с мечом в руке бросаясь наперерез юному беспризорнику, который сорвался с места, но вопреки велению здравого разума, направил свои стопы вовсе не к выходу из Приветственной Залы, который сулил мальчику долгожданную свободу, а к ближайшей лестнице, что вела в верхние покои дворца. Побег Монго стал настоящей неожиданностью не только для начальника дворцовой стражи, который всерьез полагал, что ситуация находится у него под контролем, но даже для Родверта. Однако юноша оказался не настолько ошеломлен, чтобы не обнаружить очевидной выгоды этого безрассудного поступка.

- Проклятье! – грязно выругался воин, когда его попытка насадить мальчишку на острие клинка не увенчалась успехом. Окажись у него в запасе куда больше времени, и Монго в считанные секунды распрощался бы с жизнью. Однако Родверт не позволил этому случиться, предпочтя перехватить инициативу в свои руки и обрушить на замешкавшегося противника первый размашистый удар. Пеймеру ничего не оставалось, кроме как забыть об ускользающей добыче и полностью переключиться на ту, что так и норовила оказаться у него в руках. Зейдер без труда отразил каверзный, но вместе с тем и весьма предсказуемый выпад, однако Монго уже был таков. Под звон клинков мальчик рыжей молнией взлетел по ступеням и благополучно скрылся в первом попавшемся коридоре.

Наткнувшись на более чем серьезное сопротивление, Родверт отскочил назад и занял оборонительную позицию, изготовившись воплотить в жизнь свой излюбленный сценарий ведения боя. Но Зейдер не спешил идти у юноши на поводу. Он тоже замер, отринув соблазнительную мысль о решительной контратаке. Опытный и искушенный в боях воин, его невозможно было ввести в заблуждение, спровоцировать или каким-нибудь иным способом вынудить к спонтанным и необдуманным действиям. И это существенно осложняло Родверту задачу. Противники вновь застыли друг перед другом, как две кобры, готовые в любую секунду сцепиться друг с другом насмерть. Они выжидали, подгадывали и изучали. Но затянувшуюся напряженную паузу самым неожиданным образом прервал Лазгутен.

Алхимик с превеликой осторожностью перенес полученную порцию яда на темный клинок, отлитый из дьявольской стали, которая имела обыкновение раскаляться во время битвы, и растер жидкость по острой кромке лезвия. Обнаружив, что каждое прикосновение оставляет на смертоносном металле сверкающий след, волшебник удовлетворился проделанной работой и окинул присутствующих торжествующим взглядом.

- Зелье все еще действенно! – победоносным тоном оповестил он. А потом скосил глаза на изумленного Родверта, который до сего момента всерьез полагал, что разбив флакон, он навсегда покончил с грифоньим ядом. И добавил: – Глупый мальчишка, твой план не удался. Ты еще дорого заплатишь за свою ошибку.

- И я об этом позабочусь, - многообещающе пробормотал Зейдер, не разделяя преждевременного триумфа своего подельника. – А ты отправляйся  за мальчишкой и изруби его на куски. Грифона оставь мне – я разберусь с ним сразу после того, как закончу здесь. Это не займет у меня много времени, так что поторопись! - и, сказав это, начальник дворцовой стражи с неожиданным, резким и яростным выпадом устремился на Родверта.

*   *   *

Монго нравилось слушать старые легенды, которые приютские мальчишки рассказывали друг другу перед сном, когда наставники гасили свет в общей спальне и запирали на замок единственную дверь, дабы воспрепятствовать очередному побегу. Сиротская жизнь была исполнена досады, бессильных обид и разочарований, но истории о справедливом грифоне, поведанные зловещим шепотом в ночной полутьме, дарили несмелую надежду на возмездие. Поэтому неудивительно, что заслышав грозный и свирепый рык, Монго хоть и проникся благоговейным трепетом, но в отличие от многих караульных солдат, чье позорное бегство в конце концов стало достоянием широкой общественности, не растерял своего самообладания и с готовностью устремился навстречу неизведанному. Должно быть, за нынешнюю ночь он лишился последних остатков здравого рассудка, раз всерьез вознамерился разыскать плененного грифона и выпустить его на свободу. Юнец не знал, с какой силы колдовством ему доведется столкнуться и как поведет себя разгневанное чудовище, оказавшись один на один с подростком. Но зову оживших легенд невозможно было противиться, а искренняя вера в справедливость сияла, подобно неугасимой путеводной звезде.

Однако очень скоро Много вынужден был признать, что окончательно заблудился. Хитросплетение замковых коридоров мало чем отличалось от замысловатой вязи окраинных улочек, с той только разницей, что парнишка чувствовал себя здесь совершенно чужим и беспомощным. Тусклые коридоры выводили беглеца в открытые галереи, где властвовал пронизывающий ветер, а призрачный лунный свет соревновался в яркости с оранжевым сиянием факелов. Галереи превращались в огромные, грандиозные анфилады, а те, в свою очередь, вновь становились ничем не примечательными коридорами. Множество дверей, наглухо запертых, приоткрытых или распахнутых настежь, привлекали его заинтересованный взгляд, однако не могли порадовать ответом на терзающие вопросы или подсказать правильную дорогу. Лестницы, ведущие вверх и вниз, пролеты, коридоры и снова лестницы… Должно быть, мальчишка немало преуспел в заметании следов, однако ни на йоту не приблизился к намеченной цели. Монго не единожды помянул про себя священное имя богини мудрости и просвещения, в надежде на то, что она поможет ему отыскать верный путь. Однако Алихана осталась глуха к его молитвам. Конечно, глупо было рассчитывать, что божественная воля в ответ на его мольбы начертает на полу сверкающую белую линию, по которой следует пойти, чтобы оказаться у вожделенной цели. Но поскольку ситуацию, в которой очутился Монго, едва ли представлялось возможным назвать рядовой, то и он всерьез полагал, что заслуживает, черт возьми, на более явный намек.

Наконец, Монго остановился, чтобы перевести дыхание. Бежать с заведенными за спину руками оказалось не так-то просто. Впрочем, ему все равно не на что было рассчитывать – увлеченный молчаливым противостоянием Родверт не захотел прийти ему на помощь, да и Монго после всего пережитого весьма настороженно отнесся бы к подобному порыву. Парнишка огляделся по сторонам, пытаясь определить, как далеко завело его бездумное бегство. К сожалению, слух был ненадежным подспорьем зрению. Оглушительные вопли грифона, в которых с каждым разом все явственней звучало отчаяние, неслись отовсюду, подкрепляя сложившееся впечатление о том, что их источник может находиться за любой дверью. Однако вряд она выглядела бы так же аккуратно и безупречно, как те, что в изобилии попадались Монго на глаза. Впрочем, кто знает, на что способна темная магия?

Кроме того, не следовало забывать и о погоне. Едва ли Лазгутен и его грозный сообщник так просто смирятся с исчезновением пленника. Возможно, по стопам беглеца уже пущен целый патрульный отряд, ощетинившийся мечами и копьями. А может, вдогонку ему посланы куда более внушительные и действенные темные силы, которые подобно своре кровожадных гончих псов обшаривают каждый закоулок дворца. Гулкие удары сердца, эхом отдававшиеся в висках, уверяли беспризорника в том, будто он уже слышит топот настигающих его преследователей. И Монго всякий раз испуганно озирался по сторонам, желая убедиться, что это не так.

Впрочем, теперь он совершенно выбился из сил, чтобы обратить внимание на подозрительный шелест, раздавшийся где-то поблизости. Страх играл с мальчиком злые, но весьма однообразные шутки, и Монго надоело позволять ему водить себя за нос. Однако сейчас доля осмотрительности ему бы не помешала. И парнишка осознал это, но слишком поздно, когда из густой тени за его спиной вдруг вынырнула чья-то рука, а блеснувший в полумраке серебряный нож с жадностью пиявки впился в горло. Дыхание Монго оборвалось, но бешено колотящееся в груди сердце продолжало оглашать округу сбивчивым ритмом глухих ударов, которые, казалось, были слышны даже на улице. Секундное замешательство, и мальчик предпринял отчаянную попытку освободиться.
 
- Пусти! – прошипел он, ощущая тщетность своих усилий.

Монго не удавалось разорвать крепкую хватку рук незнакомца. А серебряное лезвие лишь глубже врезалось в его плоть. И вот за шиворот потекла горячая струйка крови, липкая и щекочущая.

- Сопротивление не поможет спасти жизнь. Ты знаешь об этом? - прозвучал у него над ухом скрипучий голос, а затылок мальчика обдало горячее дыхание, от которого по коже, тем не менее, разлился настоящий мороз.

Тело Монго обмякло.

- Твоя взяла, Лазгутен, - с ненавистью прошептал беспризорник, сдаваясь на милость победителя. В эту фразу он вложил весь свой гнев, который боялся выразить в те разы, когда наведывался в зловещую лачугу чародея за удивительными снадобьями и становился мишенью для его бессчетных колкостей и насмешек.  – Наслаждайся моментом! Моя смерть так просто не сойдет тебе с рук! Уж поверь! Тодорвог за это с тобой еще расквитается!

*   *   *

Родверт был не в силах воспрепятствовать уходу чародея. Он слишком хорошо понимал, какими плачевными последствиями чревато это обстоятельство для безоружного и связанного по рукам Монго, однако уже ничего не мог с этим поделать. Если сначала Зейдер возвышался перед ним, точно нерушимая скала, то теперь ринулся на юношу, словно сокрушительный каменный обвал на беспечного скалолаза. Противник пошел в решительную атаку и засыпал его целым градом мощных ударов. Юноша благополучно отражал их, один за другим, тщетно уповая на то, что соперник вскоре начнет выбиваться из сил или неосознанно предоставит ему лазейку для контратаки. Однако время шло, а ни первого, ни второго так и не последовало. Поединок затягивался, а Родверт по-прежнему сидел в глухой обороне. Сверкающий клинок Зейдера летал по немыслимым траекториям, и юноше удавалось отбивать эти каверзные атаки не столько благодаря исключительному боевому умению, перенятому от Мэлитрана, сколько по чистой случайности. И эту особенность невозможно было скрыть от наметанного глаза опытного воина. Вскоре на его непроницаемом, обветренном лице начала расцветать презрительная ухмылка. И чем больше промашек допускал Родверт в ходе своей самообороны, тем шире она становилась.

- Даже эризанетрийские младенцы дерутся куда лучше тебя, - выпалил Зейдер, отправляя сию обидную фразу вослед стремительно вырывающемуся вперед клинку. Конец реплики утонул в оглушительном стальном перезвоне, и отклоненное оружие, не испробовав крови жертвы, с остервенением ринулось в новую атаку.

Родверт не знал, как воспринять эту неожиданную колкость. То ли как признак отчаяния неприятеля, готового прибегнуть к сомнительной помощи острот и насмешек лишь бы поколебать уверенность противника. То ли как подтверждение того, что его, Родверта, ратное мастерство и впрямь оставляет желать лучшего, раз у врага появляется возможность без толку трепать языком. Как бы там ни оказалось, юноша предпочел оставить это замечание без ответа. Лишь удесятерил свои усилия, стремясь не допустить жадное до крови лезвие к незащищенному, в отличие от соперника, броней телу.

- Молчишь? – как будто разгадал его мысли Зейдер. Острый взгляд его пронзительных глаз вполне мог сойти за дополнительное и не менее эффективное оружие. Впрочем, Мэлитран тоже иногда награждал своего юного ученика столь пронизывающим взором, что у того душа уходила в пятки. Так что к подобному трюку Род был привычен и не особо тушевался, ловя на себе эти ледяные обжигающие стрелы.

- Никогда не думал, что пустопорожней болтовне надо еще и учиться, -  пробормотал Родверт и едва не поплатился за это, когда смертоносное лезвие просвистело у его виска и чуть не отсекло ухо.

Зейдер восторжествовал, узрев, что ему удалось поколебать оборону противника. А бледное лицо юноши и кривящиеся в чрезмерном усердии губы были весомым тому подтверждением.

- Еще как надо!

Поединок вошел в ту стадию, когда внимание и реакция обоих противников были значительно притуплены, физические силы в лучшем случае ополовинены, а в худшем – уже подходили к концу. Родверт по-прежнему предпринимал безуспешные попытки взять ситуацию под свой контроль. Но Зейдер был неуступчив и беспощаден. Если бы они столкнулись на тонком хлипком мостке, переброшенном через бездну, то темноволосый воин без сомнения остался бы единственным, кто устоял на своем месте. Несколько пропущенных выпадов одарили юношу саднящими ранами и царапинами. Сам же начальник дворцовой стражи оставался цел и невредим. Однако и он постепенно начинал выходить из себя. Что происходит? Перед ним, сраженные наповал, падали бывалые воины, прославленные рыцари и не ведающие страха солдаты. Достойные мужи. Но время шло, а ему до сих пор не удалось положить на обе лопатки малолетнего сосунка, который как будто только вчера убежал из дома, прихватив с собой в качестве дорожной трости отцовский меч. И видать, понимание этого необыкновенно тяготило умудренного опытом воина, раз его тонкие губы искривились от злости, а торжествующая усмешка обратилась в хищный оскал. Зейдер больше не стремился досадить Родверту насмешками. Все, чего он хотел, это просто растерзать юного выскочку.

Родверт находился на грани отчаяния. Дальше тянуть нельзя. Еще немного и Зейдер попросту сметет его своим напором. В таких случаях Мэлитран всегда советовал юному воспитаннику использовать сторонние предметы – мебель, портьеры, гобелены – все, что угодно, лишь бы сбить противника с толку и дать себе мгновение передышки, а может и кардинально повернуть ход событий, склонив изменчивую удачу на свою сторону. Пусть это совсем не соответствует правилам честного боя, но о какой чести и о каких правилах могла идти речь, когда дело касалось пеймеров и наемников?
 
Приветственная Зала изобиловала всякого рода вещами, но подобраться к ним не было никакой возможности. Похоже, Зейдер своевременно предусмотрел подобный вариант и предпочел держать оппонента подальше от этих предметов, дабы обезопасить себя от досадных сюрпризов. Впрочем, одна хитрость все же пришла Родверту на ум. И он моментально проникся уверенностью в том, что эта затея сработает, поскольку ее подсказало не что иное, как нечаянное воспоминание о покойном Мэлитране!

И юноша без промедления принялся действовать. Он с готовностью отразил летящий на него клинок, и прежде чем Зейдер собрал силы для очередного удара, Родверт почти грациозно откинулся назад, извлек из-за голенища стилет и тут же метнул его в неприятеля. Тонкое лезвие засвистело, рассекая воздух, как будто решило напоследок подбодрить себя и окружающих воинственной песней. Юный ученик не единожды наблюдал сей прием в исполнении наставника. У Мэла это движение неизменно получалось плавным и стремительным, а пущенные таким образом стилеты – беспощадны, как сама смерть. Они били в самую цель, не оставляя жертве шанса на спасение. А у Родверта никогда не получалось повторить что-либо подобное. Стилеты, пущенные его рукой, всегда летели кувырком, и в лучшем случае поражали цель рукоятью, а в худшем – ударялись о древесный ствол плашмя и кубарем катились на землю.

Не сработал этот трюк и теперь. Правда, совсем по другой причине. Стилет пронесся стрелой, как будто сам дух бывшего хозяина направлял его по нужному пути, и неминуемо вонзился бы Зейдеру в глаз, если бы воин в самый последний момент не отклонился в сторону. Совсем немного, но и этого оказалось достаточно, чтобы избежать мгновенной гибели. В итоге смертоносное лезвие полоснуло его по лицу и всего лишь оцарапало скулу, прежде чем с жалобным звоном покатилось по мраморному полу и застыло у подножия широкой лестницы, точно раздавленный паук.

Зейдер ошеломленно воззрился на Родверта, мечом отгородившись от возможной атаки. По его лицу струилась кровь. Рубиновыми каплями она падала на грудь и гранатовыми пятнами расцвечивала стальные петли кольчуги. Родверт готов был взвыть от досады, прекрасно понимая, насколько ничтожна эта рана. Впрочем, неподвижность противника несколько обнадеживала его. Впору бы идти в контратаку… Но юношу остановил ошеломленный возглас:

- Проклятье! Мэл! – в глазах начальника дворцовой стражи застыло столь неподдельное изумление, точно Зейдер всерьез полагал, что лик Родверта на поверку окажется всего лишь правдоподобной маской. И юноша вот-вот отступит, небрежным движением сорвет ее с головы и явит сопернику до боли знакомые черты.

Теперь настал черед Родверта изумляться.

- Ты знаешь Мэлитрана? – не сдержался он от вполне закономерного, но отнюдь не своевременного вопроса.

Лицо Зейдера перекосила жуткая гримаса, соединившая в себе торжество, ярость и коварство.

- Знаю ли я Мэлитрана Сэйдадла? – процедил он сквозь зубы и перебросил меч из правой руки в левую, пристально наблюдая за реакцией, которую производит на врага этот хитрый маневр. – К сожалению, лучше, чем хотелось бы. А что, это твой папаша? Какая неожиданная новость! Хочешь послушать о нем? Тогда наступай!

- Давай! – и Родверт тоже перебросил меч в левую руку. Ею он владел также безукоризненно, как и правой.

*   *   *

- Лазгутен? – в хриплом голосе прозвучало столь неприкрытое отвращение, что все сомнения Монго вмиг улетучились. Вряд ли чародей стал бы питать такую явную неприязнь к собственному имени. Однако серебряное лезвие по-прежнему болезненно впивалось мальчику в кожу, заставляя цепенеть от страха перед внезапной смертью. И потому каждый мускул его тела был напряжен до предела, а на шее отчаянно трепетала какая-то жилка, словно птица, угодившая в силок. – Этот подлый шарлатан?

- Клянусь, совсем недавно я и сам был о нем такого же мнения! – искренне заверил незнакомца Монго, полагая, что эта фраза поможет ему если и не обрести долгожданную свободу, то хотя бы отдалиться на почтительное расстояние от бестолковой гибели. Хотя здесь он несколько покривил душой. Он никогда не считал Лазгутена шарлатаном и проходимцем. Наоборот, только сегодня осознал, что не зря боялся его все это время.

- Этот проклятый проныра стал частым гостем в княжеском замке, - едва уловимое дребезжание в голосе незнакомца наталкивало на мысль о том, что этот человек либо смертельно напуган, либо слишком стар. А может, и то, и другое разом. - В былое время князь Румзер приказал бы вздернуть его на первом же суку. Но бедняга был стар и болен, а Гариан отличался удивительным мягкосердечием… - и когда казалось, что незнакомец вот-вот погрузится в сладостный транс воспоминаний, прерываемый разве что сетованиями на неумолимую судьбу, его голос внезапно осекся, а затем прозвучал твердо, строго и решительно: - Ты нашел не самое подходящее место, чтобы прятаться от него.

- А я ни от кого и не прячусь! – с достоинством заявил Монго. Он почувствовал себя немного смелее, когда лезвие ножа чуточку отодвинулось от его шеи. – Я ищу темницу грифона, которого этот Лазгутен заточил!

- Стало быть, ты не воришка? – в голосе неведомого пленителя одновременно прозвучали трепетная надежда, подозрение и опаска. Видать, им руководило жгучее желание во что бы то ни стало защитить имущество покойных правителей от бестолкового разграбления, коль скоро в замке и за его пределами начали твориться столь странные, пугающие и неконтролируемые события.

- Вот еще! – с презрением фыркнул Монго, полагая, что непринужденный тон лучше всяческих клятвенных заверений поможет убедить оппонента в кристальной чистоте его намерений. – К тому же воровать куда как удобней с развязанными руками.

За его спиной послышался ошеломленный вздох. Очевидно, грозный незнакомец и сам был немало напуган происходящим, чтобы трезво оценить ситуацию и осознать, что ему посчастливилось поймать совершено безоружного и беззащитного паренька. Наконец серебряное оружие упорхнуло во тьму, а хватка руки, державшей Монго за плечо, разжалась.

- Кто тебя связал? – последовал вопрос, в то время как лезвие ножа споро принялось перерезать путы у мальчика на запястьях.

- Лазгутен, чтоб он провалился! Кто ж еще? – проворчал Монго, переступая с ноги на ногу, как свободолюбивый молоденький жеребец, почуявший, что его вот-вот могут отпустить на волю.

Наконец веревка оборвалась и со шлепком упала на пол, словно гадюка, которой отрубили голову. Мальчик с облегчением вздохнул и прижал руки к груди. Это была мучительная свобода. Гнетущая тяжесть в мгновение ока разлилась по мускулам. Локти захрустели, словно сухари. Запястья были окольцованы кровавыми браслетами, а лопатки напоминали стальные треугольники, привинченные к спине тяжелыми болтами. Но все равно Монго был счастлив чувствовать эту боль. Ощутив острый прилив благодарности, он так резко развернулся к своему спасителю, что тот невольно отпрянул от него, вскинув на уровень груди серебряный ножик, позаимствованный из столового сервиза.

- Кто вы? – спросил Монго, с любопытством изучая пожилого мужчину и его смехотворное оружие.

- Можешь звать меня Ниаф. Я здесь дворецкий… Точнее, был дворецким, пока мои благодетельные покровители еще не покинули мир живых, - с прискорбием сообщил старик. С каждым произнесенным словом его глаза тускнели, подергиваясь матовой пеленой скорби и печали, а сам он как будто становился все старше и дряхлее. Ниаф понуро опустил голову и досадливо развел руками, как будто тем самым хотел показать, что все его усилия воспрепятствовать жестокой судьбе пошли прахом. Однако Монго уже ничего не слышал, подгоняемый вперед отчаянным ревом грифона, который, несмотря на более чем драматичные события, вершащиеся в замке, ни на секунду не смолкал. Останавливал паренька лишь тот факт, что он по-прежнему не знал дороги, а нарваться в пути на Лазгутена или вооруженного стражника ему совсем не хотелось.

- Тогда вы должны знать, где удерживают Тодорвога! – воскликнул паренек, уже изготовившийся бежать дальше. – Проведите меня к нему!

По лицу Ниафа пробежала тень безотчетного ужаса. Страшнее понимания того, что он находится под одной крышей с жутким чудовищем, пришедшим из легенд и способным обратить любого человека в горстку пыли, была только мысль о том, чтобы столкнуться с этим созданием нос к носу. И перед сим первобытным ужасом меркли все остальные кошмары, которые могли произойти в эту ночь или в какую-либо из последующих.

- Прошу вас! – взмолился Монго, понимая, что не может обойтись без помощи этого пожилого человека, который так некстати пустил страх в свое сердце. – Не бойтесь его! Поверьте, он не тронет невиновного!

Он сказал это, чтобы успокоить дворецкого и заручиться его поддержкой. Однако добился кардинально противоположного эффекта. Ниаф вдруг переменился в лице, а кадык на его дряблой иссохшей шее задергался, как будто старику вдруг начало отчаянно недоставать воздуха. После смерти законных правителей Гостона прошло не так уж много времени. Но чем дальше это трагическое событие уходило в прошлое, тем прочнее в мозгу Ниафа укоренялась мысль, будто он имеет самое непосредственное отношение к преждевременной кончине всемилостивейших господ. Венценосные отец и сын были отравлены. Ниаф не сомневался в этом, пусть придворные врачи наперебой уверяли его в обратном. Как не сомневался и в том, что являлся одним из немногих, кто прислуживал повелителям за трапезой и приносил подносы с кушаньями и питьем в покои. А стало быть, собственноручно подавал ничего не подозревающим покровителям смертельный яд. Это понимание лишало Ниафа сна и аппетита, высасывало краски из окружающего мира и превращало каждый миг жизни в изощренную пытку. Преданный слуга был готов понести за содеянное заслуженное наказание, суровое и безжалостное. А кто еще мог осудить его на смерть, как не самое справедливейшее из существ?

- Правда ли то, что говорят в народе о маленьком сыне Гариана? – с подозрением спросил Ниаф, желая хоть чем-то обнадежить себя перед неминуемой гибелью. – Он действительно существует, или это очередная пустая выдумка?

- Истинная правда, Ниаф! Будь я проклят, если не видел его собственными глазами! – с горячностью воскликнул Монго, стараясь не допускать предательской мысли о том, что маленький наследник Гостона может быть уже мертв.

- Хорошо, - промолвил старик с печально-добродушной улыбкой. Но в следующий миг его лицо посерьезнело. Мужчина сжал в кулаке серебряный нож, который, несомненно, вызвал бы в душе у любого противника скорее искреннее недоумение, чем безотчетный ужас, и напутственно произнес: – Тогда не отставай!

*   *   *

- Вот здесь, - голосом, срывающимся то ли от волнения, то ли от быстрого бега, сообщил Ниаф. Впрочем, в его уточнении уже не было никакой необходимости, поскольку возникшую перед ними огромную дверь, в которую упирался короткий коридор, не представлялось возможным спутать ни с одной другой. Атмосфера тут царила самая что ни на есть зловещая. В любое другое время здесь оказалось бы предостаточно света и человеческой суеты, но дворцовая обслуга зареклась появляться в этом ужасном месте даже для того, чтобы разжечь все необходимые лампады и канделябры. И потому скопившаяся липкая и мутная полутьма нагоняла на Монго такой жуткий суеверный трепет, как будто именно здесь заканчивался привычный ему мир и начиналось загробное царство Шибалона, при котором Тодорвог состоял привратником. Довершал неутешительную картину огромный черный крест, начертанный на роскошных, резных створках. Если это и была пресловутая магическая печать, о которой говорил Лазгутен, то выглядела она весьма впечатляюще, однако по консистенции больше походила на застывшую смолу, чем на некое волшебное зелье.

Откуда Монго было знать, что незаменимым компонентом для этой странной замазки послужило не что иное, как удивительный браслет Каблая, призванный разоблачать любой обман и рассеивать иллюзии. Однако, вследствие загадочных манипуляций Лазгутена, проделанных над чудодейственным артефактом, его магия удивительным образом исказилась и стала потворствовать низменным интересам темных сил. А в ее исключительной действенности невозможно было усомниться. Тодорвог, не раз со всем остервенением бросавшийся на ненавистные двери, по-прежнему оставался под замком. Выбоины, трещины и царапины, оставленные его когтями и клювом, в мгновение ока затягивались и бесследно исчезали, заставляя плененное чудовище начинать все сызнова.

Так случилось и теперь. Едва Монго сделал несмелый шаг вперед, дабы чуть подробнее изучить мерзкую субстанцию, с которой ему предстояло иметь дело, как раздался оглушительный воинственный рев, затем замок в очередной раз сильно тряхнуло и безупречно-гладкую поверхность двери взрыли острые когти чудовища. В благоговейном ужасе беспризорник шарахнулся назад. Но не успел он и глазом моргнуть, как застывшая смола задымилась, вскипела и выбросила навстречу свежим пробоинам склизкие блестящие щупальца. Рассыпавшись на бессчетное множество тонких ниточек, они облепили края прорех с торчащими, наподобие клыков, щепами, и мгновенно их залатали.

- Что за чертовщина! – не смог сдержать крайнего изумления Ниаф. Пусть он и стоял чуть поодаль, но происходящее видел ничуть не хуже Монго.

- Какая-то жуткая магия! – дрожащим голоском подтвердил мальчик, прилагая немало усилий, чтобы заставить себя вернуться на исходную позицию. Он поднял глаза и вдруг заприметил бесформенную выбоину, которую оставил по себе мощный клюв грифона. На гладкой поверхности двери, сработанной из белоствольного вяза, она чернела, словно пустая глазница. Кошмарные пиявки уже проворно подбирались к ней, дабы быстренько устранить и этот изъян. Однако Монго счел подобное недопустимым. Подскочив к двери, он приподнялся на цыпочки и с готовностью просунул руку в образовавшуюся брешь.

- Тодорвог!  - громко позвал он, прежде чем раскаленная смола объяла его и без того израненное до крови запястье вязкими браслетами обжигающей боли. Мальчик мучительно застонал и скрючился у двери, однако руку не убрал. Почуяв приближение чужака, черное месиво яростно вскипело. Из вязкой жижи поднялись огромные пузыри. Вздуваясь, они приобретали выразительные черты человеческих лиц, которые, открывая кривящиеся рты, злобно шептали жуткие проклятия. Но спустя мгновение пузыри лопались, и привидевшиеся облики моментально уподоблялись ощеренной маске смерти с острыми скулами и провалами пустых глазниц. Зловонный дым выедал глаза и горячей ватой забивался в нос и рот, мешая дышать. Извивающиеся щупальца взметнулись у Монго над головой и сгребли мальчика в крепкие, душные и липкие объятия. Одно обвилось вокруг его шеи, и за шиворот беспризорнику потекла горячая струйка, похожая на поток раскаленной лавы, прокладывающий себе дорогу по склону вулкана. Такие же жуткие отростки облепили ноги мальчика и его талию. И вскоре практически все тело Монго было покрыто дымящейся смолой, обжигающей, истязающей и разъедающей.

Несчастный Ниаф с лицом белым, как мел, наблюдал за происходящим, не решаясь вмешаться. Страх сковал его тело, серебряный ножик вывалился из дрожащих пальцев, а в мозгу билась одна единственная мысль – если он сейчас же ничего не предпримет, мальчик попросту исчезнет с лица земли, как исчезли до него дыры, оставленные грифоньими когтями. Это адское месиво просто проглотит его, как горошину. Но Ниаф не знал, чем он мог посодействовать.

Вдруг по ту сторону двери раздалось грозное рычание. Едва ощутимая вибрация, которую агонизирующее сознание Монго не услышало, а скорее прочувствовало. И в следующий миг к его ладони приникло что-то теплое и мягкое.

«Зачем ты, однодневка, жертвуешь собой ради бессмертного?» - оформилась в мозгу беспризорника удивленная и в то же время сочувствующая мысль.

Мальчик хрипло вскрикнул, ошеломленный внезапным вторжением и столь же неожиданным озарением, но в ту же секунду по его губам и языку прокатилась черная смоляная жижа. Неумолимой смертоносной волной она захлестнула все его существо, иссушая кровь, испивая последнее дыхание, неся погибель и успокоение. Тело Монго судорожно дернулось и безжизненно поникло, удерживаемое липкими объятиями черных щупалец.

- Какое захватывающее зрелище! – прозвучал самоуверенный насмешливый голос, от которого по телу Ниафа прошла дрожь ужаса и отвращения. – Нечто подобное я видел, когда скармливал дохлых мух своему тарантулу.

Дворецкий медленно развернулся, чтобы получше разглядеть говорившего. Впрочем, он уже нисколько не сомневался в том, кого увидит перед собой. Чуть поодаль стоял Лазгутен и явно не без удовольствия созерцал душераздирающую картину. В руке он сжимал длинный ритуальный кинжал с изогнутым лезвием, острые кромки которого призрачно искрились в полутьме.

- Тогда это станет последним, что ты увидишь в своей жизни, - дрожащим от едва сдерживаемого гнева голосом процедил Ниаф, одновременно наклоняясь за оброненным ножом. Пусть эта фраза в его исполнении прозвучала весьма пафосно, но зато правдиво и многообещающе.

- Не делай глупостей, Ниаф, - устало посоветовал Лазгутен, глядя на соперника, как на запыленный гобелен, о который не хочется замарать одежду. А чтобы дворецкий не обольщался, предпочел повыше поднять кинжал. Обычно при виде него у людей отнимался дар речи, но… Но только не у этого полоумного старика!

- Глупостей? – переспросил пожилой мужчина, как будто боялся ослышаться. – По-моему, сейчас я собираюсь сделать едва ли не самую стоящую вещь в своей жизни – избавить мир от мерзкой скверны! - и с этими словами Ниаф медленно двинулся на самодовольного противника, которого, к слову, ничуть не обескуражило столь решительное наступление. Наоборот, на губах алхимика заиграла презрительная усмешка, а глаза загорелись искренним желанием понаблюдать, что же выгорит из этой бестолковой затеи.

- В таком случае, вынужден тебя разочаровать, - и напускная извиняющаяся улыбка сменилась хищным, кровожадным оскалом. Лазгутен поднял свободную руку и громко щелкнул пальцами. И в тот же миг свет угас, оставив противников один на один в кромешной темноте. Впрочем, кромешной она была только для Ниафа. Лазгутен же, некогда состоявший в рядах ревностных приверженцев Редкайта, отлично видел во тьме, а потому замешкавшийся противник являлся для него чрезвычайно удобной мишенью. Колдун занес кинжал над головой, не смея отказать себе в удовольствии как следует насладиться смятением беззащитной жертвы и избрать наиболее подходящее место для внезапного удара. О, он не сразу оборвет его жизнь, позволив упрямому старику сначала истечь кровью, а потом промучиться от невыносимой боли в непроницаемой темноте и гнетущей неизвестности.

Однако его планам не суждено было сбыться.

- Остановись, исчадие ночи! – провозгласил тонкий мальчишечий голосок. От неожиданности Лазгутен едва не выронил оружие. А в следующую секунду в коридоре полыхнуло ослепительное золотистое сияние, которое неумолимым лезвием полоснуло чародея по глазам. Острые лучи вонзились в его расширившиеся зрачки подобно метко пущенным стрелам. – Я, творение Айлонета, воинственный дух Тодорвог, приказываю тебе!

- Что… Что ты сделал, дрянной мальчишка?! – взревел алхимик, хватаясь свободной рукой за лицо, а другой отчаянно размахивая перед собой. Глазницы пронзила такая невыносимая боль, как будто в глаза плеснули настоящей кислотой, и из-под припухших век потекли не слезы, а кровь.

- Ты сотворил много зла, Лазгутен, - невозмутимо продолжал хранитель рода в обличье Монго. – Брось кинжал и не усугубляй своего и без того нелегкого положения.

Ниаф во все глаза таращился на беспризорника. Внешне тот практически не изменился, если не считать яркого золотистого свечения, которое равномерно источало его худое, нескладное тельце. Этот свет не казался Ниафу столь ослепляющим, как это могло почудиться, если прислушаться к болезненным стенаниям чародея. Однако, возможно, старик попросту не заслужил подобной незавидной участи. Величественная осанка Монго и его горделиво приподнятая голова никак не сочетались с прежней юношеской развязностью. А проникновенные золотисто-зеленые глаза смотрели спокойно, с едва различимым укором и сожалением.

- Ты ослепил меня! – взвыл Лазгутен, неистово растирая пальцами распухшие и покрасневшие веки. Несмотря на то, что алхимик не оставлял попыток дотянуться клинком до своего сверхъестественного противника, выглядел он, тем не менее, не грозным или опасным, а скорее жалким.

- Еще нет, - возразил Тодорвог губами Монго. Прозвучавший голос также принадлежал мальчишке, а вот слова приходили откуда-то извне. – Но ты неминуемо ослепнешь, если осмелишься хоть раз открыть глаза! Выбор у тебя невелик. Ты, гнусное, лживое и лицемерное создание, променявшее милость дневного бога на сомнительные удовольствия Редкайтовой науки! Живи теперь в извечном мраке, подобно своему покровителю, и общайся с ночными существами, коль не убоишься их коварства!

Говоря это, Монго шаг за шагом приближался к скрюченной фигуре чародея.

- Не подходи! – взвизгнул тот, слепо поводя кинжалом перед собой. – Этот клинок отравлен! Малейшая царапина повлечет за собой твою погибель! – дрожащие губы раздвинулись в подобии торжествующей улыбки: - Да-да! Я не совсем беспомощен, как видишь! Как видишь! – с издевкой прокричал Лазгутен и хрипло рассмеялся печальной иронии своих последних слов.

Ниаф рванулся было вперед, дабы, рискнув своей жизнью, выбить из руки стремительно теряющего разум чародея зачарованный кинжал. Но Тодорвог остановил его единым взглядом, столь выразительным, что его значение не представлялось возможным передать даже самыми изысканными словами, и столь проникновенным, что он, казалось, за одно мгновение изучил всю прожитую жизнь старика и прознал все его тайны.

- Оставь его, - мягко проговорил Тодорвог, не спуская с Ниафа своих удивительных золотисто-зеленых глаз. – Он уже получил свое и вынесет из этого нужный урок. А если нет, то в следующий раз боги уже не будут к нему столь милостивы.

- Разве ты не убьешь его? – изумился пожилой дворецкий, памятуя многочисленные легенды, в которых хранитель рода всегда представал неистовым, кровожадным и беспощадным чудовищем, с легкостью крушащим стены, в мгновение ока умерщвляющим противников и затем с таким же упоением растерзывающим их изувеченные тела. И, видимо, Тодорвог умел без труда читать человеческие мысли, поскольку его немало позабавили подобные предрассудки, в считанные секунды пронесшиеся в голове старика.

- Не мне решать, кто сегодня покинет грешную землю, а кто и дальше останется влачить свое бренное существование. Это прерогатива Шибалона, я лишь вершу правосудие. А теперь идем. Я уведу тебя отсюда.

И они двинулись к выходу из коридора. Чем ближе Тодорвог подходил к Лазгутену, тем ярче становилось золотое сияние, облекавшее чародея в роскошную мантию ослепительных лучей, и тем меньше, слабее и беспомощнее представлялся сам алхимик. Он съеживался и тускнел на глазах, как съеживается, тускнеет и постепенно исчезает зловещая ночная тень с наступлением рассвета. Только Лазгутен не исчез. Он просто выронил кинжал из ослабевшей руки, попятился к стене и сполз по ней на пол.

- Не приближайся ко мне! – проскулил алхимик, закрывая руками незрячие глаза. Проходя мимо, Ниаф поддел ногой злополучное оружие, чтобы Лазгутен ощупью не нашел его вновь, когда одержит верх над эмоциями и окончательно придет в себя. Кинжал стремительно заскользил по мраморному полу, ударился об стену и отскочил куда-то в темноту.

*   *   *

Родверт впервые атаковал своего заносчивого, высокомерного, но вместе с тем собранного и умелого противника. Однако его выпады все же были не столь стремительны, как юноше того хотелось. Зейдер с легкостью отражал его удары, сводил на нет ловкие финты и самым неожиданным образом разоблачал хитрые обманные маневры. Казалось, он просто решил отдохнуть, добровольно перейдя в защиту, а при сомнительном боевом мастерстве Родверта, которое не шло ни в какие сравнения с его собственным, Зейдер мог себе это позволить. На его надменном лице играла снисходительная полуулыбка, а показная изящность движений демонстрировала его отношение к этому поединку, как к турнирному состязанию, на котором главными критериями являлись зрелищность и картинность. И все это немало досаждало Родверту, куда больше, чем въедливые насмешки, остроты и обидные оскорбления. И чем дальше заходило это сражение, тем все сильнее юноша разъярялся и терял контроль над своими движениями.

- Атакуешь ты даже хуже, чем обороняешься, - заметил наконец начальник дворцовой стражи, делая очередной, неспешный шаг назад. – Не знаю, чему тебя обучал Мэлитран, но его владение мечом было на высоте, а твое оставляет желать лучшего даже при самом оптимальном раскладе.

- Все это ложь, - процедил сквозь зубы Родверт. На его щеках алели бесформенные пятна горячечного румянца. Он хотел было сказать, что его наставник частенько нахваливал его за успехи, достигнутые в обучении, однако Зейдер нашел бы способ опорочить и это священное признание, заявив, что старательным клячам по окончании тренировок наездник тоже подает кусочек сахара на ладони. Поэтому Род предпочел ограничиться малым: – Мэл никогда не взял бы меня с собой, если бы мое мастерство оставалось столь безнадежным.

- Видать, длительное изгнание не пошло ему на пользу, - умудрился пожать плечами Зейдер. – В последнее время Мэл действительно был весьма жалок. Ну еще бы! Как иначе может отразиться на любящем отце смерть единственного сына.

Начальник дворцовой стражи произнес это легко и непринужденно, почти буднично, как будто бы размышлял вслух, но каждое его слово эхом отражалось в опустошенной и истощенной боем душе Родверта. Сын? Пять лет продлилось их с Мэлитраном знакомство, но старший наставник так ни разу и не признался ученику в том, что у него был сын, пусть и трагически погибший.

- Что еще ты хочешь узнать о своем наставнике, прежде чем я отделю твою душу от тела? – со смешком поинтересовался Зейдер, ловко отражая восходящий удар Родверта и награждая его ответным быстрым и прямым выпадом, от которого юноша предпочел просто увернуться, не имея возможности полноценно отразить. Наверное, тем самым начальник дворцовой стражи пытался показать противнику, что ему достанет ловкости и усердия осуществить обещанное. Но искрящийся от испарины лоб и тревожно мечущиеся глаза вероломно разрушали иллюзию уверенности и развязности. Родверт понял, что Зейдер находится в столь же затруднительном положении, что и он сам, просто всеми способами старается это скрыть. Подобное открытие несколько обнадежило юношу и позволило ему окончательно не пасть духом.

- Откуда он? – уже практически задыхаясь, проговорил Родверт.

- Из Эризанетра. Слыхал о таком государстве? Неужто Мэл ни разу тебе не рассказывал о своей родине?

- Он упоминал о Сиании…

- О да! – надсадно хохотнул Зейдер, однако в его смехе прозвучало куда больше боли и усталости, чем веселья. Это немало окрылило Родверта и он поспешил отправить в противника один за другим сразу три выпада, но все они на беду оказались блестяще отражены. – Незабвенная Сиания! Мэлитран был одержим ею, сколько его помню. Удивительно, что он только упоминал о ней. В иное время мог бы говорить об этом часами.

- Где она?

Зейдер ехидно хихикнул:
- В прошлом!

И тут Родверт допустил роковую ошибку. Впрочем, кто знает, какой поступок оказался бы правильным в этой ситуации. Юноша уже давно понял, что точку в этом поединке может поставить лишь хитрость. К сожалению, попытка Родверта прибегнуть к ней не увенчалась успехом, Зейдер же предпочел оставить свою на десерт. Воин не стал отражать очередной решительный выпад противника. Вместо этого единым размашистым ударом отвел клинок Родверта в сторону и удержал его, и когда юноша, потеряв равновесие, по инерции устремился вперед, выставил ему навстречу короткое лезвие кинжала, который всегда носил при себе заткнутым за пояс. Полдня назад это оружие уже испробовало крови Кестера Мальца, милостиво оборвав его лишившуюся смысла жизнь на недавнем поединке. Теперь же оно вонзилось под ребро совсем еще юному воину. Все произошло слишком быстро, чтобы Родверт успел своевременно отреагировать на грозящую ему смертельную опасность. А через мгновение ледяная сталь в сопровождении вспышки невероятной боли, как молния в сопровождении оглушительного грома, погрузилась в его плоть, на миг оборвала дыхание и раскрасила окружающий мир в багровые тона.

Ноги Родверта подкосились, а головой он уткнулся в плечо противника, который не хотел отправлять юношу в загробное царство без последнего напутствия.

- Держу пари, что этому Мэлитран тебя не научил, - проговорил Зейдер. – Иначе ты бы знал, как увернуться.

 Маска напускного безразличия слетела с его лица. И теперь это был просто смертельно уставший солдат, склонившийся над своим едва живым противником. Он провернул рукоятку кинжала, не обращая внимания на то, что хлещущая из раны кровь обжигает ему ладонь. Родверт надсадно закряхтел, ощущая как нестерпимая боль, словно туча, разрастается до невообразимых размеров и затмевает все вокруг. На один короткий миг сознание померкло. А когда прояснилось, Родверт обнаружил себя на полу. Его вытянутые руки упирались в холодные мраморные плиты. Ноги ему уже не подчинялись, голова плыла в кровавом тумане. На полу стремительно росла красная, глянцевито поблескивающая лужа.

Зейдер облегчено вздохнул. Он отпихнул ногой оброненный меч врага, памятуя о том, что воин, который, умирая, не сжимает в руках оружие, не имеет права рассчитывать на приветственные объятия Тильнеквара в загробной жизни. Родверт ничего этого не видел и не слышал. Все его внимание было приковано к руке, которая тянулась к голенищу сапога за последним оставшимся стилетом. Пусть ему не суждено убить Зейдера, но хоть, по крайней мере, он слегка омрачит ему радость от одержанной победы.

- Отправляйся к Редкайту! – напутствовал Родверта начальник дворцовой стражи, занося над неприкрытой шеей юноши грозно поблескивающий меч.

- Сам туда отправляйся, - процедил едва слышный голос. А в следующий миг Родверт резко приподнялся и всадил лезвие стилета в бедро ничего не подозревающему противнику. Зейдер взвыл от боли и отшатнулся.

- Чертов мальчишка, - прошипел он, отступая назад и подволакивая за собой раненную ногу. Он с отвращением выдернул стилет и отшвырнул его. Когда же с яростью воззрился на Родверта, то увидел лишь скрючившееся бездыханное тело.

*   *   *

Лоране Гостон удалось лишь однажды совладать с обуявшим ее испугом. Это случилось незадолго до того, как вопли грифона окончательно стихли, а замок перестало трясти, словно в предсмертных судорогах. В воздухе еще висела известковая пыль, но на белом потолке  перестали расцветать черные лилии трещин. Однако сердце молодой княгини снова пустилось вскачь, подгоняемое мыслью о том, что глубокую и гнетущую тишину, которая об руку с неизвестностью пришла на смену неистовому реву, нельзя однозначно истолковать как добрый знак. Женщине хотелось верить в то, что жуткое чудовище навеки умолкло, сраженное отравленным клинком Зейдра Маквогла. Но с тем же успехом кошмарный монстр мог просто вырваться на свободу и теперь, никем не останавливаемый, направлялся к дверям ее последнего убежища. Именно направлялся, а не разыскивал, потому что этой проклятой золотистой твари было ведомо все на свете, даже то, какие мысли роились в голове у испуганной женщины.

Подобно любому нераскаявшемуся убийце, Лорана вовсе не мнила себя гнусной преступницей. Вопреки тому, что на ее совести числились три смерти – четыре, если считать не рожденного наследника, от которого княгиня избавилась больше из яростной нелюбви к его отцу, чем из-за того, что живой преемник мог составить ощутимую угрозу планам властителей четырех восточных провинций – женщина не считала себя сколько-нибудь повинной в их гибели. И продолжала свято верить в то, что явилась всего лишь заложницей обстоятельств, бесправной жертвой расчетливого умысла дядюшки и ненасытной жадности родителей, которые в первую очередь взвешивали материальную выгоду поступка, а уж потом задумывались об его этичности. Даже мертвая Магдана Луинстен, чьи остекленевшие глаза разочарованно взирали на проем дверей, как будто все еще ожидали увидеть там безнадежно запаздывающего спасителя, не могла воззвать к голосу ее совести. Княгиня искренне полагала, что девчонка сама виновата в своей смерти – если бы не дернулась в самый неподходящий момент, лезвие кинжала ни за что не прошлось бы по ее шее. По крайней мере, не здесь и не сегодня. Но ее гибель явилась лишь досадной случайностью. Именно досадной, а не трагической, роковой или какой-либо еще, что придало бы этому происшествию большей значимости, чем оно имело на самом деле.
 
- Ты должна еще поблагодарить меня за подобный исход, - прошептала Лорана, с ненавистью глядя на безмолвную соперницу, словно ожидала, что та примется пламенно возражать. – Если бы я раньше обнаружила вашу с Гарианом связь, ты бы у меня так просто не отделалась. Тебя бы остригли на лысо, облили бы помоями и прогнали по всем улицам города, а твоего сына… - женщина закусила губу, когда вслед за произнесенными словами на нее нахлынула лавина противоречивых чувств. С одной стороны, княгиня сожалела, что не успела высказать эти слова девчонке прямо в глаза. Ей безумно хотелось вогнать эту распутницу в растерянность, смятение и стыд, но та держалась на удивление смело, дерзко и самоуверенно. Ее сложно было чем-то поколебать, а едва Лорана отыскала такой способ, как он стал для Магданы фатальным. С другой стороны, женщине хотелось указать на сомнительное происхождение маленького Кабо, но она не могла не признать даже сама перед собой, как сильно тот походил на Гариана.

Тишина и неизвестность давили на нервы. Ожидание могло запросто свести с ума, и Тодорвогу не пришлось бы переступать порог нынешних неприглядных покоев княгини, чтобы свершить над ней правосудие. Лорана слышала о том, что ее дядюшка любил изощренные виды казней и пыток, такие, что позволяли добраться до сердцевины крепкого орешка, не нарушив при этом целостности его прочной скорлупы. Как правило, они оказывались и куда более действенными. Но нельзя сказать, что Дормунд Фэнгайстл не уважал грубую силу, он ценил ее лишь в том случае, когда она помогала завоевывать города. Так, один из его излюбленных приемов предусматривал заключение человека в самой отдаленной и крошечной камере, обустроенной так глубоко под землей, что до нее не могли добраться не только крысы, но даже кроты и черви. В помещении, куда не проникал солнечный свет, а всеобъемлющую тишину нарушало лишь сбивчивое дыхание да бешенное сердцебиение самого приговоренного, был сокрыт главный бич человеческого естества – безумие. Отрезанных от внешнего мира людей оно настигало гораздо быстрее, чем это можно было себе представить. Теперь же Лорана чувствовала и себя его несчастной жертвой.

В одно из бесконечных мгновений этой ночи женщина вдруг обнаружила, что в комнате царит жизнерадостное золотистое свечение, какое проникает в окна в погожее солнечное утро и заставляет побыстрее вскочить с постели, чтобы успеть насладиться дарами щедрой природы.

«Уже рассвет? Я так долго здесь просидела?» - удивилась себе княгиня, не зная радоваться ей или огорчаться.

Только за окном маленькой комнатушки висела все та же зловещая и непроглядная ночная темень, и солнцу там было взяться просто неоткуда.

«Вот я и схожу с ума», - пронеслась в голове женщины досадливая, отдающая горечью мысль. А говорят, что человек не осознает, когда его покидает рассудок…

Но стоило ей обратить взор к дверному проему, как ужас леденящим холодом растекся по оцепеневшему телу, словно за шиворот плеснули студеной воды. Перед Лораной стоял Тодорвог. Но уже не грифон – по какой-то неведомой причине на этот раз он предпочел явиться к ней в образе мальчишки. Что за странный выбор? Однако вместе с тем и как нельзя удачный – не было ни жутких когтей, ни огромного клюва, ни беспокойно мечущегося из стороны в сторону хвоста со смертоносной кисточкой на конце… Как долго он стоит здесь? Как долго изучает ее пристальным взглядом золотисто-зеленых глаз? Почему его губы не кривятся в злорадной, торжествующей усмешке? Ведь он наконец-то настиг ее.

- Ты сотворила много зла, Лорана! – заговорил древний дух. Наверное, именно поэтому он принял человеческий облик, чтобы вместе с ним обрести и способность говорить. Тонкий мальчишеский голосок едва ли мог повергнуть кого-то в неописуемый трепет, однако Тодорвог вложил в него такую мощь и интонацию, что воспринять произнесенные слова легкомысленно мог разве что безумец.

- Не подходи! – приказала княгиня на удивление крепким и громким голосом. Неосознанно она повторила те же самые слова, что несколькими минутами ранее адресовал  Тодорвогу и ослепший Лазгутен. Только женщина не выбросила ему навстречу руку с кинжалом, как это сделал ее отчаявшийся сообщник. Оружие она предусмотрительно спрятала за прижатым к груди коленом. – Я – Лорана Гостон, и ты должен подчиняться мне!

- Ты – Лорана Камеллинг. А твоя мать – урожденная Фэнгайстл, - с соболезнующей улыбкой проговорил Тодорвог.  – С какой стати мне следует слушать приказы василиска? Я подчиняюсь лишь тем, в чьих жилах течет золотая кровь. К сожалению, ты извела тех немногих, кто ею обладал. Так поплатись же за это!

- У меня есть власть! - уже чуть менее уверенно проговорила Лорана. Ее пальцы то сжимались, то разжимались на рукоятке кинжала, как будто и сами питали немалые сомнения относительно целесообразности избранного для нападения момента. Однако этот свой единственный козырь, княгиня предпочла оставить на самый крайний случай. Она пустит его в ход, если чудовище не успокоится и по-прежнему будет требовать ее смерти. Пока же оно стояло в отдалении и, по-видимому, не собиралось преодолевать рубеж, который прочертила на полу пролитая кровь Магданы.

- Власть? – эхом повторило золотистое создание, в недоумении приподнимая одну бровь, как будто столкнулось с неведомым доселе словом. – Что в твоем понимании есть власть, женщина? Повелевать менее знатными и безродными людьми? Я не знатен. Но я и не человек. А потому твоя власть надо мной бессильна. Зато я вкладываю в это понятие совершенно иной смысл, который, к несчастью, ведом лишь единицам из власть имущих. Опекать слабых и бедных, блюсти чистоту мыслей и интересов, брать верх над собственными слабостями и не допускать кровопролития, вот, что значит повелевать. Что из этого сделала ты?

Лорана не ответила, если считать ответом слова. Но внутренне она вся подобралась, предчувствуя скорую развязку. Перепалка с Тодорвогом не могла длиться бесконечно, даже если бы он нашел ее приятной и достойной собеседницей.

- В твоих руках сосредоточены тысячи жизней, и ты не вправе хладнокровно соединить ладони, чтобы раздавить их, - нравоучительно произнес мальчик, который только внешне выглядел, как мальчик.

- Я не убивала Гариана! - княгиня бросалась из одной крайности в другую, и теперь, по-видимому, предпочла вымолить себе прощение. – На мне нет никакой вины! Это все дядюшка! Дормунд Фэнгайстл! Это он меня заставил!

Губы Тодорвога дернулись. Его лицо исказила гримаса такого дикого отвращения, как будто эти слова источали дурной запах.

- Твой дядюшка плохой человек, - признал он. – Но он находился в тысяче миль отсюда и не мог составить для тебя никакой угрозы. Но, несмотря на это, его веления не нашли достойного сопротивления в твоей душе. Говоришь, на тебе нет никакой вины? - мальчик повернул голову и бросил выразительный взгляд на белокурую покойницу, чьи волосы от обилия запекшейся на них крови уже можно было смело назвать медно-рыжими. – Нужно обладать недюжинной дерзостью, чтобы произнести эти слова перед лицом смерти.

Он глубоко вздохнул и сокрушенно покачал головой. Странно, но в эти мгновения он вовсе не выглядел свирепым или неистовым. В душе Лораны зародилась несмелая надежда на спасение – слишком многие склонны принимать презрение за снисходительность.

- Ты имеешь смелость врать мне, отягчая тем самым свою участь. Ну, что же, воля твоя! Но ты должна поплатиться за свои преступления! И немедленно! – Тодорвог подступил к ней на шаг: - В качестве наказания я возьму года, которые князья Румзер и Гариан могли бы прожить в мире и здравии, если бы твоя темная воля не встала у них на пути, и отниму их от твоей жизни. Так будет справедливо! Насколько ты постареешь? Думаю, этот вопрос стоит того, чтобы на него ответить…

Если бы здесь присутствовал Лазгутен, и при условии, если бы он мог созерцать все происходящее, он бы сказал, что для претворения своих угроз в жизнь Тодорвогу вовсе не требовалось совершать каких-либо жестов или произносить мудреных заклинаний. Если бы он на самом деле хотел как можно быстрее покарать Лорану Гостон, то ее прекрасное лицо в считанные мгновения сморщилось бы, словно сушенное яблоко, спина согнулась, как переломленная былинка, тело ссохлось, а пальцы, пораженные коварным старческим недугом, скрючились бы, словно когти коршуна. Но золотистое чудище медлило. Как будто уже успело прочитать мысли Лораны и знало, что та готова предпринять. Он решил не лишать ее права выбора.

И Лорана не преминула этим воспользоваться.

- Никогда! – женщина порывисто встала, обеими руками хватая кинжал и приподнимая его высоко над головой. Картинный, пафосный и крайне бестолковый прием. И пусть движение женщины вышло весьма многозначительным, Тодорвог все же не попятился в испуге назад, и даже не вскинул руки, чтобы уберечься от неизбежного удара. – Не надейся, что сможешь насладиться моими страданиями, чудовище! Ты никогда не причинишь мне вреда! Никогда! – выпалила Лорана, прежде чем лезвие кинжала описало в воздухе вертикальную дугу и с размаху вонзилось ей в живот.

Кровь не хлынула фонтаном, но ее алый поток оказался достаточно стремительным, чтобы в считанные мгновения залить каменный пол. Краска быстро сошла с лица молодой княгини, а неистовство в ее взоре вскоре сменило удивление, разочарование и усталость – смесь эмоций, подвластная только тем, кто готовится отойти в мир иной. Когда женщина покачнулась, теряя равновесие, Тодорвог даже не попытался ее удержать, хотя с готовностью подставил бы руку старушке, в которую бы она превратилась, если бы согласилась принять его условия. Он стоял, не двигаясь, не страшась того, что кровь может запятнать его кожу, обувь или одежду. И заговорил лишь тогда, когда тело, распростершееся у его ног, перестало биться в конвульсиях.

- Значит, ты выбрала худший исход, - мрачно подвел он итог.

Глава 12: http://www.proza.ru/2014/03/20/1708


Рецензии
Доброго времени суток, Мария! ))
Вы не устаете удивлять читателей, одновременно держа их в напряжении. Как Вы лихо, расправляетесь со своими героями, я уже отмечал, но чтобы главного убить еще до конца произведения - куда уж там Джорджу Мартину до Вас! ))
Честно говоря, предполагал, что Роду каким-то образом удастся обмануть пророчество Сидвелля, даже в смерть Магданы не очень верилось. В битве с Зейдером у героя, конечно, почти не было шансов, несмотря на то, что он достойный ученик Мэла, но до последнего надеялся или на всешательство грифона или на еще какой-то счастливый случай.
Воплощение Тодорвога в Монго, за которое мальчишке пришлость поставить на кон свою жизнь оказалось большой неожиданностью и великолепным выходом из безвыходной, по сути, ситуации.
Главные злодеи уничтожены или повержены, но Кабо по-прежнему в руках заговорщиков, кто и как вернет его на законное место? Зейдер еще жив, следовательно опасен, а Род так и не доставил прах Мэла в таинственную Сианию, которая теперь стала еще более загадочной. Тперь это все ляжет на плечи Монго? Но ведь он еще по-сути ребенок. Любопытно, как Вы это все распутаете. ))

Гай Северин   26.04.2017 16:18     Заявить о нарушении
Благодарю Вас, Гай, за столь высокую оценку. Иногда меня посещает грустная мысль, что все здесь весьма предсказуемо, и я всегда очень радуюсь, когда получаю такие отзывы. Но, очевидно, такой удел любого писателя - никогда не можешь объективно оценить свою писанину и успокоиться, наконец.))) Я рада, что сумела Вас удивить. Следующая глава, конечно, прояснит некоторые вопросы, но окончательно все на свои места расставит эпилог.

Мария Коледина   26.04.2017 22:00   Заявить о нарушении
На это произведение написано 9 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.