Тургеневские...

             
  Мне пятнадцать лет. Девчонок в нашем классе называют тургеневскими барышнями, а мальчишки – просто «тургеневскими»… Мы романтичны. У нас гладкие прически. Загадочно опущены ресницы. Мы знаем, кто такая Полина Виардо. Мы мечтаем о большой любви. На переменах, после уроков, мы бежим в березовую рощу или в липовую аллею и шепчемся, шепчемся… Репетируем роли к очередному школьному спектаклю. Позднее учителя скажут, что такие девочки в школе были только однажды – у Тамары Михайловны, нашего классного руководителя и учителя литературы
 

  Мы «тургеневские», но иногда на уроках я достаю маленькое круглое зеркало и украдкой рассматриваю себя. Я ненавижу свои веснушки, светлые ресницы и брови, свои губы. Я точно знаю – меня никто не полюбит! А за соседней партой сидит мальчик. Мальчик!  У него пухлые яркие губы, румяные щеки, кудрявые волосы и зеленые глаза. Он маленький и толстенький. Но мне все равно! Это мой  мальчик!  В мечтах! Об этом не знают даже лучшие подруги.

  Я строчу о мальчике  в дневнике, который дома прячу в сарае. Моя голова всегда  повернута в его сторону.  И все это лучше, чем у Тургенева и его героинь, потому что я летаю!  Он меня никогда не полюбит. Но я... летаю!
 
  Перед Новым годом маму вызывают в школу. У меня двойка по математике за четверть и тройки, тройки… Мама обещает разобраться. В школе хихикают: «У тургеневских ЧП». Я больше не отличница...

  Девчонки «пытают» меня в прекрасной заснеженной березовой роще. Шапки сбиты, волосы растрепаны, щеки горят. И совсем неромантично грозятся избить того,  из-за кого я стала другая!  Совсем другая… «Пытают» не первый раз.

   Я достаю из портфеля дневник! Они читают мою тайну... Мою сладкую муку!  Я стою у березы. Одежда как будто сорвана - я словно голая - меня трясет.
   
  Мне плохо и стыдно... Мне страшно! Я голая... И слезы! И отчаянное  желание бежать! И кричать. Или зарыться в снег!

  Внезапный дружный хохот, истеричное:

  - Из - за Жиртреста!

  Тишина... Звук хлестких пощечин, которые Танька и Светка раздают направо и налево. Танькино:

  - Если кто - нибудь, когда - нибудь!

  Падающие в снег, мелко разорванные,  страницы дневника. Танькина холодная ладонь гладит мое лицо. Девчонки обнимают, успокаивают и неожиданно плачут. Так мы и стоим, крепко обнявшись и непонятно где и чьи слезы. И я чувствую, что мне больше не холодно.  Нет! 

  Тамара Михайловна найдет нас, уведет к себе, накормит, напоит чаем с мятой. Мы ничего не расскажем. Просто зачарованно будем слушать, как она читает очень красивые стихи и даже не запомним чьи. И никто! Никогда! Только вот я сейчас!

  А дома мама  увидит мое зареванное  лицо. Захочет приласкать... Я застесняюсь, отвернусь. И она скажет:

  - Завтра не в школу, вот и пойдешь со мной дрова рубить. Не все книжки читать!
Утром она даст мне длинное пальто с широкими плечами, ремень, старую шапку ушанку, ватные штаны и мы пойдем в лес. Она будет выбирать деревья для дров, работать топором, а мне придется таскать  их  и  складывать.  Я  так устану, что даже не замечу, красиво в лесу или нет. Мы молча съедим картошку с солью, хлебом и салом.  И только когда будем возвращаться домой, она улыбнется:

  - Отец приносил из леса по кусочку хлеба тебе и мальчишкам, говорил, что зайчик послал, и вы так радовались, верили… Выросли!

  После ужина у меня хватит сил добраться до избы тетки Любы. Я попрошу у нее ножницы. Мы заберемся с ее Танькой на чердак. И я без зеркала искромсаю свои легкие, но густые волосы. Так, чтобы моих глаз из - за длинной челки никто не видел, а разной длины пряди закрыли щеки и веснушки.  В эти минуты я пообещаю себе быть только собой, а не тургеневской девушкой или какой - то другой. А волосы – это только начало.

  Мама будет ругаться, ее опять вызовут в школу, теперь уже из - за моей прически. Но я упрямо буду стричь волосы неровными прядями.

  - Поперечная, - плюнет мама однажды. – Толку с тобой спорить... Поперек  шла!( Я перестану обижаться на «поперечную» годам к двадцати, когда узнаю, как тяжело она меня рожала).

   Первая моя любовь растает, словно не было... Но я не забуду острое ощущение незащищенности  в той заснеженной роще. И слезы «тургеневских» наивных девчонок, которые обнимали меня так искренне. После 8 - го класса мы разойдемся, кто куда, но долго еще будем переписываться. Прическа моя со временем приобретет относительно благородный вид. Меня   будут запоминать именно по ней. Она будет и защищать, и привлекать… И отталкивать!  И в конце концов, устроит маму.

  В свою последнюю ночь, когда я буду держать ее за руку, не отпуская, она все будет говорить, говорить и вспомнит лес, отцовское пальто на мне, скажет:

  - Жалко - то тебя как было, а что делать?  Как вас жизни учить не знала. Без отца - то. Любил вас...

   А я отвечу, что она все делала правильно и попробую пошутить про те мои обкромсанные волосы. Она улыбнется, посмотрит на меня и я увижу, что глаза у нее, как у белочки...  Не выдержу, тряхну волосами и на секунды закрою лицо.