Причины провала учителей

Этот перевод отрывка из статьи Эриха Кэстнера о причинах провала народного образования в довоенной Германии ("Zur Entstehungsgeschichte des Lehrers" Juni 1946, Pinguin) посвящаю его приближающемуся дню рождения (23.02. Э. Кэстнеру исполнилось бы 115 лет.)

Учителя в Третьей рейхе опозорились, потому что до 1933 года подготовка учителей была соответственной.
Когда я в последние годы Вильгельмовской эры посещал «семинар» - так тогда назывались заведения, готовившие учителей для народных школ, дело обстояло так: поскольку государство финансово поддерживало «семинары», в них записывались способные, жаждущие учиться сыновья ремесленников, рабочих и крестьян. В принципе это была их единственная финансово доступная возможность продолжения образования  после школы.
В глазах сынков из зажиточных слоёв «семинары» были чем-то второсортным. Государство добавляло своё. Оно тратило на нас деньги, поэтому наш диплом после окончания семинаров, не позволял нам поступать в университет. Так было установлено, хотя наши способности и уровень знаний был выше среднего значения гимназиастов. Ожидающая нас позже зар. плата добавляли своё в смысле престижа. Она в конечном счёте влияла и на наше самомнение, если о нём ещё м.б. говорить.
И наши профессора не пользовались таким уважением, как учителя гимназии, хотя их знания и умения были значительно выше.
Кроме того — и это самоё отвратительное — воспитание нашего характера было направлено на подозрительную цель. Более явно это было видно из правил интернатской жизни. Государство направляло наше воспитание в такое русло, которое давало для него наибольшый эффект. Оно выращивало в «семинарах» ,в обмен на гарантированную пенсию, слепо-подчиняющихся маленьких гос. служащих. Семинары были фактически учебными казармами. Поэтому неудивительно, что когда учащийся встречался в коридоре с профессором, он застывал перед ним по стойке смирно, руки по швам.  Когда учитель входил в комнату, где учащиеся готовили домашние задания,  все вскакивали по строгому окрику старосты комнаты. Только два раза в неделю на один час разрешалось покидать интернат. Почти всё было запрещено, и нарушение правил строго наказывалось. Так воспитывали характеры. Так делали позвоночник гибким, а если это не удавалось, его ломали. Главным было: воспитать покладистого гос. служака, который не смел бы самостоятельно думать, не говоря уже о совершении самостоятельных поступков.
Кто не хотел или не мог подчиниться, если ему предоставлялась возможность,  удалялся куда подальше. Я относился к счастливчикам. Когда я вернулся после Первой мировой домой, я посещал реформационную гимназию. И признаюсь, никогда в своей жизни я не был так поражён, как тогда, когда вдруг познакомился с профессорами, садящимися на занятиях между учениками и обращающимися с ними естественным образом, как с равными. Да, я был поражён. Впервые я почувствовал, что значит свобода в школе, и насколько она возможна, без нарушения порядка. Других, вернувшихся в «семинары»,  по-прежнему муштровали, превращая в послушные автоматы. Потом они стали учителями народных школ и слепо делали то, что им приказывали.